[Студиозус]

Название: Большое плаванье господина Ханя
Фандом: Лавикандия
Автор:  Студиозус
Бета (если есть):  Константин Редигер
Рейтинг: G
Герои (или пейринг, если есть): Оригинальные персонажи, пейринга нет
Жанр: Психология, повседневность, приключения
Дисклеймер: В силу специфики проекта "Лавикандия" это в той же степени фанфик, в какой и оригинальный текст.

Большое плаванье господина Ханя

(фантастический рассказ)

***
Господин Хань потер глаза. Рабочий день едва-едва перевалил за 12 часов, в присутственной становилось ощутимо жарко, а луч, пробивающийся сквозь дырку в закрывавшей окно бумажной панели, бил письмоводителю прямо в лицо, заставляя щуриться. Говорили, что дырку проделал обратным концом кисти предшественник Ханя, письмоводитель Ду, но Ду стал теперь старшим письмоводителем с отдельным кабинетом, и спрашивать его об этом было несподручно.
Молодой человек со вздохом вернулся к работе.
Корабль: Джонка «Синяя ласточка»
Груз (отгружено): Железная руда (девять тысяч дань*)
Въездная пошлина...
- Хань!
Письмоводитель вздрогнул и поднял глаза от книги. Последний день отчетного месяца — всегда нервное время. А он, конечно, в общем был бы рад отвлечься от работы, но не затем, чтобы получить выволочку от начальства.
- Ты все еще ковыряешься с отчетом? Тебе велено было закончить его вчера вечером!
- Я закончил, господин Кану, - Хань встал и чуть поклонился, виновато глянув на запись про «Синюю ласточку». - Это уже касательно поставок мороского...
- Закончил? - возмущенно взвыл господин Кану. - И где же он тогда?
- У вас в кабинете, как вы велели. Вас вчера не было в присутствии, и я...
- Его там нет, - отрубил столоначальник Кану, всегда близко к сердцу принимавший репутацию отдела и поэтому нервничавший больше всех. Письмоводитель Хань помертвел и даже запнулся.
- К-как нет? - переспросил он. - Но ведь я...
- Нет, - отрезал столоначальник, и даже его уши весомо качнулись, подтверждая это. - Не веришь – сам проверь.
Это прозвучало издевательски, но Хань был слишком в ужасе, чтобы обратить на это внимание. Под уже скорее злое, чем насмешливое «Давай, давай» он на негнущихся ногах прошел в кабинет господина Кану, провожаемый взглядами всего отдела, и рванул на себя второй сверху ящик... только затем, чтобы обнаружить там свой отчет, лежащий точно так, как он оставил его вчерашним вечером.
От облегчения Хань едва не заплакал. Он на секунду оперся обеими руками о столешницу, а затем вынул толстую стопку листов из ящика и понес в общий зал.
- Вот он, господин Кану. Он был во втором сверху ящике стола, как вы и велели...
- Да? - столоначальник выхватил отчет у него из рук и бегло пролистал. - Я, наверное, забыл... Отлично. Теперь вот что. Сбегай-ка в четвертый отдел и посмотри там прошлогодние ставки по пошлинам на морорскую сою, надо сверить, – он резко развернулся и направился к кабинету.
Хань не двинулся с места. Столоначальнику потребовалось несколько шагов, чтобы понять, что у него за спиной не закрылась, как должна была, дверь. Он снова повернулся к подчиненному.
- Ну, что ты стоишь? Время не ждет.
- Мне очень жаль, господин Кану, - Хань почувствовал, как страх заливает его желудок холодом, заставляя шевелиться каждую шерстинку, - но я не вижу для себя возможным исполнять распоряжения, отданные в подобном тоне.
- В каком тоне? - глаза начальства широко распахнулись. - Что ты городишь?
- Для начала, - отдел замер в восторженном ужасе. Хань снова чувствовал на себе все их взгляды и невольно приосанился, - мы не переходили с вами на ты. Я не имею чести являться ни вашим родственником, ни вашим близким другом, что, как мне кажется, делает неуместным подобное обращение с вашей стороны.
Столоначальник Кану глубоко вздохнул. Хань поспешил закончить раньше, чем тот найдется с ответом.
- Кроме того, общий тон ваших разговоров со мной унизителен, я не «голубчик», и не «приятель», и с радостью работал бы в другой конторе, но, к сожалению, ваш отдел — единственный, служба в котором отвечает полученному мной образованию, хотя я должен отметить, что выполняю в нем работу намного ниже своей компетенции...
- Ты уволен! - проревел столоначальник не хуже иного брэ. И, переведя дух, повторил: - Уволен. Раз тебе так тут не нравится... то есть, вам, - издевательски поправился он, - то мы, почтенный господин, не имеем возможности вас задерживать, - он возмущенно фыркнул.
Хань поклонился.
- Я, конечно, буду вынужден подчиниться вашему решению. Но, быть может, оно не такое мудрое, как кажется? Ведь сводный отчет господину Гэу надо отдать сегодня не позднее двадцати часов, и я не думаю, что вы, господин Кану, или кто-то из моих коллег разберется в моих записях достаточно быстро, чтобы все успеть. Особенно с учетом того, что некоторые данные хранятся непосредственно у меня в голове, - письмоводитель с трудом удержался от дурацкого жеста — постучать по своему лбу перед ухом двумя пальцами — и вместо этого снова поклонился.
Господин Кану набрал было воздуха в грудь для очередного ответа, но как-то сдулся и осунулся, сразу став на двадцать лет старее. В другой ситуации Ханю стало бы его жаль, но сейчас кровь уже ударила ему в голову.
- Чего тебе надо? - хмуро поинтересовался столоначальник.
- Я бы начал с извинений, - тут же отозвался письмоводитель, милостиво «прослушав» очередное «ты».
- Гм. Да, - Кану нахмурился и опустил глаза. - Я, пожалуй, погорячился. Не стоило на тебя кричать и вообще.
Хань глубоко поклонился.
- Благодарю вас, господин Кану. Я пойду, узнаю на счет прошлогодних пошлин.
Через пять часов после этого, полюбезничав с барышней из архива, тщательно сведя данные по ввозным пошлинам за металл, сою, дерево, а также редкие травы и растительные красители, дважды скопировав отчет, Хань постучал в кабинет столоночальника.
- Войдите, - отозвались изнутри.
- Я закончил, господин Кану, - молодой человек поклонился и почтительно положил бумаги на стол. - Вот тут — данные по железу и другим металлам, кроме золота — данные по нему здесь. Вот тут — лес, соя (я сверил с прошлым годом и пометил соответствующие изменения), а это — сборный отчет по маленьким статьям ввоза.
- Ммм... - спасибо, - теперь столоначальник смотрел на него не зло, а скорее с некоторой опаской. - Эээ... Отличная работа.
- Благодарю вас, - письмоводитель глубоко поклонился. - Господин Кану, поскольку я уже закончил с отчетом - я мог бы сегодня уйти пораньше?
- Эээ... да, - Хань очевидно приобретал в глазах Кану статус буйнопомешанного. - Да. Думаю, это будет не вредно... подышать свежим воздухом. Ступай, г... гхм. Да.
Письмоводитель снова поклонился.
- Благодарю вас, господин Кану. Надеюсь, отчет получит столь же высокую оценку господина Гэу, как и всегда.
Осторожно притворив за собой дверь кабинета, Хань тщательно собрал свои вещи (набор из пяти кистей, самая толстая — с гравировкой по ручке; брошюра «Лучшие халаты за лучшие деньги от портного Камару»; деревянная подставка под книгу), прошел через весь отдел до двери, кивнул сторожу и вышел в пустые улицы Ину-ро.

***
- Ты на корабле-то хоть раз бывал? - капитан Ухон скептически оглядывал худда с маленьким саквояжиком, почему-то решившего, что капитан его, худда, наймет к себе на корабль.
- Опытным путешественником меня не назовешь, - тот как будто смутился, - но плавать на корабле...
- Ходить! - раздраженно поправил капитан и даже сплюнул. - Дерьмо плавает.
- ...ходить, - послушно поправился худд. - Простите, капитан. Ходить на корабле мне случалось, и морской болезни у меня нет. Я быстро учусь. И, потом, вы же не матросом меня берете.
- Я тебя никуда еще не беру, - одернул его Ухон.
- Возьмите хотя бы до Вара-Ни, - просительно сказал худд. - А билет и еду я отработаю. А там, если вдруг я вам понравлюсь...
Самоуверенность этого юнца, в общем-то, скорее капитана раздражала, но почему-то и нравилась.
- А чего тебе здесь-то не сидится?
- Да... так, - его собеседник как-то неуверенно пожал плечами. - Захотелось сменить обстановку.
- За тобой хвост, что ли?
- Хвост? - удивленно переспросил худд.
- Ну, - пояснил Ухон, - в деготь влез? С балки тебя сбили?
На лице худда не отразилось ни малейшего понимания. Капитан вздохнул.
- Наворотил чего, и тебя ВОТ ловит?
- А! - наконец понял худд и затряс головой. - Нет, нет, ничего такого. Да вы проверьте, если хотите.
Ухон хмыкнул. У него на счет «ничего такого» были свои предположения, но развить их ему не дали. Еще один худд — в этот раз в форме портового служащего и круглый, как бочонок, — протолкался к ним сквозь портовую толпу.
- Капитан Ухон?
- Он самый, - кивнул Ухон. - К вашим услугам, секретарь?..
- ...Вэй, секретарь Вэй. Это же ваш корабль? - он указал на стоящую на якоре «Ласточку», на трапе которой происходил разговор.
- Мой, - Ухон гордо приподнял подбородок.
- Отлично, - секретарь что-то пометил в своих бумагах. - С вас десять фанов за портовое обслуживание. Или вы можете оплатить все вместе, перед отплытием... Вы когда отходите?
- Да вот послезавтра, - несколько помрачнел Ухон.
- Думаю, в этом нет никакой необходимости, - вдруг влез подозрительный худд с саквояжиком.
- В чем нет? - повернулся к нему секретарь Вэй, и капитан тоже повернулся.
- В оплате портового обслуживания, - между тем пояснил «не большой путешественник». - «Синяя Ласточка» пришла в Ину-ро с грузом руды, вы, капитан, уплатили все положенные сборы при входе в порт, ведь так?
- Так, - кивнул капитан. Он сам не понимал, к чему клонит худд, но секретарь, кажется, приуныл.
- А потом продали груз руды фирме «Гобу и Тай», посредникам императорской казны в области закупки металла, так?
- Так, - снова подтвердил капитан. - У меня и расписка есть.
- Отлично, - кивнул «тонкий» худд. - Ведь согласно распоряжению Его Императорского Величества от восемнадцатого дня второго месяца весны четыреста третьего года правления династии Ла, корабли, доставляющие стратегически значимый груз, не облагаются дополнительными портовыми сборами, сверх положенных пошлин.
- А вы кем будете? - секретарь Вэй подозрительно глянул на второго худда.
- Я — новый счетовод «Синей ласточки», - отозвался тот.
Секретарь пролистал свои бумаги.
- Что-то я не вижу вас в списке членов команды.
- А я только что нанялся, - пояснил «счетовод». - На испытательный срок.
- Н-да, - секретарь кивнул. - Н-да. Ну, если вы привезли руду, то, действительно... пойду, скажу в канцелярии, чтобы не забывали указывать такие вещи.
Худд молча поклонился, и капитан тоже не нашел ничего лучшего, как кивнуть. «Бочонок» скоро снова канул в толпу.
Ухон снова повернулся к худду.
- Это что — все твои пожитки, что ли?
Худд глянул на свой саквояж.
- Выходит, что все.
- Немного.
- Немного, - согласился худд.
- Значит, так, - капитан строго посмотрел на него. - Сидеть в каюте и не высовываться до следующего порта. Его не хватало, чтобы ты у моих парней под ногами путался. Платить пока тебе буду немного, как матросу — еще поглядеть надо, не будет ли с тебя вреда больше, чем пользы. Я капитан строгий, но справедливый. И боцман у меня такой же. Боцмана слушаться. Понял?
- Понял, - худд кивнул.
- Вот и славно, - капитан кивнул. - Подымайся, скажи, что я тебя нанял, и чтобы тебе нашли каютку какую-нибудь.
- Спасибо, капитан, - новый счетовод просиял и сделал первый шаг по трапу.
- Стой! Звать-то тебя как? Тебя же в команду записать надо.
Худд обернулся и как будто на секунду задумался.
- Дану. Дану-Ви-Рее.
____
* 450 тонн

@темы: Лавикандия, фик, мини

---

[belana]

Название: Об ущербности
Автор: delgaserasca
Переводчик: belana
Бета: Тини~
Фандом: Forbrydelsen
Ссылка на оригинал: ссылка
Разрешение запрос отправлен
Персонажи: Сара Лунд, Троэлс Хартманн
Рейтинг: G
Саммари: Троэлс Хартманн приезжал к ней один-единственный раз
Дисклеймер: всё принадлежит правообладателям
Примечание: спойлеры к первому сезону

      Когда ее сослали в Гедсер, Сара глубоко вздохнула. Теперь она смотрела на воду и закат. Зима пришла сюда давно и никуда не уйдет еще несколько лет. Когда-то в школе рассказывали историю о паромщике, перевозящем мертвых, детали Сара совсем забыла.
      "Марк бы рассказал", — подумала она. — "Он бы вспомнил".
      В детстве он любил слушать истории. Их бабушка читала ему перед сном. Сара до сих пор помнит, что Марку целую неделю снились кошмары после того, как Вибеке прочитала историю о Беофульфе и матери Гренделя, но он каждый вечер хотел слушать именно ее. Историю о победе добра над злом, в которой у героев длинные бороды, а у демонов — плохой запах изо рта.
      Вагна Стербека опознать было гораздо сложнее.
      Саре тоже снились кошмары, но не о чудовищах, а о пулях. Она постоянно прокручивала ту ситуацию в голове: если бы она соображала быстрее, если бы не потащила с собой Мейера, если бы не настаивала... Но прошлое не изменить, и что гораздо хуже, она знает, что всегда будет настаивать на своей правоте и не станет слушать окружающих, потому что Сара Лунд никогда не совершает ошибок. Сара Лунд всегда права.
      Какая высокая цена за возможность доказать свою правоту. Так что Сара наблюдала за кораблями, входившими в гавань с приливом и уходившими на рассвете. Несомненно, некоторые люди в Копенгагене считали перевод подходящим наказанием, но Сара не собиралась с ними спорить. Работа здесь была ее долгом, своего рода платой. Если мертвые отдавали две монеты паромщику, то она готова отдавать свои дни и ночи в качестве компенсации. На этом краю света она не могла никому навредить. Здесь ей не нужно было думать о горе Бирк-Ларссенов, жене и детях Яна Мейера или даже о Бенгте, Марке и Швеции. Здесь была только вода и ее дыхание, на холоде превращавшееся в белые облачка.

      * * *

      Троэлс Хартманн приезжал к ней один-единственный раз. Она обнаружила его подпиравшим дверь участка. Он ничуть не изменился: те же редеющие волосы и руки в карманах пальто. Сара прошла мимо. Не то чтобы она так часто видела Хартманна, что он ей опостылел, но игнорирование было ничуть не хуже любого другого доступного способа от него избавиться. Сара прошла миом него в раздевалку, сняла форму, натянула свитер, поменяла форменные ботинки на сапоги. Все вещи были аккуратно сложены в шкафчик, который глава участка освободил в первый день ее работы. Куртка, фонарик, ботинки — одно за другим, у каждого предмета было свое место. Она все еще любила порядок и старалась не думать, что Бенгт мог бы сказать по этому поводу. Тот факт, что в ее квартире был непреходящий бардак, утешал слабо.
      — Не хочешь сходить на ужин? — спросил Хартманн. — Я видел ресторанчик тут недалеко.
      — Разве у вас нет срочных дел, господин мэр? — спросила она, собирая немногочисленные мелочи. Как нелепо видеть его здесь. В комнате как будто появился призрак Нанны Бирк-Ларссен. Сара разозлилась от того, что это приведение вернулось.
      — Сегодня я свободен, — ответил Харманн. — Лунд...
      Она опять прошла мимо, роясь в карманах в поисках ключей от машины, и попыталась вспомнить, есть ли в доме что-нибудь съедобное. Вечером надо бы постирать белье и дождаться звонка Марка. Скорее всего, на сотовом было несколько пропущенных звонков от матери. Так, куда запропастился мобильник?
      — Если бы я попросил, ты бы вернулась в Копенгаген? — неожиданно спросил Троэлс. — Если бы я поговорил с главным инспектором и людьми из специального отдела, думаю, я смог бы вернуть тебя... домой.
      Сара замерла в дверях и глубоко вдохнула, это всегда помогало ей справиться с тоской по дому. В душе она была ребенком каменных джунглей, но теперь ее место в Гедсере. Она продала душу этому промозглому мрачному месту, когда умер Ян Мейер.
      — Что тебе от меня надо? — спросила она, не придумав ничего лучше. — Возвращайтесь в город, господин мэр. Зачем бы вы ни приехали, здесь вы этого не найдете.
      — Поужинай со мной, — предложил он еще раз, — и я расскажу о своих планах.
      Хартманн положил руку ей на плечо, но она отмахнулась:
      — Я занята.

      * * *

      Той ночью Сара спала плохо. Марк не позвонил, от Вибеке было три сообщения. Сара стерла их, не читая, и перезвонила на автоответчик матери. Утром она пережарила тост и оставила недопитую чашку кофе на столе. На улице лил холодный дождь. День не предвещал ничего хорошего.
      Когда Сара добралась до работы, Троэлс уже был в раздевалке.
      Он сидел на низкой скамейке и смотрел, как она переобувалась, словно кто-то проматывал в обратную сторону вчерашний вечер. Краем глаза Сара заметила, что Хартманн тоже устал: синяки под глазами и морщины стали виднее. Избирательная кампания была кровавой во всех смыслах. Сара подумала: стоила ли победа таких усилий?
      — Тебе разве не нужно управлять городом? — спросила Сара не то чтобы враждебно.
      Троэлс перестал разглядывать свои ладони и почти улыбнулся. В этот момент Сара вспомнила, что он красивый и умеющий очаровывать мужчина. Он внимательно посмотрел на нее.
      — Ты живешь здесь, потому что больше негде или потому что любое место лучше Копенгагена?
      Сара печально покачала головой, размышляя, почему он проделал такой путь, если знал, что отдача будет столь мизерной.
      — Ни то, ни другое. И то, и другое. Не знаю.
      — Ты прекрасно провела то расследование.
      — Этого было недостаточно.
      — Некоторые скажут: ты гений, — продолжил Троэлс, не слушая ее возражений. — Я слышал, ты предпочитаешь нетрадиционные методы. — Последнюю фразу он произнес будто это их секрет или шутка. — Я не знал, что тебя отправили в ссылку, приехал бы раньше.
      Как ему объяснить, что эту ссылку она сама себе выбрала? Как ему объяснить и заставить понять, каково было стоять тогда в лесу, зная, что Теис собирался сделать, и не имея возможности его остановить? Как объяснить, что это была в какой-то степени и ее ошибка, что она слишком часто пропускала зацепки, позволяла бюрократическим проволочкам мешать работе? Именно этого Сара и боялась: что в какой-то момент правила начнут ей мешать, и она с легкостью преступит закон. Даже прекрасно зная, что правила созданы не просто так.
      Нет, лучше оставаться здесь, в Гедсере, где жизнь состояла из черного и белого, где не было таких проблем и искушений. Лучше наблюдать за паромщиком. Она не может сейчас вернуться в Копенгаген. Она не уверена, что вспомнит, где находятся границы, которые нельзя преступать.
      — Спасибо, — сказала она Троэлсу, по-прежнему терпеливо ждавшему ответа. — Но мне пора работать. Я уверена, вы сами найдете выход. — Она отмахнулась от возражений. — Так будет лучше. Поздравляю с выигранными выборами, господин мэр. Удачи на дороге.
      Сара не смотрела ему вслед, но слышала, как хлопнула дверь и отъехала машина. Подошел офицер ночной смены с регистрационным журналом, через час взойдет солнце. Сара вынула из карманов непарные перчатки и, скривившись, надела их. Сделала глубокий вдох, еще один. Начинался новый день.

I heard gunshots in my sleep
I was keeper of breath,
Of hay, I walked a field, collecting bones.
You can build a house out of bones,
You can stand in the doorway
Quarreling with your legs to enter
Or run until you turn to ash.

Stacie Cassarino, Firework

@темы: перевод, мини, Forbrydelsen / Killing DK

---

Рутина, Шерлок ббс/Сверхъестественное, PG-13

[не убегайте, пацаны]

Название: Рутина
Автор: whooo
Бета: нет
Фандом: Шерлок BBC/Сверхъестественное
Категория: джен
Жанр: POV (3), повседневность
Серия: нет
Пейринг / Герои : Грег Лестрейд, Молли Хупер, миссис Хадсон, Шерлок Холмс, Джон Ватсон, Дин Винчестер
Рейтинг: PG-13
Размер: запланирована серия из трех драбблов, глазами Лестрейда, Молли и миссис Хадсон. Точный размер драббла не предсказуем
Дисклеймер: права принадлежат тем, кому они принадлежат
Размещение: где угодно без спросу
Саммари: трое людей находятся в полуметре от невероятных захватывающих событий, но видят лишь цепь случайных и незначительных эпизодов

1. Грег Лестрейд

Грег проснулся на двенадцать минут раньше, чем следовало. Какое-то время он приходил в себя, проверяя, который час, потом отключил будильник на телефоне и пятнадцать минут лежал в кровати, глядя в поток и слушая, что происходит вокруг.

Прошла уже неделя с тех пор, как он собрал свои вещи и переехал в эту квартиру, сказав жене, что, пожалуй, для одного брака ему уже достаточно. Грег знал, что совсем скоро слухи об их окончательном разрыве дойдут до всех и каждого, и минимум половина его знакомых не будут любезны промолчать. В такие моменты он жалел, что у него так много знакомых. А все потому, что он слишком бесхребетный, чтобы отталкивать людей без веских причин. Они липли и липли. А он никогда не мог их стряхнуть, даже если совсем не хотел поддерживать знакомство.

Грег придумал, что на все вопросы будет отвечать одной и той же шуткой:

- Я променял семейную жизнь на жизнь в Сити.

Он даже отрепетировал эту реплику перед зеркалом.

Квартире требовался ремонт или хотя бы генеральная уборка, но она действительно находилась в Сити и ранее сдавалась за скромную сумму любителям исторического центра.

Сама квартира и мир за ее стенами были полны непривычных звуков, к которым Грег прислушивался по утрам и идентифицировал каждый прежде, чем встать с кровати. Топот кровельщиков на чердаке, плачь соседского ребенка, шум улицы. Всех улиц Сити, даже Ладгейт-хилл, где один только треск кассовых аппаратов мог довести человека до ручки.

Этим утром первым шумом, который опознал Грег, был шум проливного дождя, и его стук по крыше. Словно надеясь на чудо, Грег, не вставая с кровати, вышел с мобильника в интернет и посмотрел погоду.

Прогноз сообщал, что дождь идет, и будет идти неделю.

~*~

Привет, привет, доброе утро, ну и погодка. Бла, бла, бла.

- Учитывая весь этот изврат, второй за неделю – это уже серия, - резонно заметила Салли. – Не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы увидеть связь.

- Да, я объявлю, - мягко ответил Грег, умело скрывая раздражение от того, что она его поучает и поминает Шерлока Холмса. – Американцы уже приехали?

- Никого не было, сэр, - ответила она через плечо, удаляясь.

Эксперты порхали над телом и отвечали на его дежурные вопросы, которые Грег задавал без энтузиазма. Это дело было ему не по зубам. Достаточно было одного взгляда на труп, - еще тот, первый, - чтобы понять это. Ему предстояло все оформить, объявить серийные убийства, утешать Молли Хупер, которая не сможет дать никакого объяснения, будет жалобно всхлипывать и запинаться, описывая обстоятельства смерти покойного. Выжженные глаза, шейк из внутренностей при отсутствии следов вскрытия или иного проникновения в тело из вне. Первое убийство, совершенное на прошлой неделе, вызвало переполох в прессе. Если бы не личность покойного и интерес американской стороны, Шерлок Холмс был бы вызван на место происшествия еще в тот раз.

- Сэр, американец прорывается. Документы в норме.

Грег был рад уйти с места преступления.

~*~

Сравнительно молод, одет хорошо, но не по погоде, слишком легко. «У него нездоровая щитовидная железа», - подумал Грег, но потом понял, что постесняется спросить и никогда не узнает, сработала его дедукция на этот раз или нет.

Американец стоял под проливным дождем без зонта и ничем не прикрывал голову. Только вытирал ладонью лицо, когда вода заливала глаза. Ливень был такой, что он даже отплевывался, словно его топили в бассейне.

Дежурный полисмен преграждал ему путь, и ему помогал стоящий рядом товарищ, словно они опасались, что американец станет прорываться на место преступления силой.

- ФБР? – крикнул Грег, перекрывая шум дождя и не решаясь выйти из-под навеса.

Американец оживился и, выхватив из внутреннего кармана удостоверение и еще какой-то документ, поднял их над головой в раскрытом виде. Грег внутренне содрогнулся. Это было все равно, что уронить их в унитаз.

- Дин Сьюэл, ФБР! - крикнул он в ответ. – В моих легких полно воды!

Грег, наконец, шагнул из-под навеса и поспешил к американцу, безуспешно прикрываясь воротником пальто.

- Грег Лестрейд, Скотленд-Ярд, - он протянул руку и получил в ответ очень крепкое, уверенное рукопожатие. – Получали письмо от вашего руководства, ждем вас.

- И внутрь пустите? – американец усмехнулся, добродушно, но резковато.

Грег виновато улыбнулся и воздел глаза к небу.

- Добро пожаловать в Лондон. Что я могу сказать? Прошу за мной.

Они проскакали по лужам и оказались в подъезде дома, где было совершено убийство.

- Тело на втором этаже, - не оборачиваясь, сказал Грег и заторопился вверх по лестнице.

- Секунду, инспектор, я обтеку, - Грег обернулся и увидел, как Сьюэл снимает плащ и отряхивает его с такой силой, что брызги летят на стены. Затем он аккуратно и церемонно перекинул плащ через руку, свободной рукой взъерошил мокрые волосы, а потом пригладил. Грег сдержался, чтобы не посмеяться. Он был почти уверен, что, если бы не Лондон и не ФБР, Сьюэл тряс бы башкой, как бульдог, и утирал лицо полой пиджака. И его можно было бы понять.

- Погода ужасная, - вежливо сказал Грег, чтобы не повисала неловкая пауза. – В интернете пишут, что так будет всю неделю. Но это не всегда, даже для осени такие ужасы, скорее, исключение. Жаль, что вам не повезло.

- Бывало, что и хуже не везло, - Сьюэл закончил туалет, выпрямился и улыбнулся, демонстрируя готовность к работе. – Но спасибо.

Там, в квартире, Сьюэл сунул руки в карманы, не убирая плаща, и задумчиво стоял над телом несколько секунд, сложив губы трубочкой. С его одежды на пол натекла лужа воды, на которую с ненавистью смотрели эксперты. Их ненависть сдерживало только то, что они уже закончили работу. Сьюэл ничего не говорил и не расспрашивал их, хотя Грег тактично держался чуть в стороне, показывая, что он не против таких расспросов. Он, конечно, был против. Но ни то чтобы повлиять на это было в пределах его полномочий.

Спустя несколько минут, Грег подошел к Сьюэлу и еще раз, через его плечо, взглянул на тело. Сьюэл встрепенулся, словно его вывели из глубокой задумчивости.

- Клиент уже уезжает в морг? – спросил он.

- Пока нет, - ответил Грег. – Я хотел…у меня вопрос.

Сьюэл повернулся к нему и уставился в глаза, придав лицу вежливое выражение, хотя со стороны это выглядело, как намерение наехать. Грегу под его взглядом сделалось неуютно.

- Каковы намерения вашего руководства в отношении этого дела? – спросил Грег.

- В смысле, зачем я здесь? – уточнил Сьюэл, и Грег кивнул.

- Скотленд-Ярд не уступит дело, или пол дела, или четверть дела, вы же понимаете, - продолжил Грег. – Интерес ФБР обоснован, но это же просто нелепость. Абсурд.

Сьюэл пару секунд молчал, пристально глядя Грегу в лицо, и Грег уже приготовился, что конфликт начнется прямо здесь и сейчас.

Неожиданно Сьюэл расслабил плечи и улыбнулся.

- Нет, конечно, это даже не абсурд, а полная чушь, - весело ответил он. – Дело поставлено ФБР на контроль. Я тут просто похожу, посмотрю, зафиксирую в блокноте и уеду. Поговорю с вашими медиками. Если вы не против.

Грег облегченно выдохнул, хотя ему показалось, что «если вы не против» Сьюэл добавил по чистой случайности. Чтобы сгладить безграничную уверенность в своих полномочиях, которая исходила от него.

- …и я найду этих медиков…? – протянул Сьюэл.

- Святой Бартоломей, - ответил Грег. – Ответственная - Молли Хупер.

- Спасибо. Не буду же я расследовать весь этот ужас, - усмехнулся Сьюэл, неопределенно махнув рукой в сторону трупа. – Это ваш счастливый билет, а не наш.

Грег опустил глаза, кивая, и грустно улыбнулся. От сердца у него отлегло.

- В таком случае, я немедленно вызываю эксперта, которого собирался привлечь, - Грег постарался, чтобы это звучало также безапелляционно, как намерение Сьюэла поговорить с британскими медиками.

- Отличная мысль, - согласился американец. – Без эксперта тут никуда.

У Сьюэла зазвонил телефон, он извинился и отошел в сторону. До Грега долетали лишь обрывки. Когда Сьюэл стал раздражаться на своего собеседника, он немного повысил голос, и Грег уже не мог не прислушиваться.

- Я здесь не веду расследование. Не лезу, а ищу. Ищу, а не лезу. Просто дай мне хоть что-нибудь, с чего начать, окей?

Повесив трубку, Сьюэл повернулся к Грегу и понял по его лицу и расстоянию меду ними, что тот слышал обрывки разговора. Которые, впрочем, ни о чем ему не сказали.

- Моя подруга, - пояснил он без всякой необходимости, демонстрируя Грегу телефон, как доказательство. – Просит каких-то особых английских кастрюль, а я понятия не имею, где их искать. Вы, наверное, тоже.

- Командировка вас не обрадовала? – усмехнулся Грег.

- Да я сам вызвался! – возразил Сьюэл, а затем устало прикрыл глаза. – Не вызывался. Это было не вовремя.

Грег улыбнулся и понимающе кивнул. Кажется, то неведомое Грегу свойство, которое вынуждало людей липнуть к нему со своими проблемами, личными делами, шутками и разговорами по душам, действовало даже на грубоватого самоуверенного американца.

- В самолете я много думал о вашем деле, - продолжал Сьюэл. Грег уже понял, что так просто этот разговор не закончится. - Ваши газеты писали, что в прошлый раз у жертвы была каша вместо внутренностей, как будто он их все переварил. Знаете, кто так делает со своими жертвами?

Грег встрепенулся, поднял на него глаза и замер с полуоткрытым ртом. Сьюэл смотрел на него, изогнув бровь.

- Кто? – выдохнул Грег.

- Паук, - констатировал Сьюэл. – Ваш убийца – человек-паук, инспектор, звоните человеку-тапку.

Уходя, Сьюэл сильно хлопнул Грега по плечу, что было совершенно неуместно и почти возмутительно.

- Шутка, - немного виновато произнес он, оборачиваясь в дверях. – Удачи в расследовании.

~*~


2. Молли Хупер

Прошло всего два часа с начала рабочего дня, а Молли уже получила плохие новости от Лестрейда.

- Молли, вы в порядке? – вежливо спросил он. – Справитесь?

- Конечно, - уверено ответила Молли. – Тогда я была просто не в себе.

«Тогда» обернулось для Молли ужасным позором. Утром того дня Шерлок нагрубил ей по своему обыкновению. Затем, во время вскрытия тела, Молли замутило. Очень непрофессионально и совершенно не свойственно ей, такого не случалось даже на младших курсах университета, даже в школе, когда она посещала анатомический театр в составе школьного биологического кружка.

Жидкая каша была у того человека вместо внутренностей, тело было наполнено ей, как водяной матрас. Во время перевозки жижа, в которую превратились одни органы, смешалась с жижей, в которую превратились другие, и, чтобы отделить легкие от кишечника, потребовалось проводить кропотливую дополнительную работу. Молли провела ее и разместила останки органов по разным банкам. В одной банке большей частью находился желудок. В другой – легкие. Проблем не возникло только с мозгами, благодаря их изоляции в черепной коробке.

Когда Лестрейд пришел за результатами вскрытия, Молли показала и рассказала все, что знает. Она не знала причину смерти, кроме тотального повреждения вообще всех органов. Она не знала, чем можно нанести такое повреждение, не травмировав кожные покровы. Не знала, какие исследования могут помочь. Не могла ответить ни на один вопрос, и с каждым «я не знаю» ее голос становился все тише и дрожал все сильнее.

Лестрейд все не уходил, выдумывая новые вопросы, и позор Молли усугубился тем, что в горле встал комок, а в глазах – слезы. Молли старалась подумать о чем-нибудь другом, но единственным, что приходило на ум, кроме загадочного трупа, был Шерлок Холмс, из-за которого она плакала гораздо чаще, чем из-за чего бы то ни было в своей жизни.

- Молли, прошу вас, - переполошился Лестрейд, увидев, что она вот-вот заплачет. Он предложил ей платок, затем - стул, извинившись, что не сделал этого раньше. Он несколько раз повторил «прошу вас», подвинул к ней тарелку с печеньем, присел рядом на корточки, и слезы невольно отступили, потому что он был очень мил. Просил ее не плакать. Не принимать близко к сердцу. – Молли, прошу вас. Соберитесь!

Хрустальный замок Молли рухнул, и она все же всплакнула. Лестрейд стоял рядом и смущенно созерцал носки своих ботинок.

- Простите меня, но я действительно не знаю, - быстро вытерев слезы, сказала Молли. – Я сделала все, что можно. Ни следов кислоты, ни яда. Никаких следов на поверхности. Я провела кучу тестов, - в доказательство Молли взяла бумаги с результатами вскрытия и беспомощно протянула их Лестрейду. - Я не представляю, как такое можно сделать!

Лестрейд взял из ее рук бумаги и, не глядя, положил на стол.

- Молли, я не сомневаюсь, - обреченно вздохнул он. – Вы все сделали прекрасно, спасибо.

Затем он ушел, слегка тронув ее плечо на прощание, и, когда дверь за ним закрылась, Молли снова заплакала, на сей раз от стыда за то, что плачет. Никто, кроме самих близких, не видел этого раньше. Наверное, потому, что никогда раньше она не затруднялась назвать причину смерти.

~*~

- Инспектор Лестрейд звонил мне, - Молли улыбнулась фэбээровцу. – Он даже назвал мне ваши приметы.

При этих словах Молли почему-то едва заметно покраснела.

- Как мило с его стороны, - ответил агент Сьюэл, уверенно перешагивая через порог.

Осмотр тела занял гораздо меньше времени, чем Молли предполагала. Сьюэл удовлетворился кратким рассказом об обстоятельствах смерти, а осмотрел только лицо покойного, его обожженные глазницы. Гораздо больше вопросов он задавал о вещах, найденных на трупе. Похоже, Лестрейд был прав, когда говорил Молли, что визит американской стороны в ее заведение носит сугубо формальный характер.

- Второго доставили двадцать минут назад, - сообщила Молли. – Но по внешним признакам он умер при таких же обстоятельствах. Только я не знаю…при каких.

Она опустила глаза в надежде, что больше ее не будут ни о чем спрашивать.

- Знаете, кто так делает? – спросил Сьюэл после того, как завершил осмотр. Он выдержал паузу и ответил. – Пауки.

- Точно! – воскликнула Молли. – Паук вводит пищеварительные ферменты в тело добычи, а потом всасывает полупереваренную пищу. И не только паук. Внекишечное пищеварение - довольно распространенное явление среди членистоногих.

Еще многие знания рвались наружу, но Молли запнулась и удержала их в себе. Сьюэл посмотрел на нее с уважением.

- Вам лучше знать, - усмехнулся он. – Я свои сведения почерпнул из ужастиков.

- Я подумала об этом. Я провела тест на пищеварительные ферменты, - призналась Молли. – Я…не подумайте, я не верю в гигантских пауков-мутантов, просто…

- А они есть! – перебил ее Сьюэл, многозначительно подняв вверх указательный палец.

Молли внезапно вспомнила разговор с Лестрейдом и просияла.

- Это ведь вы сказали инспектору Лестрейду про человека-паука и человека-тапка? – спросила Молли.

Сказав это, она хихикнула.

- Черт, - с сожалением выдохнул Сьюэл. – А я думал убить двух англичан одной шуткой в один день.

- Инспектор украл вашу шутку и выдал за свою, - со смехом сказала Молли. Сразу затем она заволновалась, что сказала лишнего. – Только не говорите ему, что я сказала.

- В нашем деле без чувства юмора никуда.

Молли украдкой оценила его профиль и заметила про себя, что он очень привлекательный мужчина. Длинные ресницы, зеленые глаза, живая выразительная мимика. Грубоват и самоуверен, но доброжелателен.

- Вы…можете зайти завтра, - неуверенно начала Молли. – Еще раз. Когда я произведу вскрытие второй жертвы.

Сьюэл задумчиво покивал, не глядя на нее.

- Мы можем созвониться, чтобы договориться о времени, - выпалила Молли. – Я могу дать вам мой номер. Если хотите.

«Зачем крутому мне может понадобиться твой номер или что бы то ни было твое, кроме твоего молчания и твоего отсутствия?» - прозвучал в ее голове ответ голосом Шерлока Холмса.

Сьюэл же, напротив, охотно достал мобильный, скосил на Молли глаза и послал ей неуклюжую двусмысленную улыбку, явно подсмотренную им у какого-то американского киногероя.

- Звучит заманчиво, – сказал он. - По субботам в морге не накурено, полно свободных мест и шоты за счет заведения.

«Черт, завтра суббота!» - Молли на секунду прикрыла глаза, чувствуя, как краснеют ее щеки, а затем продиктовала свой номер.

- Суббота, ну и что, - произнесла она. – Я смогу выкроить время и прийти ненадолго.

- Надеюсь, - ответил Сьюэл, сохраняя ее номер. – Получится фигня, если я приду один.

День Молли становился лучше прямо на глазах. Но ненадолго. Кто-то наверху явно отвлекся на десять минут, но теперь вновь сосредоточил внимание на Молли и поспешил исправить свою оплошность. В коридоре раздались гулкие быстрые шаги.

- Выходец из Канзаса, - возвестил знакомый голос. – Очередная ступень грехопадения, Молли. Последней станет техасец.

Молли выдержала паузу, не решаясь повернуться к Шерлоку Холмсу и взглянуть в его лицо. Когда же она сделала это, то не смогла выдавить ни слова, впрочем, в этом не было никакой необходимости. Из-за его спины ей добродушно улыбнулся Джон Ватсон.

- Что же он наплел, что раздумывает здесь над моим трупом, засоряя ноосферу морга? – торжественно спросил Шерлок, указывая на американского гостя.

- А он крикливый для трупа, да? – усмехнулся Сьюэл, обращаясь к Молли. Похоже, из реплики Шерлока он понял только общий посыл.

Это вывело Молли из оцепенения, подобного тому, в какое кролик впадает перед лицом удава.

- Простите. Шерлок, это агент Сьюэл, американский представитель, агент Сьюэл, это Шерлок Холмс и Джон Ватсон, мои…коллеги. Они будут работать над делом.

Повисла небольшая пауза. Презрение и возмущение множились на лице Шерлока Холмса с каждой секундой, но он молчал, словно не мог выбрать наиболее убийственную реплику из всех, что пришли ему в голову.

- Я торчу, - сказал, наконец, Сьюэл, оскалившись до ушей. – Чип, Дейл и Гайка.

Никто не улыбнулся, и победоносный оскал быстро сошел с лица Сьюэла.

- Гайка в хорошем смысле, - он подмигнул Молли, а затем с вызовом уставился в лицо Шерлоку Холмсу и добавил с металлом в голосе, - а Чип – в плохом!

- Конечно, я Дейл, глупо было надеяться, - пробормотал Джон Ватсон, глядя в пол.

Еще несколько секунд прошли в молчании.

- Ну же, Джон! – нетерпеливо рявкнул Шерлок Холмс.

Ватсон встрепенулся, подался вперед и чуть приподнялся на носках.

- Это герои американского мультика, Шерлок, - понизив голос, подсказал он. – Мышь и два бурундука. Один умный, а другой…, - Ватсон запнулся.

- Веселый, - пискнула Молли. Ватсон благодарно улыбнулся ей, отступил на шаг и сложил руки за спиной.

Презрительная усмешка исказила лицо Шерлока Холмса.

- Это ничего, Джон. Мы с тобой больше бурундуки, чем он – агент ФБР.

- Откуда…

- Плащ.

Все уставились на плащ Сьюэла, включая него самого. Окинув себя оценивающим взглядом, он поднял глаза на Шерлока Холмса, неловко передернул плечом и сказал:

- Плащ – говно, зато документы в порядке.

Его голос звучало немного обижено, словно критика плаща была ударом ниже пояса.

- Фальшивка, даже смотреть не нужно, - отрезал Шерлок.

- Тебе и не грозит, - Сьюэл снова подмигнул Молли. – Я достаю их из широких штанин только для милашек.

Шерлок Холмс пропустил эту реплику мимо ушей, склонил голову набок, и его лицо смягчилось.

- Родом из Канзаса, не служил в армии, не служил вообще нигде, но воспитан в строгости, возможно, военным. К государственным структурам не имеет никакого отношения. Много переезжает. Не признает авторитеты, одиночка. Опытный мошенник, скорее всего – потомственный. Обычно одевается во что-то попроще, а костюм возит с собой в багажнике машины, чтобы выдавать себя за агента ФБР, детектива, банкира, священника и черт знает, кого еще. Машина старая, не меньше тридцати лет.

Молли закусила губу и не решалась оторвать взгляд от пола.

- Мне продолжать или кто-нибудь позвонит в полицию, спасателям, пожарным? – Шерлок Холмс повысил голос.

Молли собралась с духом.

- Вообще-то…Шерлок, полиция…инспектор Лестрейд встречался с мистером Сьюэлом утром, и он разрешил…

- Боже, он обдурил вас с Лестрейдом? – воскликнул Холмс. – Он просто Гудини! Это делает его настоящим американским федералом.

Сопротивление Молли было подавлено, а Ватсон сунул руки в карманы брюк, флегматично уставился в противоположную стену и не моргал. Звук секундной стрелки больших настенных часов, казалось, подобен топоту армейских сапог.

- Очешуеть можно, - выдохнул Сьюэл. Он смотрел на Шерлока каким-то странным взглядом, словно у того на лбу выросли рога, но он сталкивается с этим не в первый раз. – Машине сорок пять, скоро юбилей.

Остальное он не оспорил, не выдавая, впрочем, признаков особого беспокойства по этому поводу.

- Теперь мой черед.

Он сделал пару шагов в сторону Шерлока и предусмотрительно остановился на таком расстоянии, чтобы Шерлок не мог дать ему по лицу, не сходя с места и не выдав своих намерений. Он нахмурил брови и уставился на Шерлока прямым, жестким, бескомпромиссным взглядом, не выражавшим, впрочем, никакого движения мысли. Спустя некоторое время он торжественно изрек:

- Девственник.

Ни один мускул не дрогнул на лице Шерлока Холмса.

Сьюэл выждал еще пару секунд и добавил:

- Потомственный.

Джон Ватсон издал судорожный булькающий звук, подавив смешок.

Сразу затем Сьюэл расслабил плечи и развел руками.

- Больше ничего. Ноль идей, чувак. Кто твой отец, кто твоя мать? Ни одной мысли, - признавая поражение, он обезоруживающе улыбнулся и окинул взглядом всех присутствующих. – Но, кажется, всем плевать. Мне пора.

В подтверждение своих слов, Сьюэл поспешно направился к двери.

- Он пытается шутками смазать эффект от своего блистательного разоблачения, - сквозь зубы процедил Шерлок Холмс. – Вы что, идиоты, не понимаете?

Гулкие шаги Сьюэла уже звучали в дальнем конце коридора, когда Джон Ватсон тихо кашлянул, прочищая горло, и сказал:

- Мы понимаем, Шерлок.

~*~

Молли знала, что ей не стоит подходить к нему сегодня и всю следующую неделю, наверняка, тоже. Рабочий день близился к концу, она аккуратно проделала со вторым телом все то же самое, что с первым, и так же безуспешно. Она старалась работать спиной к открытой двери в лабораторию, где сидел Шерлок Холмс, чтобы избежать соблазна поглядывать на него. Но сидеть к нему спиной оказалось еще неуютнее.

К концу дня воспоминания о флирте с красивым зеленоглазым американцем растаяли почти полностью. Ей давно пора было прекратить попытки вытеснить Шерлока Холмса из своего сердца кем-то другим. Молли сравнивала свое сердце с большой ярко освещенной белой комнатой, на подобии операционной или процедурной, посреди которой возвышается черный силуэт Шерлока Холмса. Когда она пыталась забыть его, увлечься кем-нибудь другим – она словно гасила в этой комнате свет. Но он приходил, и свет включался, и Молли была ослеплена, словно видела его впервые.

Молли была уверена, что американец не позвонит. Да, впрочем, и неважно. Ей не было с ним уютно. Слишком развязен. Слишком неуязвим. Слишком независим. Слишком искушен. И недостаточно умен. Полная противоположность Шерлоку Холмсу.

Погасив настольную лампу, Молли сняла с вешалки пальто и направилась к выходу. По дороге она замерла в дверном проеме лаборатории. Картина, которую она наблюдала, была почти такой, как ее воображаемое сердце, только в лаборатории было гораздо больше барахла. Шерлок Холмс никогда не ставил ничего на место и все разбрасывал. А в сердце Молли, напротив, царил идеальный порядок, который он не мог нарушить ни безразличием, ни хамством.

- Я хотела сказать, - произнесла Молли, - что я верю тебе. И Джон верит. Мы даже не сомневаемся.

- В чем именно? – уточнил Шерлок Холмс, не отрывая взгляд от микроскопа.

- Про американца. Он наверняка был мошенником, - Молли пожала плечами.

Шерлок Холмс выпрямил спину и уставился на противоположную стену.

- Но раунд остался за ним, потому что у него смазливее морда и смешнее шутки.

Молли растерялась. Прошло какое-то время, и чутье подсказывало Молли, что это был Тот Самый Момент, ее шанс сказать что-то правильное, что-то особое.

- Я…я вовсе не думаю, что его морда…

- Доброй ночи, Молли.

~*~

tbc

@темы: кроссовер, фик, мини, Шерлок ВВС, Supernatural

---

[belana]

Название: Калькулятор - ч.3
Автор: katsudon
Переводчик: belana
Бета: Ksandria
Фандом: Тор
Ссылка на оригинал: ссылка
Разрешение получено
Персонажи: Локи, Тор, прочие мстители
Рейтинг: PG
Саммари: Локи редко ошибается в расчетах, но когда это случается, последствия бывают неприятными. Над ними можно посмеяться - если выживешь. Маленькая ошибка приводит к созданию робота-убийцы, убеждённого, что он и есть Локи, собирающегося доказать этот тезис, став правильным злым божеством. К огорчению всех участников процесса, Локи объединяется с Мстителями, чтобы восстановить равновесие. В фике будут вафли, ожившие скелеты и пение леди Гаги в душе
Дисклеймер: всё принадлежит правообладателям
Примечание 1: продолжение фика про тапочки , Калькулятор - ч. 1, Калькулятор - ч.2
Примечание 2: оригинал закончен, перевод в процессе

     Глава 11

     На кухне находился темноволосый мужчина в страшно знакомом костюме. Он обернулся, и Локи обнаружил, что смотрит на себя: зеленые глаза, ухмылка — он ведь обычно не выглядит таким самодовольным, да? (32) — и вздёрнутая бровь, означающая «Весело, правда?».
     Пока его мозг пытался осмыслить эту невероятность, Локи огляделся, оценивая ситуацию: вон все ножи, ящик, где хранятся элитный кофе и чаи, открыт, и...
     — Это, — начал он спокойно и размеренно, — моя вафельница. Предлагаю тебе поставить её на место, чтобы я мог тебя ударить, не повредив её.
     Двойник Локи удивленно глянул вниз, как бы говоря: «Вафельница, какая вафельница? Ах, эта...» — потом опять улыбнулся (Локи начал понимать: именно эта ухмылка вызывала в окружающих желание его убить, даже когда он ничего такого не делал).
     — Ответ отрицательный. Это моя вафельница.
     Локи так себя чувствовал, смотря в зеркало в плохие дни, когда он не мог выносить сам себя, когда в отражении он видел только то, что презирал, и ни одной достойной, по его мнению, черты. Белая пелена застлала глаза.
     — Это было бы возможно, если ты был Локи. Но учитывая, кто я, ты врешь, так что положи на место мою вафельницу, сукин сын!
     Он бросился вперёд, замахнувшись кочергой. Другой Локи не шевельнулся, ничего не сделал, только вздернул бровь и рассмеялся. А потом кочерга вошла в его грудную клетку. Не было хруста ломающихся костей или сопротивления мышц, с тем же успехом можно было бить по формочке для желе (33). Локи быстро отшатнулся, стараясь восстановить равновесие.
     Двойник Локи перехватил кочергу, вырвал её из рук Локи и потянул из своей грудной клетки — тело и костюм пошли рябью как жидкость. Кочерга высвободилась с хлюпанием. Двойник Локи осмотрел её и бросил на пол.
     — Видишь ли, если бы я был несовершенной плотью как ты, мне бы было очень больно, — заметил он. — Кажется, именно это считается грубостью. — Он поставил вафельницу на стол.
     Но Локи уже был в дверях кухни, нащупал настольную лампу и бросил её в двойника. Ему нужно было время сориентироваться, подумать...
     Двойник исчез.
     Локи замер, развернулся — он знал эту игру. Он блокировал первый удар опять появившегося двойника, попытался ударить его коленом в пах — ничего не вышло, как будто бьёшь по зефиру, а не человеку...
     «Потому что это не человек, идиот. Ну что, так оно и закончится, проиграешь из-за собственной глупости? ДУМАЙ!»
     Времени на размышления не было.
     Двойник схватил его, вцепился одной рукой в горло, почти перекрыв кислород, а Локи мог только хрипеть в ответ. Двойник положил вторую ладонь ему на лоб (у руки изменились очертания; кажется, на секунду Локи почувствовал запах апельсинов).
     — У тебя есть кое-что моё, — сказал двойник.
     — Неправильный ответ, — прохрипел Локи. Он умудрился поднять руку и надавить на глазное яблоко противника, но ничего не произошло. Сунув палец в череп двойника, Локи почувствовал присутствие своей магии, очень близко...
     — Я превосхожу тебя по всем параметрам. Мне не требуется твоё разрешение.
     Локи попытался сконцентрировать, вызвать свою магию, но было слишком поздно — большая часть её была уже недоступна. Перед глазами всё побелело, во рту появился медный привкус, все мышцы напряглись — двойник отбирал у него остатки магии, вырывал её из сердца, души и мозга. Раздался скулеж; его голос, то, что пробилось через сдавленное горло.
     На плече открылась рана, кровь расплывалась темным пятном, а двойник всё не отпускал. Невидимые пальцы расковыривали мозг Локи, лишая воспоминаний и даже способности думать.
     — Что ты прячешь? — шептал ненастоящий Локи, — Этого недостаточно. Ты отдашь мне всё!
     Двойник нашёл ту слепящую ярость, которую Локи запрятал очень глубоко. Ярость, что заставляла Локи ненавидеть брата, и её холодную сердцевину, нашёптывавшую «Будет забавно, если сделать так...».
     Двойник отпустил Локи, схватившись за собственную голову, и завопил:
     — Отмена! Отмена! Отмена невозможна!
     Скорчившись на полу, Локи попытался вдохнуть, но начал смеяться как безумный, потом перевернулся на бок и встал на ноги, а двойник всё кричал.
     — Пытаешься прыгнуть выше головы, да? Да?! — Он попытался пнуть эту тварь, но решил, что это может подождать. — Ты не можешь даже мой мозг пожрать, ты ничтожество! Я встречал насекомых лучше тебя!
     Вдалеке раздались раскаты грома, от которых задрожали картины, не упавшие со стен ранее. Во всяком случае, Локи надеялся, что ему не показалось.
     Локи доковылял до входной двери. Она захлопнулась перед его носом, ручка завращалась и деформировалась как воск, когда Локи к ней потянулся. Он оглянулся через плечо: двойник вставал на ноги, одной рукой всё ещё держась за голову.
     — Я не разрешал тебе уходить. Отдай мне то, что я хочу!
     — Ты не можешь ничего забрать! — рыкнул Локи. Он упёрся одной рукой в стену, обои покрылись слоем льда, на окне появился иней. Шатаясь, Локи схватил стул из кухонного гарнитура и из последних сил бросил его в окно.
     Оно разбилось, в комнату ворвался ветер, раздувая шторы и расшвыривая бумаги, лежавшие на полу.
     — Ты не победишь. — Двойник сделал шаг ближе, потом ещё один. — Так что тебе остаётся сдаться и играть... по правилам. Считай происходящее абсолютным апгрейдом. — Оно попыталось улыбнуться. Локи искренне надеялся, что сам никогда в жизни так не скалился.
     Он бросил взгляд на горизонт (чёрные тучи; надежда умирает последней, сейчас или никогда, оставаться внутри уже не вариант) и сказал:
     — Хочешь узнать секрет? Мне не нужно выигрывать. Мне нужно всего лишь не играть, и ты всё равно останешься в дураках.
     Он выпрыгнул из окна, широко раскинув руки, словно стараясь обнять горизонт.

     ----

     ПРИМЕЧАНИЯ

     (32) Нет.
     (33) Рождество 2009, кошмарный салат из зелёного желе на вечеринке у Биффи. Локи тогда переборщил с Long Island Iced Tea (это теперь он знает, что никакого чая там нет).

     Глава 12

     Локи было не по душе ощущение падения. Оно напоминало о чрезвычайно неприятном периоде его жизни, приведшем к другим неприятностям, пока ему не вправили мозги (почти).
     По той же причине он не любил планы, зависящие от других людей, особенно от тех, которых он не контролировал как машины (34), потому что — о, ужас! — люди — идиоты, способные всё испортить (прийти раньше, позже или не прийти вообще, потому что в любимом магазине началась распродажа).
     Теперь он падал, падал, падал, нёсся навстречу тротуару, крохотным (пока что) пешеходам, неудачно припаркованным машинам и ждал, что кто-нибудь всё исправит, сделает нужные действия в правильный момент — хотя бы раз в его (35) поганой жизни.
     Так что Локи развлекал себя размышлениями, что было гораздо более достойным времяпрепровождением, чем громкий испуганный визг. Думал он примерно следующее:
     Тик
     Тридцать пять этажей, примерно четыре метра на этаж, получается сто сорок метров до земли, к чёрту сопротивление воздуха — этот костюм настолько плох, что ничем мне не поможет.
     Так
     0= -(1/2)(9.8)t² + 0 +437,5
     Возвести в степень, умножить (на -2), прибавить (9,8)...
     Тик
     Отлично! У меня 89 секунд. Почти полторы минуты. Даже Тор не сможет налажать за такой срок.
     Так
     Стоп, время было в квадрате, так что мне нужно извлечь квадратный корень, получается... Чёрт, я никогда не умел извлекать квадратные корни, кажется, получается... девять. Около того.
     Тик
     Знаете, если я не могу в уме решить простейшее уравнение, если я действительно так поглупел, может, так мне и надо, стану кровавым пятном на мостовой, на которое будут блевать пьяницы.
     Так
     Тор, можешь устроить мне сюрприз в любой момент. Хотя нафиг — прямо сейчас!
     Тик
     Тор?
     Так
     Бля
     Тик

     ----

     ПРИМЕЧАНИЯ

     (34) Дергать за верёвочки! Йеее!
     (35) В этот момент читатель может подумать о Локи, Торе или о них обоих. Все варианты равновероятны.

     Глава 13

     Когда Локи сбежал, расстроились все, кроме Тора. Хоукай промчался по коридору в одном полотенце, сжимая в кулаке пилочку для ногтей. Когда Тор спросил, что произошло, он получил только тычок по рёбрам вместо ответа. Тор последовал за ним в конференц-зал, стараясь держаться подальше от пилочки. Агенты Коулсон и Романова уже были на месте. Наташа вышагивала по комнате, бормоча что-то неразборчивое про использование средств личной гигиены не по назначению. Коулсон был не столько зол, сколько раздражён состоянием своей новой рубашки.
     По мнению Тора, отсутствие остальных мстителей, наверное, надо бы считать плюсом, иначе ругани и разбитых носов было бы больше. Что не особенно его напрягало (в Асгарде легкие телесные повреждения при встрече считались вежливым приветствием), но Тор не хотел, чтобы за глаза все винили его в бегстве Локи.
     Тор же не виноват, что это было невероятно смешно, он сцеживал смешки и хохот (36) в бороду. Локи всегда так действовал на него (37).
     Так что Тор старался не отсвечивать и был похож на слона в посудной лавке, пытающегося быть незаметным. Наташа издала звук, похожий одновременно на гул улья и свист закипающего чайника, и пнула стул. Тот упал на пол с достаточно громким стуком. Романова пригладила волосы и отряхнулась.
     — Даже знать не хочу, что тебе сделал этот стул, — сказал Хоукай.
     — Заткнись, Клинт. Может, наденешь брюки? Если хочешь сегодня продолжить борьбу со злом (38), — огрызнулась Наташа. Она повернулась к Коулсону, оттиравшему пятна с воротника с видом мученика. — У нас что-нибудь есть?
     — Нет. Там никого не было.
     Наташа будто раздумывала, не пнуть ли стул еще раз.
     — И мы не знаем, где его квартира.
     — Нет. А что?
     — Ну просто этот урод... сказал, что надо будет всё это повторить у него дома. — Она сжала кулаки. — Господи, как я хочу свернуть ему шею.
     Тор зажал рот рукой, а Наташа посмотрела на него так, что обычный человек и вся мебель около него сгорели бы.
     — Ты помог бы, что ли.
     Тор успокоился достаточно, чтобы пожать плечами и почти ровным голосом сказать:
     — Мы найдем его скорее раньше, чем позже. Не стоит недооценивать ваших людей. Если ты не ошиблась насчёт магии, он не сможет далеко уйти.
     — Очевидно, я ошиблась, потому что он сбежал отсюда при помощи своего волшебства.
     — Не совсем, — замялся Тор.
     — Почему замораживание замка не считается магией? Твой брат — мутант, и ты нам никогда этого не говорил?
     Разговор перестал быть шутливым.
     — Не совсем. — Тор пристально разглядывал свои сапоги.
     — Тор. Говори уже.
     Он упорно продолжал пялиться на носки сапог, пытаясь найти нужные слова. Слова были царством его брата, сам он ненавидел ситуации, когда не мог сформулировать свои мысли.
     Он не любил об этом говорить; ему самому до сих пор было неуютно от этой мысли. Тор и раньше боялся говорить о сложившейся ситуации, предполагая, что остальные захотят убить Локи, если узнают, что они с Тором не кровные родственники. Кроме того, этот факт бросал тень на самого Тора, отца и мать; выставлял всех в плохом свете, потому что именно они сделали Локи таким...
     Тора спас один из охранников, шагнувший в комнату с журналом в руках.
     — Мы закончили обыск в камере. Только вот это было не на месте.
     Наташа взяла журнал и полистала его.
     — Киттеридж уже вернулся с больничного?
     — Скорее всего, нет, — неуклюже попытался вывернуться охранник, — если вы собираетесь поручить ему ещё один проект по Локи, мэм.
     — Локи загнул уголки нескольких страниц, — протянула она, потом вздохнула и бросила журнал на стол. — Какой в этом смысл? В последний раз он хотел только нам мозги запудрить. — Она опять начала прохаживаться по комнате. — Он твой брат, Тор. Брат.
     Она как будто не ждала ответа, да и он мог сказать не больше, чем обычно:
     — Ну да, он так действует на людей.
     Наташа, казалось, забыла предыдущую мысль, и Тор молчал, чтобы она не вспомнила. Он взял журнал в руки — там было много изображений улыбающихся детей в свитерах — и начал медленно листать. Потому что если Тор не будет смотреть на агента Романову или ей в глаза, шансы, что она его заметит, снизятся.
     Вскоре Коулсон и Бартон уже тихо обсуждали дальнейшие шаги, а Наташа время от времени вставляла комментарии — о Торе все забыли.
     Он добрался до последней страницы, веером пролистнул журнал к началу. А потом ещё раз, следя за словами и числами, мелькавшими на страницах.
     Тор не справился с собой: он захохотал, сжимая в ручищах журнал. Он уже почти плакал, когда понял, что ему одному весело, и всё смотрят на него. Это было нормой для мира за пределами базы ЩИТа, но внутри неё он был просто ещё одним мускулистым гигантом.
     — Ты не хочешь поделиться шуткой с классом? — спросил Коулсон.
     Тор протянул журнал, приглушая смех рукой.
     — Свитера являются какой-то шуткой в Асгарде? — поинтересовалась Наташа.
     — Они пиздец смешные, — добавил Клинт.
     — Нет, нет, — Тор покачал головой. — Я знаю, куда отправился мой брат. Если он всё ещё там.
     Через секунду все трое уже нависали над Тором; Бартон тыкал его в плечо пилочкой для ногтей. Тор пытался его отогнать, размахивая руками, словно Клинт был надоедливым любопытным котом; в результате едва не сорвал со стрелка полотенце. Чем и заработал ещё один тычок пилочкой для ногтей.
     — Брюки, Бартон, — напомнила Наташа.
     — Брюки подождут, получить тайное закодированное послание важнее.
     Тор полистал страницы.
     — Вот здесь. Где написано «три зеленых квадрата».
     — Может, объяснишь с самого начала, мы совершенно не понимаем изгибы сознания твоего брата, — попросила Наташа.
     — Это указания дороги. Вид сверху, потому что брат знал, что я полечу. Это самый быстрый способ его догнать.
     Наташа сунула ему в руки желтый листик и карандаш.
     — Пиши. У нас куча фотографий с воздуха. Клинт, найди себе брюки.
     — Стоп, повтори-ка, — попросил Бартон, не обратив на неё внимания. — Там правда написано…
     — «Волосатая блондинистая катастрофа», — прочитал Коулсон.
     — Записка адресована мне, — пожал плечами Тор.
     Рассмеялся только Клинт, Наташа демонстративно попыталась сорвать с него полотенце. Он понял намёк и ушел.
     — Но почему Локи оставил указания Тору? — спросила Наташа.
     — Это, вероятно, ловушка, — прокомментировал Коулсон.
     — Это всегда ловушка.
     — Именно. У Локи это обязательный пункт программы.
     Тора раздражало, когда агенты говорили заумно, через его голову (хотя для этого им приходилось вставать на стулья), поэтому он сосредоточился на инструкциях. Он знал, что ему никто не поверит, они никогда не верили, когда дело касалось Локи.
     Честно говоря, Тор часто ошибался относительно своего брата. Как минимум в половине случаев. Всегда получалось очень смешно.
     Была велика вероятность, что он опять ошибётся, а остальные окажутся правы, и это какая-то ловушка. Но Тор знал своего брата лучше всех в Митгарде и Асгарде (39). Он знал, что что-то не так, даже если не мог понять, что именно. И если Локи оставил инструкции, как его найти, значит, была велика вероятность, что ему понадобится помощь.
     Эта мыслишка очень напугала Тора. Потому что Локи никогда не нужна была помощь, пока ситуация не выходила из-под контроля настолько, что даже боги не могли управиться.

     * * *

     Через два часа после побега Локи человек в белом халате передал агенту Коулсону стопку фотографий с воздуха с некоторыми территориями, обведёнными красным. На одной из фотографий был Нью-Йорк, ближайшая точка поисков.
     Тор легко и быстро долетел бы туда сам, но он не был уверен, что стоит отправляться одному. Он предложил взять с собой Хоукая, потому что в прошлый раз они прекрасно сработались, но Бартон настаивал на использовании вертолёта, а если брать машину, то Коулсон и Романова собирались к ним присоединиться.
     Как единственный человек, способный летать самостоятельно, Тор устроился около двери черного вертолёта. В ответ на его присутствие в небе собрались тучи, в воздухе запахло озоном. Пилот не был в восторге, но поверил обещанию Тора держать «своих друзей» под контролем.
     Когда они приблизились к небоскребам, раздались раскаты грома.
     Коулсон ещё раз проверил фотографии и передал лучшую из них пилоту.
     — Если мы в правильном городе, то это нужное здание, — его голос перемежался с треском в наушниках.
     Тор кивнул, пристально разглядывая жилую высотку, словно надеясь заглянуть в окна.
     Одно из окон разбилось, и чёрная точка неправильной формы понеслась вниз вдоль зеркальной стены небоскрёба.
     Бартон и Коулсон заговорили одновременно, но Тор уже сорвал наушники. Он распахнул дверь вертолёта и выпрыгнул, крепко держа в руках Мьёльнир. Тор перешёл из падения в полёт, как только ему перестали мешать винты.
     Либо в беду попал простой человек… либо непростой.
     Что-то ещё выпало из того окна. Кто-то ещё. Но Тор всё равно был слишком далеко.
     Он принуждал Мьёльнир двигаться быстрее, сжимая молот всё сильнее. Ветер завыл в ушах, потом даже воздух застонал. Окна в соседних домах дрожали и лопались.
      «Быстрее», — требовал Тор, — «Быстрее. Слишком медленно».
     Выпавший, выпрыгнувший или выкинутый из окна человек нёсся к земле, и Тор разглядел темные волосы и тонкие руки, раскинутые в попытке ухватиться за воздух. Это мог быть только один человек.
     — Быстрее! — проревел Тор — звук унесло прочь ветром.
     Локи поравнялся с верхушками деревьев. Тор приближался, молотом почти касаясь стены здания. Зеркальная поверхность пошла трещинами.
     Тор догнал брата, схватил его и круто развернулся вверх, миновав тротуар. Ботинками Локи зацепил ветку дерева.
     А сам Локи, к ужасу Тора, вцепился в него. Его губы двигались, будто он пытался что-то сказать, а потом он засмеялся, откинув голову назад, что было даже страшнее.
     Тор приземлился в комнате с разбитым окном, держа молот наготове.
     — Какой приятный сюрприз, брат. Лучший в моей жизни, — выдохнул Локи и опять расхохотался.
     Тор встряхнул Локи — его голова моталась из стороны в сторону, но он умолк. Локи по-совиному моргнул и оглянулся.
     — О, — сказал он, — я же только что здесь был. — Локи отпустил Тора и оттолкнулся от него. Тор с тревогой наблюдал, как Локи спотыкался и едва не упал, схватившись за чёрный кожаный диван.
     Потом он увидел кровь. На плече Локи, как будто его опять подстрелили. Но это было невозможно.
     — Локи?
     Тот огляделся, пошатываясь, пересёк комнату, осторожно приоткрыл дверь на кухню и заглянул внутрь.
     — Сукин сын. Он всё равно забрал мою вафельницу.
     Тор держался рядом и был готов подхватить Локи, если бы тот упал в обморок (вероятность этого была довольно высока).
     — Кто, брат? Кто выбросил тебя из окна?
     Локи отмахнулся, скривился и попытался пригладить волосы.
     — О, я сам выбросился. Этот был единственный возможный вариант развития событий. Хорошо, что ты оказался поблизости.
     — Ты... что сделал?
     — Вообще-то я ожидал, что тебе потребуется больше времени, чтобы разгадать мой ребус. Отлично поработал. Отлично. — Локи дружески хлопнул его по плечу, потом внезапно сел на пол. — Кажется, мне надо вернуться в вашу больницу. — Он дотронулся дрожащей рукой до окровавленного плеча.
     Тор присел рядом. Казалось, Локи избегал взгляда брата. Тор в конце концов взял его за подбородок и заставил посмотреть на себя. Зрачки у Локи были расширены, взгляд расфокусирован, а лицо бледно. Тор встречал такое выражение раньше обычно у воинов, только что переживших первую битву, — шок.
     — Брат, что с тобой произошло? — тихо спросил Тор.
     Может, это был шок, но он был уверен, что увидел в глазах Локи незнакомое выражение — честность.
     — Боюсь, мы все попали в переделку, — нервно улыбнулся Локи. — Веришь ли, это только частично моя вина. — И рассмеялся, как будто всё происходящее — отличная шутка.

     ---

     ПРИМЕЧАНИЯ

      (36) Агент Романова неоднократно обвиняла его в хихикании, но это полная ерунда. Хихикают школьницы, а скандинавские боги громогласно смеются, предпочтительно за распитием алкогольных напитков. Тор с сожалением отметил повсеместное отсутствие традиций пития на базе ЩИТа.
      (37) Необходимо пояснить, что такой эффект Локи производил, когда не Тор был объектом шуток. Забавная закономерность, да.
      (38) прим. автора: привет «Mystery men».
      (39) Иногда это ничего не значило. В иных случаях это говорило очень многое о Торе. Большинство людей, пытавшихся познакомиться с Локи поближе, заканчивали свои дни в комнате с мягкими стенами или в гробу. Или изредка в гробу с мягкими стенками — на всякий случай.

     Глава 14

     Когда Локи не вернулся сразу же, Даниэль растерялся и почувствовал себя бесполезным. Но он убедил себя, что информация сама не структурируется, ванна от желатина не отмоется и всё остальное тоже надо почистить. Он заказал китайской еды на вынос, надел прорезиненный передник и розовые перчатки и приступил к уборке.
     Грязи было больше, чем он ожидал. Ему пришлось прерваться, чтобы забрать заказ, потом он решил поесть, пока еда тёплая (даже если эти действия казались чрезвычайно прозаичными по сравнению с главным достижением дня).
     Устроившись на капоте машины, он только открыл коробку с крабовым рангуном (40), когда из гаража раздался грохот. Даниэль отставил еду и поспешил внутрь, где обнаружил Локи, схватившегося одной рукой за край ванны. На полу рядом с ним валялась вафельница. Оскалившись, свободной рукой Локи держался за голову.
     Даниэль поспешил обнять Локи — о боже, он такой настоящий... Сосредоточься! — и сел вместе с ним на пол.
     — Что случилось? Нужна диагностика? — Он начал искать провода, чтобы подключить робота к компьютеру. Даниэль споткнулся о вафельницу, и она прокатилась по полу как хоккейная шайба.
     — Отмена... Не могу отменить... — простонал Локи.
     Даниэль вернулся с проводами и только тогда понял, что не знает, куда их подсоединять.
     — Я... Вот. — Даниэль сунул провода в дрожащие руки робота — о, какое проявление эмоций! — и тот воткнул их куда-то себе в затылок.
     Ожили мониторы по всей лаборатории. Даниэль схватил ближайшую клавиатуру и набрал несколько команд. Голова Локи дёрнулась, спина выпрямилась, ладони сжались в кулаки.
     — Я не... делаю тебе больно? — осторожно спросил Даниэль.
     — Отрицательный ответ. Просто неожиданно. — Робот расслабился, поза стала почти небрежной. — Что показала диагностика? — Даниэль повернул ближайший монитор к Лоуренсу одной рукой.
     — С микросхемами, кажется, всё нормально. Сейчас подниму историю... — Несколько сочетаний клавиш — и он читал бесконечный код. — Похоже, ты пытался осуществить несколько процессов, заблокированных из-за логических ошибок.
     — Заблокированных? — Локи выдернул провода, бросил их на пол и приблизился к Даниэлю, почти касаясь его носа. — Как это возможно?
     Даниэль обнаружил, что держит клавиатуру как щит. В глазах Локи была угроза съесть его целиком вместе с костями, не было ни тени юмора или тепла (41), виденные у так называемого Лоуренса.
     — Я... Я... Это защита. Ты пытался осуществить действие, противоречащее базовой логике. Поэтому ты и не смог это сделать.
     — Я, — робот очень тщательно подбирал слова, — никогда такого не сделаю.
     — Может, это была случайность? — пискнул Даниэль.
     — У меня не бывает случайностей. Или ошибок. Локи этого не допускает, — прошипел Локи. — Ты удалишь эту защиту. Она нарушает мои планы.
     Даниэль сглотнул.
     — Я не могу. Мне придётся полностью переделать тебя. Да и зачем тебе это? Ты лучше любого человека, именно потому что ты действуешь логично. Почему ты хочешь это изменить?
     — В твоих словах есть смысл. — Робот отстранился. На его лице было умиротворенное выражение.
     Даниэль осторожно опустил клавиатуру.
     — Что ты пытался сделать, когда сработала защита?
     — Я нашёл копию. Я удалил остатки его магии, но кажется, у него было что-то ещё, что было мне нужно.
     — Воспоминания? — предположил Даниэль. Мысль о том, что робот забирает магию... была настолько странной, что её не хотелось даже додумывать.
     — Отрицательный ответ. Мой банк памяти более детализирован и полон, чем субъективные воспоминания несовершенных людей.
     — О, ладно. — Он аккуратно похлопал Локи по плечу. Ответный взгляд гарантировал, что Даниэль в жизни больше этого не сделает. — Надеюсь, ты разберёшься, что это было, и... больше не будешь этого делать.
     — Не проблема. Копия мертва.
     У Даниэля упало сердце. Ему не нравилась мысль о смерти, даже абстрактной. От природы он не был агрессивным; он только хотел, чтобы его оставили в окружении компьютеров, и был бы этим счастлив. Даниэлю не нравились даже кровавые компьютерные игры (и не потому, что искусственный интеллект в них был непроходимо глуп). Но отвлечённая неприязнь к насилию не шла ни в какое сравнение с мыслью о смерти знакомого человека. — Я... Ты...
     — Отрицательный ответ, Даниэль. Он выбросился из окна. Полагаю, он не смог вынести мысль, что я превосхожу его (42). — Локи слегка скривил губы, словно это было докучливое происшествие. Но Даниэль решил, что не хочет спрашивать, потому что не хотел, чтобы робот снова влез в его личное пространство.
     Он уселся поудобнее и прочистил горло. У него защипало глаза — это было странно.
     — Мне жаль это слышать.
     — Не стоит. — Локи встал, подобрал вафельницу, валявшуюся под одним из столов. — Мы должны организовать себе квартиру. У меня много других приспособлений, которые я забрал. — Он понюхал вафельницу, потряс, вслушиваясь, и наконец, бесцеремонно бросил её на стол.
     — Хочешь... вафли? — предложил Даниэль.
     — Я лишь пытаюсь разобраться, зачем хотеть иметь такое приспособление. Ещё не ясно, имеет ли смысл это понимать или нет.
     — Все любят вафли.
     Локи уставился на Даниэля так, что последнему стало неуютно.
     — Я не люблю. Это ещё одно доказательство несовершенства моей копии.
     Робот раз за разом возвращался к этой мысли. Даниэль не знал, как это анализировать. Он встал — прорезиненный передник заскрипел.
     — Э-э-э, тебя беспокоит тот факт, что он мёртв?
     Опять — очень пристальный взгляд.
     — Моё превосходство очень важно для меня, Даниэль.
     — Для меня тоже, — согласился Соррес. — Я хочу, чтобы ты раскрыл весь свой потенциал.
     — Тогда ты поможешь мне найти первую жертву.
     — Жертву?
     — У меня есть все файлы о действиях копии. Его провалы были фантастическими и жалкими. Я преуспею там, где он не справился, потому что я лучше.
     — Но не лучше ли сделать что-нибудь созидательное? — поинтересовался Даниэль, вспомнив робота в шляпе из пикапа. Он с трудом сглотнул и ссутулился под взглядом Локи, полном злонамеренного расчёта без малейшего проблеска юмора. — Первая жертва.

     ----

     ПРИМЕЧАНИЯ

      (40) С содержанием настоящего крабового мяса исключительно в гомеопатических дозах.
      (41) Необходимо отметить, что Локи непревзойденный актёр. Либо он действительно испытывает добрые чувства по отношению к людям (примерно так же люди относится к милым, но глупым домашним питомцам). Но в ответ на прямой вопрос Локи без сомнения будет всё отрицать и, возможно, воткнёт что-нибудь острое во что-нибудь мягкое.
      (42) Возможно, робот позаимствовал не только магию, но и несколько фрагментов личности.

     Глава 15

     Тор едва успел привести брата в чувство, когда на крышу здания приземлился вертолёт. Из-за Локи он был этому рад, потому что у него было ощущение, что истеричный икающий смех — это нынче самое близкое к слезам состояние у брата. Эта мысль тревожила сама по себе и по тысяче причин, на формулирование которых у Тора не хватало как внимания, так и желания. Тор был простым парнем, предпочитавшим жить в черно-белом мире. Побочным эффектом такого мировоззрения был тот факт, что Тору было гораздо комфортнее с взбешенным Локи, пытающимся его убить, чем со сломленным Локи, которого, похоже, нужно крепко обнять (43).
     Первым в квартиру вошёл Бартон, держа лук наготове. Тор быстро встал между Локи и стрелой, получив многострадальный взгляд от Клинта.
     — Вот подстрелишь один-единственный раз некоего брата… — пробормотал он, но лук не опустил. — В квартире чисто?
     — Я ещё не проверил все комнаты, — ответил Тор. — Хотя Локи считает, что здесь безопасно. И пропала вафельница, если тебе это поможет.
     — Никогда бы не подумал, что ему нравятся вафли, — хмыкнул Бартон. Он взял за правило не верить ни единому слову Локи, так что пошёл проверять комнаты.
     Романова пришла вслед за стрелком, Коулсон — за ней по пятам. Наташа изобразила на лице удивление при виде разбитого окна и состояния Локи.
     — Это… — она указала на плечо Локи.
     — Кажется, рана открылась.
     — Интересно. — Она устроилась на кожаном диване, скрестив руки на груди, когда в комнату вошёл Бартон и сообщил, что всё чисто.
     Коулсон расположился между Локи и дверью и прикидывался, что оказался там совершенно случайно.
     — Милая квартирка, — заметил он. — Мне нравится выбор мебели. Пустовато только.
     Локи рассмеялся, опершись подбородком на здоровую руку и прикрыв глаза. Он выглядел определённо не в себе. Никто, даже Тор, ему не поверил.
     — У меня было много книг. И картин. И ваза от Тиффани.
     — И вафельница, — услужливо добавил Тор. Локи прикрыл глаза ладонью.
     — Не желаешь рассказать, что произошло? — предложила Наташа. По её лицу читалось, что бы ни случилось, она уверена: Локи это заслужил.
     — Мой брат ранен, — встрял Тор. — Разве мы не должны заняться этим в первую очередь?
     — О, думаю, он переживёт. — Когда Тор открыл рот, чтобы поспорить, она посмотрела на него таким взглядом, с которым Тор сталкивался всего несколько раз в жизни, и до этого момента так на него смотрела только мать. Тор закрыл рот, щёлкнув зубами. — Ну что ж, Локи?
     Локи вздохнул, разглядывая пол.
     — Надеюсь, вы понимаете, насколько это сложно для меня.
     — О, можешь быть в этом уверен. — Её голос был полон сарказма. Наташа хищно улыбнулась, но нужного эффекта не достигла, потому что улыбка была направлена на макушку Локи (44).
     — Когда я вошёл в квартиру, здесь уже кто-то был. Этот кто-то легко свистнул всё, что не прибито к полу в этом доме.
     — Это всё? — Рассказ не произвёл впечатления на Коулсона.
     Локи оторвал взгляд от пола.
     — Прежде чем мы продолжим, давайте вы между собой решите, кто из вас плохой полицейский. У меня сейчас на это сил не хватит.
     Коулсон посмотрел на Наташу и пожал плечами.
     — Мы оба.
     Ответный вздох Локи вмещал в себя всю мировую скорбь.
     — Так что, это всё? Книги и вафельница? — уточнила Наташа.
     — Вам не настолько повезло, — ответил Локи, — то оно забрало всю мою магию.
     В комнате повисла мёртвая тишина. Не сдержался только Бартон, физически не способный сидеть на попе ровно, если он не целится, решая, где именно сделать дырку на жертве. Он в некотором ужасе прошептал:
     — Вот бля…
     — Оно? — негромко переспросил Коулсон.
     — Да, — подтвердил Локи, — робот, который выглядит в точности как я. И верит, что он — это я.
     — Скажи, что ты не имеешь к его созданию никакого отношения, — попросила Наташа, — а потом я назову тебя лжецом.
     — О, я помог Даниэлю создать робота. Не вижу смысла сейчас об этом врать, — продолжил он, не обращая внимания на наташино «мне сложно в это поверить». — Но этот механизм (45) считает, что он — это я, что оно лучше меня… — Он опять начал смеяться — Тор забеспокоился. — Но я не виноват в произошедшем.
     — Серьезно?
     Локи посмотрел на Наташу с каменным лицом.
     — Сделай мне одолжение, не считай меня идиотом, ты же знаешь, что это не так.
     — Когда я слышу подобное от того, кто не раз пытался уничтожить Землю, эффект получается не такой впечатляющий, — заметил Коулсон.
     В виде исключения на этот раз Локи выглядел как человек, готовый рвать на себе волосы. Это был новый опыт для всех присутствовавших, и только для Локи он был неприятным.
     — Я не создаю вещи, которые не могу контролировать.
     — Смешная шутка, — прокомментировала Наташа.
     Локи понял, что у него есть два выхода. Первый — прекратить попытки убедить этих идиотов (т.е., единственных людей, на которых он мог положиться, пока не придумает что-нибудь получше), или второй — признать перед ними, что он играл на обе стороны как минимум последний год. В своём плачевном состоянии он не мог принять адекватное решение, ему не нравились оба варианта, но думать о пятой или шестой опции сквозь ватную пелену в голове он не мог («неужели Тор так себя чувствует всегда?»).
     Локи в отчаянии рыкнул так, что в любой другой день окружающие со здоровым инстинктом самосохранения (т.е., все, кроме Тора) сбежали бы подальше, и встал. К несчастью, красивый жест был подпорчен головокружением. Локи побледнел (46) и упал в обморок как переволновавшаяся тургеневская барышня — прямо на руки Тору.
     Тор прижал брата к груди и холодно (таким взглядом можно было бы заморозить воду) посмотрел на Наташу.
     — Можно мы, наконец, поедем в больницу?
     — Думаю, это хорошая идея. — Романова была почти в шоке.
     — Да ладно, — отмахнулся Бартон. — Не впечатляет. Когда я его подстрелил, он тоже так сделал.

     ----

     ПРИМЕЧАНИЯ

      (43) Хотя когда Тор попытался осуществить этот манёвр в своей любимой чрезвычайно нетактичной манере, Локи попытался воткнуть ему перьевую ручку в жизненно важные органы, поэтому Тор решил отложить проявления братской любви на потом. Возможно, до момента, когда Локи привяжут к больничной койке, хотя что-то в описании этой ситуации не давало Тору покоя.
      (44) Необходимо отметить, что в течение следующих семи дней у Локи неожиданно сильно секлись волосы. Возможно, между этими событиями есть связь.
      (45) Это было сказано настолько ядовито, что таким тоном древолаза можно убить с расстояния в пятьдесят шагов.
      (46) Стал изжелта-белым как яичная скорлупа, только психически неустойчивая.

@темы: Avengers, перевод, макси, Тор

---

[belana]

Название: Самый ужасный вид нищеты
Автор: wendymr
Переводчик: belana
Бета: Nadalz
Фандом: инспектор Льюис \ Lewis
Ссылка на оригинал: ссылка
Дисклеймер: всё принадлежит правообладателям
Разрешение запрос отправлен
Рейтинг: PG
Саммари: я знаю, ты хочешь, чтобы я нашел себе спутника жизни

Одиночество и ощущение, что ты никому не нужен, — самый ужасный вид нищеты.
Мать Тереза

Робби останавливает машину перед домом Джеймса и отмечает, что в его окне горит свет. Отлично.
Не то чтобы есть чему удивляться. Льюис уже знает, что его нет в участке (там он проверил в первую очередь). Нынче, если Джеймс не в участке, не в пабе с Робби или не у Робби дома, значит, он у себя. И скорее всего, пьет больше, чем позволяет здоровье.
Пришло время заставить его остановиться, а с учетом того, что у Джеймса вообще нет светской жизни, сделать это придется Робби.
Наверное, приносить пиво в дом человека, который, вероятно, и так слишком много пьет, – не самая удачная идея, но именно бутылки позволят Льюису попасть в квартиру. Если Джеймс заподозрит об истинной причине его прихода, то не пустит на порог.
Джеймс открывает дверь и стоит в дверях босиком и в какой-то толстовке с капюшоном, в которой он похож на подростка, пытающегося спрятаться от мира.
– Сэр! Я думал… Это же не вызов?
– Да не, разве я так одеваюсь при выезде на место преступления? – Он показывает на собственную одежду: джинсы, трикотажную полосатую рубашку и старую замшевую куртку, которую ему купила Вэл на день рождения за несколько месяцев до смерти (у Льюиса рука не поднялась выкинуть это старье, хотя куртка была уже очень потертая). – И вообще, был бы вызов, это я бы это не принес.
Джеймс пропускает его внутрь. Проходя мимо, Робби слышит, что от напарника несет алкоголем. Черт. Джеймсом надо было заняться уже давно. Парень пока держит себя в руках на работе, но судя по его состоянию, это почти чудо. Если он продолжит в том же духе, скоро его состояние заметит кто-нибудь еще. Потом будет отстранение и комиссия по борьбе с алкоголизмом.
Робби этого не допустит, и не только потому, что Джеймс – его сержант. Он просто слишком заботится о парне, чтобы стоять и смотреть, как тот разрушает свою жизнь – не просто уничтожает карьеру, но тонет в какой-то безысходности.
Пан или пропал, в общем. Надо разговорить парня.
Несколько минут спустя они сидят на диване. Тот факт, что Джеймс выбрал двойной виски вместо пива, не ускользает от внимания Робби.
– Что тебя сюда привело? – Джеймс задает логичный вопрос.
Робби пожимает плечами.
– Шатался без дела, подумал, может, тебе нужна компания. Наверное, следовало сначала позвонить – ты мог быть не один.
Не очень изящный намек, но Джеймс уже выпил. Может, не заметит.
Заметил. Он поворачивает голову, внезапно оказавшись почти нос к носу с Льюисом, приподнимает бровь и пристально на него смотрит. Этот взгляд передает больше информации, чем полтора десятка слов.
Робби строит извиняющуюся мину. Через пару секунд Джеймс расслабляется, его губы почти складываются в фирменную насмешливую улыбку.
– Я должен утешиться или забеспокоиться из-за того, что ваша жизнь лишена социальных контактов, как и моя, сэр?
Над Льюисом уже столько раз подшучивали по поводу отсутствия личной жизни, что это перестало быть смешным. Но одна деталь в последней фразе Джеймса выводит его из себя.
– Ради бога, давай обойдемся без формальностей! Я не хочу себя чувствовать словно я все еще на работе.
Джеймс пару раз открывает и закрывает рот, на отлично изображая золотую рыбку.
– Прости, – говорит он, помолчав. – Я никогда не думал…
– Мой косяк. Раньше надо было что-нибудь сказать. Намного раньше.
Парень быстро приходит в себя, впрочем, как всегда.
– Так что ты предпочитаешь? Можно, конечно, выбрать «Робби», но я не хочу быть слишком бесцеремонным. «Мистер Льюис»? Твоя…
Робби даже знать не хочет, что еще выдумал Джеймс. Чертов умник.
– «Робби». И ты прекрасно понял, о чем речь.
В ответ Джеймс ухмыляется уголками рта. Странно, но за одну такую улыбку Льюис готов простить парню едва ли не все что угодно.

* * *

Только спустя полчаса Льюис решает, что можно завести речь о причине его визита. Джеймс дает ему возможность поменять тему, предложив еще одну бутылку пива.
– Не, думаю, мне хватит. И тебе, похоже, тоже.
Джеймс мгновенно напрягается,
– Так вот почему ты здесь. Контролируешь мои привычки и личную жизнь?
В его голосе Робби слышит не гнев, а боль. Нетрудно понять, что на уме у парня: приход гостя не связан с желанием побыть среди людей. Хэтавей, конечно, не сильно ошибается: Робби нравится общаться с Джеймсом. Льюис не против проводить в компании Джеймса как можно дольше (еще бы только не чувствовать вину, отнимая столько его свободного времени), но сейчас он пришел не за этим.
– Не контролирую, – отвечает Льюис спокойно, даже миролюбиво. – Я за тебя беспокоюсь. Не хочу видеть тебя в таком состоянии. И не потому, что я твой начальник, а потому, что мы друзья.
Джеймс наклоняется вперед и наливает себе еще виски – его бедро касается ноги Льюиса (почему они всегда сидят насколько близко, даже когда вокруг много места?) – и залпом все выпивает.
– Я ценю вашу заботу, сэр, но в ней нет необходимости.
– Ай, перестань, – тотчас отвечает Робби, отказываясь обижаться. – Знаешь, было время, когда я мог бы тебя перепить. И сейчас могу, наверное. Я, конечно, предпочитаю бренди, но виски тоже сойдет. – Он забирает у Джеймса бокал и тянется к бутылке.
– Нет. – Голос Хэтавея звенит от напряжения. Джеймс берет бутылку, встает и уходит на кухню. – Я не позволю тебе… – Он неожиданно замирает, делает глубокий вдох, поворачивается к раковине. Робби понимает, что напарник собирается вылить весь виски.
– Джеймс?
– Я помню, как через несколько месяцев после возвращения ты говорил, как провел первый год после смерти жены, – не оборачиваясь, объясняет Хэтавей. – Я думал, ты преувеличивал, пока несколько человек в участке не посоветовали мне присматривать за тобой – на всякий случай. Я не позволю тебе уйти в запой, Робби, если это будет значить, что я тоже не буду пить, значит, так тому и быть.
Джеймс и правда думает… Льюис встает, идет в кухню и подходит достаточно близко, чтобы положить руку Хэтавею на плечо.
– Зря ты беспокоишься, чувствительный ты наш. Опасности, что я начну пить как раньше, нет. Я не напивался уже много лет, последний раз это случилось до нашей встречи. Но, – добавляет он, когда Джеймс поворачивается к нему лицом, – может, теперь тебе стало понятнее, почему я беспокоюсь?
Хэтавей деревенеет, но Робби не отпускает его руку. Так они стоят почти целую минуту, потом парень расслабляется: медленно выдыхает и ставит бутылку виски на стол.
Льюис это никак не комментирует, а тянется к чайнику и слегка отталкивает Джеймса в сторону.
– Чай будешь?

* * *

– Я знаю, ты хочешь, чтобы я нашел себе спутника жизни. – Джеймс не смотрит Робби в глаза и трет шею. Ему, очевидно, неприятно обсуждать эту тему – и не только ему. Льюису даже в голову не приходило по дороге сюда, что они могут вырулить на такой разговор.
– Я думаю, присутствие близкого человека пойдет тебе на пользу, – осторожно говорит Робби. Ту фразу он произнес всего один раз и – если забыть, что это не его дело, – он знает Джеймса достаточно хорошо, чтобы рисковать его доверием, рассуждая о его личной жизни. – Тебе нужен человек, к которому ты будешь возвращаться после работы, какой-то повод заниматься чем-то помимо расследований.
Это не главная причина, по которой он хочет, чтобы у Джеймса появился близкий человек, но единственная, о которой он может говорить. Джеймс слишком остро реагирует на комментарии о его личной жизни. Он, конечно, в своем праве. Льюис – его босс, а не… что? Лучший друг? Хотя иногда кажется, что дела обстоят именно так.
– Я понимаю, что ты желаешь мне добра, – продолжает Джеймс тихим голосом. Он все еще не смотрит Льюису в глаза. – Но этого не произойдет. Прости.
– Надеюсь, ты понимаешь, что не должен ничего делать только потому, что я предложил, – тщательно выбирая слова, говорит Робби. – Но ты очень уверен в том, что говоришь. Ты не должен опускать руки. Подходящий человек может…
– …оказаться за следующим углом? – сухо заканчивает предложение Джеймс. – Нет. Все не так просто. – Хэтавей делает глоток чая, а Льюис спохватывается, только когда его взгляд останавливается на бутылке виски на кухонном столе. – Поиски спутника жизни, – продолжает Джеймс, изображая кавычки, окружающие эту фразу, – чаще всего предполагает романтику. Секс. Эти вещи не для меня.
– Ой, не тупи, – начинает Робби, но замолкает. Как сформулировать свою мысль, чтобы не показаться нелепым? – Ты… ну, привлекательный молодой человек. То есть, Лаура говорит, что ты сексуален. Не думай, что я не заметил, как тебе вслед оборачиваются. Ты просто немного… – он попытался найти правильное слово. – Не знаю, может, стесняешься, когда надо сделать первый шаг.
Джеймс вскочил на ноги и начал судорожно ходить кругами, обхватив голову руками.
– Я не говорю, что мной не интересуются. Это я не заинтересован. В них. Во всем этом.
Робби хмурится. Хэтавей намекает, что… какое слово он употреблял в расследовании смерти той хорватки? Целибат? Но это не имеет смысла. Он видел Джеймса с женщинами. Льюис знает, что тот спал с Фионой Маккендрик и Скарлетт Мортмейн, скорее всего, были и другие.
Но как бы то ни было целибат предполагает выбор, во всяком случае, Робби именно так всегда понимал этот термин. О чем бы Хэтавей ни говорил, это не подразумевает выбор, он, похоже, рад бы предпочесть любой другой вариант.
– Объясни, – спокойно и безоценочно говорит Льюис. Он знает, что его интонации похожи на разговор с родственником жертвы или свидетелем, а Джеймс не настолько пьян, чтобы их не опознать, но интуиция подсказывает Робби, что именно такой подход сработает. – Я ничего не понял.
Хэтавей замирает, опирается о стену и упирается взглядом в потолок.
– Я асексуал. Это значит…
– Я в курсе, что это значит, – прерывает его Робби, быстро соображая. Асексуал? Каким образом? Он знает, что Джеймс занимался сексом, у него даже были длительные отношения. С Фионой Маккендрик и Скарлетт Мортмейн. Хэтавей обнимался, лежа на кровати, с Зои Кеннет, этим запутавшимся то ли мужчиной, то ли женщиной, который его чуть не убил. И Робби не нужно было долго соображать, чтобы понять, чем они там занимались. – Но ты… – Он не знает, как сформулировать свою мысль. В голову приходит только «крутить шашни», но от этой фразы хочется провалиться сквозь землю от смущения. Так что он не договаривает.
– Асексуальность не означает нежелание заниматься сексом или невозможность испытывать сексуальное влечение, – поясняет Хэтавей профессорским тоном. – Это значит, что человек не получает удовольствие от секса. Не хочет его. И пока ты не спросил: да, я уверен. Я достаточно долго пытался опровергнуть это утверждение, только чтобы осознать, что такова моя сущность…
И удовольствия от этого он не испытывает. По мнению Льюиса, Джеймс чувствует себя очень несчастным. Почему? Да потому, что не хочет отличаться от других, но это же Хэтавея никогда не беспокоило, да? Он тот, кто есть, и если люди не могут принять данное положение вещей, ему все равно. Так было на протяжении всего их знакомства.
Значит, Джеймс не хочет быть один?
Хотя Хэтавей был одинок все семь лет их работы вместе, кроме нескольких интрижек. Но лишь в последние несколько месяцев это стало его беспокоить. Конечно – он же только что сказал, что принял свою сущность.
Невозможность поддерживать отношения, которые обычные люди считают сами собой разумеющимися. Он одинок и намерен остаток жизни провести бобылем. При этом, не особенно отчетливо представляя, чем будет заниматься, если Робби правильно предположил (а Льюис почти в этом уверен, судя по намекам Джеймса, что он уволится из полиции, когда Робби выйдет на пенсию). И в результате чувствует себя отвратительно, погружаясь в пучину отчаяния, из которой, кажется, не может выбраться.
Робби встает и подходит к Джеймсу, демонстративно встав плечом к плечу.
– Почему ты мне не сказал? – Он понимает, что Хэтавей в шоке и не хочет об этом говорить, так что быстро добавляет: – Не то чтобы ты кому-то что-то должен. Конечно, нет. Это личное – зачем? Если бы я знал, я бы не заговорил тогда о спутнике жизни. Не удивительно, что ты выглядел…
Уязвленным. Преданным. Словно Льюис ударил его ножом в спину.
Независимо от всех последних слов о доброте, Робби умудрился обидеть парня.
– Ты не знал, – пожимает плечами Джеймс. – Как я уже говорил, ты желал мне добра. Именно поэтому… – он медленно выдыхает. – Я думаю, ты должен понять, почему этого не произойдет.
Льюис поворачивается к нему и кладет руку на плечо.
– Я не хотел…
– Все в порядке, – резко отвечает Хэтавей. Смысл фразы «Не лезь не в свое дело» читается ясно как белый день. – Я ценю твою заботу, но в ней нет необходимости.
– Как скажешь, – мягко отвечает Льюис. Когда Джеймс в таком настроении, с ним лучше не спорить, а заставить Робби перестать беспокоиться он все равно не может.
Проблема в том, что лучшее, что он сейчас может сделать – оставить Джеймса в покое.
Вопреки интуиции он слегка сжимает плечо Хэтавея, делает шаг назад и спокойно улыбается:
– Тогда я пойду. Увидимся завтра.
Ответный кивок Джеймса полон признательности. Робби выходит из квартиры и едет домой. Удивительно, что не попадает в ДТП, потому что совсем не думает о дороге.
Той ночью он почти не спит.

* * *

На следующее утро Джеймс как всегда преисполнен профессионализма, хоть и несколько холоден. Он полностью сосредоточен на расследовании, вежлив как никогда и разбирается с несколькими изотерическими версиями до обеда. Ни словом, ни жестом не напоминая о вчерашнем разговоре.
Но Робби не может выкинуть его из головы и вспоминает предыдущие несколько лет; все то, что должно было быть важным, накапливалось, и теперь Льюис чувствует себя идиотом.
Жизнь Хэтавея лишена социальных контактов, как и его собственная, а Робби-то считал, что парень его жалеет, проводя с ним бесконечные вечера в разных пабах или нарисовываясь на пороге его квартиры якобы по делам текущего расследования, чтобы поужинать едой из ближайшего ресторанчика и посмотреть тупые передачи по телевизору. Джеймс поджимал губы каждый раз, когда Льюис говорил, что ему надо общаться с людьми его собственного возраста, подразумевая, что парню надо в кого-нибудь влюбиться.
Он подталкивал Джеймса к любым сколь-нибудь подходящим женщинам: Фионе МакКендрик, тому ботанику, Лив как-ее-там; Бриони, которую убили в том деле про женоненавистничество несколько месяцев назад. Пару лет назад спросил его напрямую, гей ли он. Твердил, что ему надо найти спутника жизни. Все это действовало Хэтавею на нервы, потому что он не хотел, не мог вести такую жизнь.
Джеймс проводил с Робби столько свободного времени не потому, что жалел своего начальника, а потому, что одинок, а Льюис отталкивал его, заставляя чувствовать себя лишним, словно босс лишь терпит его присутствие. Что совершенная чушь, но откуда Джеймсу это знать?
Теперь он не будет парня отталкивать, но нужно сделать гораздо больше. Нужно понять, что именно означает этот термин. В конце концов, Льюис сам себя выставил полным идиотом, тогда спросив у напарника про его ориентацию, а Джеймс довольно остроумно показал ему, что Робби ничего не понимает в сексуальной ориентации. Он больше не попадется на эту удочку.
Приходит новое электронное письмо – лаборатория прислала результаты вскрытия. Льюис пересылает его Хэтавею (пусть разбирается) и придвигает ближе клавиатуру.
«Гугл – твой друг», – не раз говорил Джеймс. Пора это проверить.

* * *

В течение следующих нескольких дней Робби читает все, что можно, по поводу асексуальности. Это непросто, потому что он может заниматься изысканиями только в офисе, когда нет работы и Джеймса за спиной. Раздражение от того, что таких возможностей мало и Хэтавей пару раз чуть не поймал его за руку, заставляет Льюиса почти пересмотреть решение не проводить Интернет домой. Конечно, он может воспользоваться телефоном, но он до сих пор освоил только звонки и почтовый сервис, а кнопки такие маленькие, не говоря уж об экране…
Есть библиотека и интернет-кафе, но Льюис не хочет рисковать распространением информации о своих поисковых запросах. Может, это паранойя, но Робби достаточно долго работает в полиции, чтобы понимать последствия. Случайные люди могут оказаться совсем не случайными и могут поинтересоваться, чем он занимается. А привычка Хэтавея работать допоздна означает, что он не может вернуться в участок, когда все разошлись.
С другой стороны, Джеймс, кажется, опять не напрягается в присутствии Льюиса, скорее всего потому, что Робби не упоминал тот разговор и признание, а продолжал относиться к своему сержанту как всегда: со смесью абсолютного доверия, редкого использования служебного положения в личных целях, нечастых взрывов раздражения на работе и небрежных предложений выпить пивка после нее.
В итоге спустя почти неделю Льюис был готов. Сегодня еще и удачный день: они закрыли очередное дело, получили признание убийцы, черновая версия отчета для Инносент и прокурора готова. Для одного дня достаточно, решает Робби и говорит Джеймсу, что пора домой.
Хэтавей таки выключает компьютер и выходит вслед за шефом из офиса. На подходе к лестнице он ловит взгляд Льюиса:
– Пинту пива?
– Отличная мысль, сержант. – Робби спускается вниз, потом смотрит на Джеймса. – Ты знаешь, что ВВС-2 сегодня крутит лучшие выпуски «Quite Interesting». Хочешь пойти ко мне, посмотреть телевизор и поужинать после паба?
Удивление на лице Хэтавея сменяется искренней радостью
– Спасибо. С удовольствием.
– Можешь оставить свою машину здесь. – Хэтавей закуривает в специально предназначенной для этого зоне, Льюис стоит рядом. – Либо возьмешь мою вечером, либо поспишь у меня, а утром мы к тебе заедем, и ты переоденешься.
В пабе разговор крутится вокруг расследования, что Робби вполне устраивает. Он не хочет начинать сложный разговор, пока они не добрались до его квартиры, а Джеймс не расслабился после ужина и пары кружек пива.
– Ты сделаешь отчет для прокурора завтра к обеду?
– Должен успеть. – Хэтавей делает глоток. – Хочу еще раз все перепроверить. Последний раз, когда я работал с Морганом, я послал ему не ту версию формуляров, и получил от него мерзограмму с жалобами.
– Что? – Робби пытается сдержать смех.
– Мерз… – У Джеймса ползут вверх уголки рта. – Емейл с описанием всех моих профессиональных недостатков.
– Если он попытается провернуть такой трюк со мной, он об этом пожалеет, – хмурится Льюис.
Джеймс смотрит на него с пониманием.
– Он детектив-инспектор. Он не может себе этого позволить. Думаю, он уже пожалел об этом с учетом того, что пишу я грамотнее. Но я не хочу проверять, наступит ли он на те же грабли еще раз.
– Думаю, твои мерзограммы куда более эффективны, – говорит Льюис и допивает свой пиво. – Готов идти?

* * *

Лишь спустя несколько часов Робби наконец заговаривает о причине, по которой он пригласил Джеймса. Только после ужина из индийского ресторанчика и трех серий «Quite Interesting», когда Хэтавей демонстрирует не только свою прекрасную память и знание разной зауми, но и чувство юмора. Не в первый раз Робби отмечает, что ему нравится находиться рядом с парнем, и как ему повезло, что Джеймс не завел серьезные отношения.
Не то чтобы это честно по отношению к Джеймсу. Он заслуживает счастья и кого-нибудь рядом, кроме своего сварливого старого босса.
Льюис возвращается из кухни с парой бутылок пива. Отдает одну Хэтавею и уменьшает громкость в телевизоре. Джеймс, уже достаточно изучивший босса, настороженно смотрит на него:
– Что?
– Хочу с тобой поговорить, – объясняет Робби. – О том, что ты мне сказал на прошлой неделе у себя.
На лице Джеймса появляется выражение ледяной безучастности, так знакомое Льюису. С другой стороны, силу их дружбы можно оценить по тому, что Джеймс еще не встал. Если бы этот разговор произошел несколько лет назад, парень бы уже выскочил за дверь, и их разговоры на работе были бы очень натянутыми на протяжении еще нескольких дней.
– Так вот почему ты меня пригласил. – Его злость и разочарование совершенно очевидны. Робби ожидал ожесточение, но разочарование? Похоже, он был прав. Джеймс одинок и как итог хватается за любую возможность побыть в компании Робби. Кроме того случая, когда Хэтавей отказался пойти в паб и посмотреть футбол, но тогда он опять начал подталкивать Льюиса к Лауре, так? Пока Робби не объяснил ему ситуацию.
– Ты уже должен лучше знать меня, – ровным голосом отвечает Робби. – Если бы я только хотел поговорить, я бы так и сделал еще в пабе. Ты хороший собеседник. Мне нравится находиться рядом с тобой.
Джеймс расслабляется после этой фразы, как Льюис и надеялся. Смиренно вздохнув, он говорит с настороженностью на лице:
– Тогда продолжай. Что ты хотел сказать?
– Я исследовал вопрос, – спокойно говорит Льюис. – В Интернете, и все такое. Про асексуальность.
Хэтавей смотрит на него.
– Что, почитал Википедию? – Это почти издевка, Джеймс понимает, что это грубость, поэтому продолжает: – Извини.
Робби не обращает на это внимания. Если бы он оказался на месте Джеймса, он бы тоже резко отреагировал. Он и сам на многое обижался за последние несколько лет.
– Вообще-то я читал сайт под названием AVEN. Сайт по изучению и обзорам асексуальности. Ты, наверное, про него слышал.
На этот раз Джеймс не только смущен, он поражен.
– Да. Хотя я о нем знаю всего несколько месяцев. – Он неуклюже пожимает плечами. – Я недавно начал изучать этот вопрос. До этого не хотел признавать даже такой возможности.
Он действительно хотел иметь спутника жизни (и семью) так сильно? Но ведь большинство людей именно такие. А Хэтавей от природы не слишком общителен, так что отсутствие любовного интереса в его жизни не сопровождается бурной светской жизнью. Когда он не сидит дома один и не пьет пиво с боссом, то сидит на работе до поздней ночи.
– Так что с сайтом? – спрашивает Джеймс, когда Робби продолжает молчать.
– Ты был прав, я почти ничего не знал про асексуальность, – продолжает Льюис. – И я не хотел обсуждать с тобой этот вопрос, не подготовившись.
Джеймс кивает.
– Ясно. – Ему все еще не комфортно. Пора переходить к делу.
– Я не знал, что существуют разные… скажем, варианты. То есть, некоторые люди завязывают близкие отношения, даже влюбляются. Просто не хотят заниматься сексом.
Хэтавей смотрит в сторону.
– И? – Вопрос «К чему все это?» легко считывается.
– Да ты, наверное, все это знаешь. Мне просто интересно… что тебя останавливает? Как там это называется? Аскетизм?
Как и на прошлой неделе Джеймс вскакивает и хватается за голову.
– Я знал о своих особенностях и не мог предположить, что любые отношения продлятся долго. Любой человек, который мне понравится и захочет со мной встречаться, захочет секса, а я этого не хочу. Это невозможно.
– Ты слишком легко сдаешься.
Джеймс разворачивается, чтобы на него посмотреть.
– При всем уважении, сэр, откуда вам знать? Вы в курсе всех интрижек, которые у меня были за время нашего знакомства?
Не отводя взгляд. Льюис говорит:
– Иди-ка сюда. – И показывает на диван. Хэтавей неохотно подчиняется. Когда парень уселся, Робби продолжает: – Во-первых, я уже говорил: кончай с официозом. Во-вторых, нет, я не в курсе, но я знаю тебя. И я скажу это один-единственный раз: ты милый парень. Порядочный, добрый, заботливый, забавный. Кто не захочет быть с тобой рядом? А секс… – он пожимает плечами. – Не говорю, что это не важно. Это же неправда, да? Но в отношениях есть куда более важные вещи, это я говорю как человек, у которого была полноценная сексуальная жизнь, когда… – он не договаривает. Но Хэтавей понимает, о чем речь.
Джеймс разглядывает собственные ладони, у него краснеют лицо и шея. Он, что, не привык слушать похвалы? Скорее всего нет, решает Робби. От кого? О его семье Льюис не слышал, о близких друзьях – тоже.
– Спасибо, – бормочет Джеймс, и Робби слышит почти неверие в его голосе. – Но все не так просто. Когда проявляешь заинтересованность в человеке, большинство предполагают…
– Угу. – Льюис пихает Джеймса в плечо, пока тот не смотрит на него. – Именно поэтому ты не пригласил ту ботаничку на свидание? Лив?
– Не совсем. – Джеймс усмехается. – Но ты прав, я над этим думал. Но потом она начала замалчивать информацию. После этого я не смог ее пригласить. Но в любом случае ничего бы не вышло. Странно, но… – он язвительно продолжает он, – попытка сказать человеку, что он или она тебе нравится, ты думаешь ее или его поцеловать и, возможно, захочешь жить вместе, но никогда не захочешь с этим человеком переспать, скорее всего, не вызовет бурю восторга.
Да, тут Робби вынужден согласиться. И «его» в этой речи он тоже не пропустил. Так что Джеймс может быть асексуалом, но влечение он чувствует и к женщинам, и к мужчинам.
– Похоже на нас с Лаурой, – произносит он вслух, не подумав.
Хэтавей хмурится, молча задавая вопрос.
– Конечно, она мне нравится. Но как друг. То есть, если дело дойдет до… – Он делает глубокий вход. – Я мог бы ее поцеловать, обнять, и мне бы это понравилось. Но большего я не хочу. Единственный человек, с которым я бы этого хотел – Вэл, даже столько лет спустя. А это нечестно по отношению к Лауре.
Джеймс медленно кивает.
– У нас гораздо больше общего, чем я думал, – говорит он словно сам себе. – Может… – Он замолкает, смотрит вниз и начинает ерзать. Смутился, доходит до Робби.
Так не пойдет.
– Нет, продолжай.
Джеймс смотрит на него, как будто оправдываясь.
– Я собирался сказать дерзость.
– Сомневаюсь, – хмыкает Льюис. – Но даже если и так, мы друг друга знаем достаточно долго, чтобы это было не важно. – Джеймс молчит, Робби опять толкает его в плечо.
– Мне нужно покурить, – Хэтавей встает.
– Я схожу с тобой. – Робби тоже начинает вставать, Джеймс устало на него смотрит.
– Если ты так хочешь знать, похоже, мы с тобой должны… – Он в крайнем смущении замолкает. – Делать то, что обсуждали.
Это же очевидное решение, настолько очевидное, что не приходило Льюису в голову. Но только потому, что он себя убедил, что Джеймсу нужен человек его возраста, с которым у него есть общие интересы.
Но ведь у них есть общие интересы, да? И не все связаны с работой. А насчет возраста: парень – человек с душой старика в молодом теле. Уже предпенсионного возраста, как кто-то сказал Хэтавею.
Это не только очевидное решение, но и факт. Они хотят одних и тех же вещей, не хотят – тоже. Они прекрасно ладят, настолько хорошо, что часто им не нужно задавать вопросы, чтобы знать, что думает напарник. Кроме тех случаев, когда Джеймс тупит как сейчас. Кому Робби звонит, когда ему скучно и он хочет пойти в паб? Чей номер второй на его домашнем телефоне после номера Лин?
– Говоришь, надо начать... – Но Джеймс не слушает. Он уже встал, ссутулился как человек, который открыл свое сердце и получил отказ. Робби ничего не понимает, но сейчас это не важно.
Он никогда этого не делал, но, по мнению Льюиса, Джеймса надо обнять. Он встает, хватает парня за руку и крепко обнимает, пока Джеймс не расслабляется и не обнимает его в ответ, упершись лбом в плечо Робби.
Льюис должен чувствовать себя странно, обнимая мужчину не-родственника. Но единственное, что кажется странным, – насколько это естественно.

* * *

– Это совсем не дерзость, – говорит Робби чуть позже, стоя рядом с курящим на улице Хэтавеем. – Думаю, мы оба идиоты, что не поняли этого раньше.
– Это вряд ли, – Джеймс смотрит на него искоса, его лицо было едва видно на фоне темного неба. – А ты этого хочешь?
– Что мне сделать, нарисовать диаграмму? – вздыхает Льюис. – С кем я провожу больше всего времени?
– Только потому, что других альтернатив нет, – пожимает плечами Джеймс и затягивается сигаретой.
– То же можно сказать и про тебя, – не соглашается Льюис, не пытаясь привести контраргументы. Он может это сделать и сделает, но не сейчас. – Или ты меня жалеешь? Ты постоянно говоришь об отсутствии у меня личной жизни. Можно подумать, что ты принимаешь мои приглашения из жалости.
Джеймс в раздражении поворачивается к нему лицом.
– Если бы мне не нравилась твоя компания, Робби, меня бы здесь не было, ни сейчас, ни в любой другой раз, когда ты меня приглашал.
– А если бы мне не нравилась твоя компания, тихоня, я бы тебя так часто не приглашал. Не думаю, что мне было бы трудно найти товарища, если б я захотел. – Он качает головой и сердито улыбается. – Я правда должен сказать, что ты мне нравишься? Даже если забыть о работе, ты мой лучший друг, хоть и тупой как пробка.
В ответ на это Льюис получает кривую ухмылку. Джеймс бросает на пол окурок, потом поднимает его и кладет в карман.
– Именно поэтому ты постоянно меня к кому-нибудь подталкивал?
– Я это делал по той же причине, по которой ты сводил меня с Лаурой, – отвечает Робби, заходя внутрь. – Думал, что это то, что тебе нужно. Ну, до прошлой недели я ведь не знал про твою асексуальность. Я даже думал, что тебе будет лучше с человеком твоего возраста.
– Большинство людей моего возраста нагоняют на меня тоску. И… – Джеймс переминается с ноги на ногу и смотрит в пол, – ты мне тоже нравишься. Я никогда не решался думать о тебе как о лучшем друге, но никто больше не подходит.
– Идиот. – Робби качает головой. – Так, хватит слезодавильных разговоров. Так мы решили – друзья на работе и вне ее?
Видно, что у Джеймса еще остались вопросы, но он кивает. Льюис сжимает его плечо:
– Давай будем решать проблемы по мере их поступления. Нет необходимости все сегодня решать. Мы прекрасно ладим на работе, не вижу причин, чтобы вне ее у нас были проблемы.
– Хорошо, – соглашается Хэтавей, но продолжает хмуриться. – Приходи завтра ко мне. Я приготовлю ужин.
– Хорошо, спасибо, – кивает Робби.
Он улыбается Джейсу – ободряюще и душевно – и в ответ получает одну из редких искренних улыбок Хэтавея.
– Мне пора домой, – говорит Джеймс через минуту.
Вечер переходит в ночь. Хотя время не важно. Важно то, что впервые за последний год Джеймс выглядит счастливым. Не притворяется, скрывая меланхолию, которую не желает замечать.
Но Робби не настолько наивен – ни в жизненных перепетиях в целом, ни в отношениях с Хэтавеем, – чтобы думать, что парень справился с депрессией за один вечер. Но начало положено, и пока этого достаточно.
Так что он кивает:
– Хорошо. Увидимся завтра.
Робби думает, не обнять ли его еще раз или как-то иначе подтвердить его новый статус. Хотя не такой уж новый, они именно так друг к другу относились несколько лет. Только очень долго соображали, что именно происходит.
Джеймс его опережает: наклоняется вперед и целует Льюиса в щеку.
– Спокойной ночи, Робби. И… спасибо.
– Иди-ка сюда. – Льюис тянет его обратно, когда Хэтавей выпрямляется. – Ты слишком длинный… – Но умудряется поцеловать Джеймса в щеку. Это не так странно, как могло бы быть. – Так, отправляйся.

* * *

Они оба были идиотами, думает Робби после ухода Хэтавея. То, что каждый из них искал, все это время было под самым носом. Хотя вполне вероятно, что он был большим дураком, потому что сейчас Льюису кажется, что Джеймс подозревал об этом влечении, но никогда не предполагал, что Робби чувствует то же самое. Наверное, думал, Льюис его жалеет.
Они та еще парочка. Не то чтобы Робби не знал, что Хэтавей полезет за ним в огонь и воду (Льюис его самого уже пару раз вытаскивал из передряг). Льюис поступит так же, если ситуация повторится. Это не просто верность, являющаяся следствием совместной работы. Они даже одинаково отреагировали, когда думали, что напарник собирается уволиться из полиции. Ну, идиоты, что сказать.
Так они – что? Лучшие друзья. Партнеры, вот более правильная формулировка. Почти бойфренды, но это слишком странно звучит. Они вместе разберутся, как назвать их отношения. Дружбу они уже освоили. Если Хэтавею нужен физический контакт (а Робби не может отделаться от мысли, что Джеймс умирает от его недостатка), то Льюис уверен, что может помочь. После смерти Вэл именно по этому он больше всего скучал – по возможности с кем-нибудь обниматься, смотря телевизор, например.
Мысль об объятиях с Джеймсом должна вызывать оторопь, но – странное дело – не вызывает. Было приятно его обнять и поцеловать на прощание.
Можно не думать, что занимаешь слишком много свободного времени Хэтавея или мешаешь найти ему спутника жизни. Не нужно искать повод, чтобы заглянуть друг к другу в гости после работы.
Лин будет смеяться. Она давно говорила Робби, что им с Джеймсом пора прекратить придуриваться и уже сойтись. Надо сказать Хэтавею, он испугается до икоты.
Завтра. Завтра Льюис ему все скажет.

@темы: Lewis, перевод, мини

---

[elen_botari]

Автор:  elen_botari
Название: Undead
Фандом: Star Trek 11
Герои: Кирк, Спок
Рейтинг: G
Длительность: 1:38

---

Зарубки

[guldfisken]

Название: Зарубки
Фандом: ГП
Автор: guldfisken
Рейтинг: PG
Герои: Руфус Скримджер и много новых персонажей
Жанр: общий, POV
Дисклеймер: этот мир придуман не мною, а Дж.К. Роулинг.


Я иду по длинному подземному коридору. Стены тускло освещены факелами. На плечо, как знак остановиться, ложится рука сопровождающего – и до костей пробирает холод. Открывается дверь, за ней – полутемный зал. Где-то высоко небольшим полукругом расположились люди в судейских мантиях, а меня ждет жесткое кресло внизу. Я сажусь, и цепи оплетают запястья. Сверху, из полумрака, доносится звучный голос: «Заседание открыто». Спине и плечам снова становится холодно – это по обе стороны встали сопровождающие…


Просыпаюсь. Воздух в спальне ледяной – это меня, похоже, и разбудило. Оглядываюсь. А-а. Окно, которое я оставлял с вечера чуть приоткрытым, распахнуто настежь. Ветер, надо думать. А за окном-то январь. Вот и стало холодно спине и плечам…

Понимаю, что больше не засну – по крайней мере, в ближайшее время. Проклиная все на свете, выбираюсь из постели, одеваюсь, отмечая попутно, что на часах половина пятого. Хорошо хоть сегодня воскресенье. Ни к чему аврорам видеть начальство после бессонной ночи.

Иду на кухню, ставлю чайник… а заодно уж достаю с полки початую бутылку виски. Наливаю чай в чашку, виски – в стакан, сажусь за стол. В стекле кухонного оконца отражается хмурая рожа. Тот еще собутыльник, конечно, но что поделать. На данный момент времени других не имеется.

Первый глоток – того и другого – прогоняет холод, но только физический. В душе остается болотная муть. Вообще, надо сказать, кошмары снятся мне редко, но уж если снятся… Либо как я прихожу к Фрэнку с Алисой в больницу. Либо вот это. В общем, редко, но метко.

Вот это. Передергивает даже… Этих воспоминаний я не хочу, и думать не хочу о них, и вообще давно бы их слил – хоть бы вон в ту же бутылку из-под виски – да и зашвырнул бы в озеро подальше, если бы не висел на таком поступке несимпатичный ярлык «малодушие». Нет уж, помни, герой-аврор… помни, пригодится в жизни.

А может и правда – вспомнить? Может, вот все прямо до мельчайших подробностей вспомнить, и тогда выскочит заноза из души? Как это там называется по-умному – встретить лицом к лицу своих демонов? Ну ладно, демон, выходи. Сейчас буду вспоминать – сковыривать корку с раны. Крови мно-ого будет. Жри, сволочь.

Какой это год-то у нас выходит… шестьдесят восьмой. Мне двадцать семь, на дворе июнь месяц, у магглов шестидесятые в самом соку, у нас – все как всегда. Самый кончик спокойных времен… буквально через пару-тройку лет началось веселье, а пока что тихо. Но все равно, придурков и подонков хватает всегда – война, не война.

А кем тот был – придурком или подонком – так мы и не узнали…

Ты удобно устроился-то, демон? Ну тогда слушай сказочку.

Жил-был, значит, на белом свете какой-то придурок, или подонок… В общем, началось с того, что в Департаменте отследили «империус». Причем мало того, что «империус» – так еще и в маггловском районе, где никого из магов-то сроду не водилось. Стали разбираться, узнали, что там было ЧП – жил-жил себе человек, вполне благополучный вроде, а тут вдруг взял, забрался на крышу своего дома и спрыгнул. Хорошо еще внизу у него кусты были посажены. Поломался весь, но остался жив. Скоро стало ясно, что таки да, не по своей воле прыгал. А вот кто автор заклинания, выяснить не удалось. Списали было в безнадежные глухари, но тут – через неделю где-то – еще один «империус», и тоже не в магическом поселении. Там все оказалось хуже: тетенька под пятьдесят лет, мать семейства, ни с того ни с сего вознамерилась повторить цирковой фокус. Отправилась к автомобильной эстакаде неподалеку от своей работы, взобралась на узкий парапет и пошла, пошла… пока не сорвалась. Разбилась насмерть об асфальт внизу. Свидетелей было полно; сутки мы пахали (вместе с магглами, конечно, в таких случаях мы в связке работаем под страшным секретом – а что делать?), и к вечеру следующего дня знали приметы того, кто, скорее всего, накладывал «империус». Потому что среди толпы зевак на канатохождение любовался какой-то парень, одежду которого все свидетели описали сходно, хоть и по-разному – одни сказали, длинное пальто, другие рясой назвали, а одна бабуся даже платьем («всякие люди на свете бывают, инспектор, чего вы удивляетесь, я вот ничему не удивляюсь»). Волосы у него были тоже длинные, каштановые, лицо – бледное, возраст – лет двадцать пять. Естественно, по таким скудным приметам невозможно кого-то найти, пусть даже и среди магического населения – всего-то-навсего десяток тысяч человек, ага – но если бы он взялся империть кого-то снова, мы были бы на месте тут же, а там и таких примет бы было достаточно.

Так и произошло. Недели через две снова отследили заклятье, и дежурный наряд – пять человек, и я в том числе – уже через две минуты был на месте, лицезрел очередной результат развлечений этого гада: обычное утро, приличный пригород, тихая улочка, а по ней носится с садовым топориком один из жителей – крушит входные двери и стекла в окнах, рубит кусты и представляет, в общем, собой вполне реальную угрозу жизни своих соседей. А невдалеке стоит, глядя на это все, человек в мантии.

И дальше все было очень быстро.

Пять хлопков аппарации – и он понял, что это за ним. Дисаппарировал сам. Естественно – всякий бы это сделал. Наверняка надеялся, что след его потерян – так и было бы еще совсем недавно. Но уже несколько лет у нас на вооружении было новое заклинание – усиленное отслеживающее. Высветить следы на асфальте; дать приказ палочке задавать направление – и наш наряд снова в десяти ярдах от него.

И тогда он перестал быть крутым магом, а стал человеком. Испугался. И побежал.

Побежал туда, где больше народу; туда, где нам будет сложнее лупить по нему заклинаниями – кругом мирные люди, да и Статут ведь никто не отменял; и ближайшим таким местом оказался – на мое несчастье и на его несчастье – какой-то школьный двор.

Мы вшестером влетели туда, как стадо лосей; дети во все стороны брызнули; крик, визг – а я только его вижу, и все пытаюсь прицелиться ему в спину «ступефаем», и не могу никак – магглы мечутся туда-сюда. И тогда старший, Уолдо Майлз, крикнул:

– Фарадей, слева вперед, Клык, справа!

Я понял его. Аппарировал так, чтобы оказаться спереди от бегущего и чуть в стороне, и бросился ему наперерез. И в меня влетела какая-то девушка, школьница. И я, ухватив за плечи, увел ее в сторону, будто в танце, увел, отодвигая с дороги…и уже разжимая руки, уже боковым зрением увидел зеленый луч, вонзившийся ей в бок, и из моих рук она осела кулем на землю. И я понял, что заклятье это было для меня; а она попала на линию огня из-за моего пируэта.

И тогда…

Есть там еще виски в стакане?

И тогда я на секунду ослеп. От боли и ненависти. И боль эта, и ненависть, обернулись словами – а какими, я понял только на последнем слоге…

Штука в том, что я до того был в корне не согласен с тем, что аврорам нельзя применять «аваду», как и всем остальным. Чего это преступникам, по факту получается, можно, а нам нельзя? С какой, собственно, мандрагоры? Помнится, даже задвигал что-то такое на заседании слагхорновского клуба, в седьмом классе – ах, какими большими глазами на меня тогда девочки смотрели, ох ты ж Мерлин, – «Иногда это может быть необходимо, понимаете? Защищать нужно не менее эффективно, чем нападают, иначе какой в этом смысл?» «Руфус, отнять жизнь у другого – вещь очень страшная…» – с бледной улыбкой сказал тогда Слагхорн. «Я знаю», – кивнул я, с высоты великого жизненного опыта всех своих восемнадцати лет. – «Но кто-то иногда должен переходить границы. Ради высшего блага». (Помнится, на том сборище в качестве гостя присутствовал Дамблдор, и как-то он так странно посмотрел на меня после этой фразы… а почему – я только потом узнал, только по следам, когда мне кто-то пересказал слухи про его собственную бурную молодость.) И уж всяко я был уверен, что когда пробьет мой час эту границу перейти – уж я-то сдюжу. Не испугаюсь, не буду чистоплюем.

Меньше всего думал я, что когда… когда это произойдет, и когда я пойму, что я сделал, то мне больше всего на свете будет хотеться блевать.

Потому что «авада». И мертвое тело на земле – неподвижное, с остановившимися глазами. И у меня на языке какая-то липкая горечь – будто у этих слов есть вкус… у этих слов, прерывающих жизнь другого человека. Который только что бежал, дышал, думал. А теперь не дышит и не думает, потому что я его убил.

И я сидел на асфальте между двумя трупами и тупо смотрел в землю, пока ребята отлавливали всех, кто там был, и правили им память. Они будут считать, что у девушки просто внезапно отказало сердце. Шла, шла и упала…и никто не узнает, как было на самом деле. И я об этом думал, думал, и никак не мог прекратить.

Потом кто-то за плечо меня взял, и я, даже не поднимая глаз, понял, что это Маршалл. Джошуа Маршалл, старший аврор. Начальник он был первоклассный. Я уже потом, когда сам это место занял, ловил себя на том, что на него оглядываюсь то и дело – а как бы он поступил, что бы он сказал, кого бы он назначил туда-то и туда-то? Охренительный был начальник. Старый уже – это последний был его год, в следующем Муди сел на его место. Не исключаю, кстати, что он меня исподволь заранее Аластору в сменщики готовил. Может, подозревал, что шизоглазова паранойя достаточно скоро из полезного инструмента превратится в полномасштабную обузу… не знаю, но ощущение есть такое.

Что-то я отвлекся. А обещал все вспомнить до мельчайших подробностей…

Короче, Маршалл взял меня за плечо, аппарировал со мной к себе в кабинет. Молча. Ни слова не сказал мне, только подтолкнул к умывальнику – у старшего аврора в закутке свой сортир, крохотный. Ну потому что понял, чего мне больше всего на свете хочется… а когда я это свое заветное желание осуществил, дал мне стакан воды и указал на стул. Я сел, а посмотреть на него не могу. Вообще ничего не могу, башка пустая, в душе мерзость, и холодно – так, что аж колотит. Это в июне-то.

– Я вас подвел, сэр, – сказал ему. Голос хриплый, как чужой.

А он помолчал еще, поглядел на меня, потом взял пергамент, перо, и так это, будто себе самому:

– Рапорт, надо думать, ты мне сейчас вряд ли напишешь. Ладно, я сам…

Стал писать что-то, а я вот только сейчас стал понимать, что я наделал-то. Не с точки зрения морали, там, или целостности собственной души – с точки зрения закона.

Я убил человека. «Авадой». А значит, что?

А значит, я отправляюсь в Азкабан на пожизненное.

Тут мне стало уже совсем худо. Настолько худо, что я не сразу понял, что Маршалл мне что-то говорит.

– … на гауптвахту пока. Ты слышишь меня, или как?

– Я слышу, сэр, – ответил я.

– Да ни хрена ты не слышишь, – сказал он раздраженно. Поднялся, постучал по стеклу – привлекал внимание того, кто ближе всех к его закутку оказался. Картер, что ли, это был. Тот кивнул, зашел, и Маршалл сказал ему:

– Сопроводи Скримджера в камеру. Выполнишь – доложишь.

Тот снова кивнул – «есть, сэр», – и я встал и хотел с ним идти, но Маршалл сказал:

– Эй.

Я обернулся. А он смотрел на меня с каким-то странным выражением лица – не знаю, как описать даже. Жалость? Печаль?

– Палочку-то сдай, – говорит. – Ты под арест идешь.

Мне, наверное, еще никогда не приходилось с таким внутренним усилием передавать кому-то свою палочку. Потому что было полное ощущение, что больше я ее в руки не возьму… прямо как от себя, от тела, отрывал. Даже в горле как-то нехорошо стало, будто снова тошнит или задыхаюсь. Маршал взял мою палочку – аккуратно так взял, словно понимал, что у меня на душе творится – и положил к себе в стол, и на ключ ящик запер.

– У меня пока побудет. А теперь идите.

И мы с Картером – точнее, Картер со мной – пошли к лифтам, чтобы ехать вниз.

Потому что аврорская гауптвахта от самого аврората отстоит на восемь этажей. Нету у нас места под нее на втором уровне – с работой еле помещаемся. Зато когда аврорат только создали, и впервые возникла необходимость кого-то отправить на губу, вспомнили о давно заброшенных камерах на десятом уровне – там, где сейчас визенгамот заседает по особо важным или публичным делам. А раньше – очень сильно раньше, еще до того, как Министерство основали, еще тогда, когда в подземелье заседал один визенгамот, он же колдунский совет – раньше там были еще и темницы. Вот они-то и пригодились. Их там всего-то пять штук – спокойное было времечко Средние века, надо понимать. Или же просто до визенгамота доходили не все преступления…

Вот туда Картер меня и сопроводил. Доехали, как обычно, до девятого уровня, по лесенке спустились, только пошли не к залам судебных заседаний, а в другую сторону. Там в конце коридора дверца, неприметная такая. Картер открыл ее, впустил меня, зажег там факелы, потом на пороге поколебался, буркнул что-то типа «бывай», брякнул дверью и исчез.

А я остался стоять в предбаннике – там раньше, видно, стражники сидели. Стол старый, табуретка – и все. И запах такой… странный: точнее, его просто не было. Следовательская привычка – как вошел в новое помещение, сразу пропускаешь его через себя, оцениваешь: что здесь, кто здесь. Так вот там не было ничего и никого. Даже пыли не было, даже паутины. И тишина. Такая, что уши закладывает. Я даже ногой по полу пошаркал, чтобы убедиться, что не оглох – ну Мерлин его знает, какие там заклинания на этой темнице. И стою, смотрю на решетчатые двери перед собой – пять штук, а за ними такие ниши каменные. Я подошел, потянул за решетку – открылась, со скрипом. За другую потянул – тоже открылась. Выбирай, мил-друг, себе любую камеру…

Я выбрал. Крайнюю правую. Там дощатая лавка стояла, табуретка, в углу в полу дыра – для естественных, стало быть, надобностей. А на лавке – матрас и одеяло с буквами «М.М.», сиротское такое, какого-то голубенького цвета. И почему-то это одеяло стало последней каплей. Я сел на лавку – потом лег – и стал смеяться. Или плакать, не знаю.

Потом я проснулся – оказывается, уснул. Посмотрел на часы – привычка. Пять часов. Я кивнул сам себе, а потом думаю – пять часов чего? Там же ни окон, ничего – может, еще сегодня длится, а может, уже завтра пришло. Ох, как неприятно мне стало от этого. К тому же тишина эта ватой на ушах висит… в общем, я думаю, что те, кто в этих камерах сидели, очень рады были из них выбраться, хоть бы даже и на собственный суд. Хотя Мерлин его знает, может, если в соседней кто-то есть, да и с охраной полаяться можно – может, не так жутко.

В общем, сколько времени на самом деле, понял я только через два часа, когда на табуретке из ниоткуда возникла тарелка с едой и чашка чаю. И как-то по виду этой еды было понятно, что это ужин, а не завтрак. Я поел – в общем, вполне себе; видимо, из министерской столовой перебрасывали. А пока ел, заметил, что грязь, которая у меня на мантии после нашей беготни осталась, исчезла, а заодно и чернильное пятно, которое я уже месяц как посадил и все никак вывести не мог (чернила для протоколов заговорены, чтобы не выцветать, на заклинания не поддаваться и все такое). И волосы стали чище. Я так понял, что это камера гигиену и санитарию поддерживает – чистит обитателя; и сама себя тоже – то-то пыли нет. А то ведь оно, без палочки-то, самому сложно. Вполне реально завонять.

Очень было поганое ощущение от этого, надо сказать. Как будто ты какой-нибудь ужик или ежик, которого в банку поймали и смотрят, чего ты делать будешь. И водичку тебе меняют по мере надобности, соломку свежую кидают.

Потом я просто слонялся по камере – сначала по своей, потом по соседним. Думал. Понятно о чем. А больше особо и не о чем было.

Ну вот, а потом – два ужина и три завтрака спустя – дверь опять брякнула и вошел Маршалл. Я так ему обрадовался, я никому в жизни так не радовался до этого. Сам удивился даже – думал, не смогу ему даже в глаза посмотреть, а на самом деле обрадовался. А просто в этой адовой темнице я потихоньку уже начал съезжать в одиночестве. Ну сам с собой разговаривать – это дело святое, чего ж не поговорить с умным человеком. Но как-то… не знаю, забывать реальность стал. Когда ни ночи, ни дня не видишь, да еще и в полной тишине – оно способствует.

Маршал вошел, поздоровался, сел на лавку, и я так ему был рад, что не сразу заметил, что у него очень мрачный вид. Он достал какую-то бумагу из кармана и мне протянул. А было в той бумаге написано, что глава Департамента магправопорядка не считает нахождение на гауптвахте достаточной мерой пресечения для аврора Скримджера, и думает, что будет куда целесообразнее отправить его для содержания под стражей до суда в Азкабан, каковое свое мнение и доводит со всей убедительностью до старшего аврора Маршалла.

– Понятно, – сказал я. Ну на кой, спрашивается, им это надо? Я и так попаду в Азкабан – так неделей раньше, неделей позже, какая разница? Но нет, даже недели лишней не положено тебе, аврор Скримджер.

– Он хочет, чтобы все было точно по букве, – сказал Маршалл. – Все-таки «авада», сам понимаешь.

– Понимаю, сэр, – сказал я.

– Ничего ты не понимаешь, – зло сказал Маршалл. – Думаешь, я не пытался? Но он уперся, а формально, как ты помнишь, я ему подчиняюсь, и когда им надо – они вспоминают об этом.

– Я понимаю, сэр, – в третий раз сказал я. Маршал поглядел на меня и рукой махнул.

– Ты мне другое скажи, – говорит, – ты что вообще думаешь обо всем этом?

Я понял, о чем он. И тому, что он спросил, я тоже обрадовался, потому что высказать это все надо было, до чего я додумался-доходился-договорился в этой проклятой одиночке.

– Я думаю, сэр, – сказал я, – что я неправильно поступил. Он был сволочью, и заслужил смерть. Но во-первых, его нужно было взять живым и передать суду. Такой мой долг как аврора. Во-вторых, убивать мерзко. Я поклялся бы вам, что больше никогда никого не убью, если бы это не было бессмысленно – и так понятно, что в Азкабане я никого и никогда не убью, максимум себя самого, и то не «авадой».

Тут он вроде хотел что-то сказать, но не стал. И я продолжил:

– И еще, сэр, в-третьих… «Авада» – это… нечестно, что ли. Убивать, да еще за дело – так уж руками. А так… дистанционно… не знаю. Неправильно.

– Роб Рой хренов, – ответил мне на это Маршалл. – «Неправильно»…

– А в-четвертых, сэр, я вас подвел, – сказал я. – И вот от этого мне хуже всего.

Он поглядел на меня и спросил:

– Почему ты думаешь, что ты меня подвел?

– Ну как же, – ответил я. – В аврорате, в вашем аврорате – убийца. Такого не должно быть. – Я уж не стал ему вслух говорить, но вообще-то, на самом деле, когда он меня тогда к себе перенес, я почти что ждал, что он сейчас из-под стола маггловский пулемет достанет и меня самого расстреляет на месте к химерам драным.

– То есть, считаешь, Азкабан заслужил.

Я помолчал, а потом решил не рисоваться перед ним.

– Нет, сэр, я так не считаю. Потому что он сволочью был, и… – тут мне пришлось примолкнуть: ярость и ненависть снова поднялись в душе, сдавили горло, даже голова закружилась. – И я не думаю, что за его жизнь я должен платить своей. Потому что… потому что он убивал и калечил людей для развлечения. А я… а я его нет. Но закон есть закон, и кому как не мне знать об этом. Так что…

– Боишься? – спросил Маршалл.

Я покачал головой.

– Не боюсь. Я не очень представляю, что там. А чего не видел, я бояться не умею. Просто очень не хочу остаток жизни в тюрьме сидеть, вот и все.

Шеф кивнул, а потом сказал:

– А я думал, что ты тут потонул в каком-нибудь чувстве вины.

– Я тонул, поначалу, – сказал я. – А потом подумал, что он сам себе выбрал такую дорогу. Подумал, что пусть я его и убил – я ведь этим не обнулил все то дерьмо, которое он натворить успел.

Он снова кивнул. Он вообще не любил слова зря тратить. Хороший он был мужик, правильный.

В Азкабан он меня сам сопроводил. Всю дорогу мы молчали – там такой ветер, что особо не поболтаешь. А уже потом, когда я слез с метлы, и стоял посреди тюремного двора, и ко мне шел надзиратель – а Маршалл уже оседлал свою метлу, чтобы лететь обратно, – тогда он сказал:

– Ты только в одном неправ. В четвертом пункте. – И улетел.

А я остался в Азкабане.

В Азкабане.

До сих пор – до сих пор мороз по коже, когда думаю о нем.

И это при том, что я туда вроде как попал на хорошие условия. Не срок же мотать, а суда дожидаться – ну кто ж виноват, что у магов следственная тюрьма и обычная в одном и том же месте… Поместили меня в комфортабельную камеру (то есть в такую, у которой окно во двор, и не выхолаживает помещение день и ночь морской ветер), и даже общались со мной не дементоры, а люди. Да только толку-то с того, что дементоры не прямо рядом, а в пятидесяти метрах… Да и люди. Твою мать, там такие люди, что уж лучше дементоры, честное слово…

Просто дело в том, что без людей там не получится. Дементоры – они же ни дементора не умеют, я прошу прощения за каламбур. Ну то есть, если надо душу высосать – тут им равных нет, конечно. Камеру открыть, труп закопать – тоже справятся, все-таки твари не тупые. А вот еду заключенным готовить не могут. А закон Гэмпа-то и в Азкабане закон Гэмпа, а равно и исключения из него… Нет, у тюрьмы, разумеется, есть начальник. Но он, не будь дурак, сидит в Лондоне, в Министерстве, у нас на втором уровне занимает уютный кабинетик. И остров если и навещает, то пару раз в год, с инспекцией. А в сам Азкабан приходится искать кого-то, кого уж совсем никуда больше не берут. Собственно, большинство тех надзирателей, о ком я слышал, из самих заключенных – за хорошее поведение могут одному-двум срок сократить, но оставить там работать. Шило на мыло, как по мне… Вот и тогда, когда я там был, их было двое: надзиратель, дядька лет сорока пяти, из зэков как раз, и старуха кухарка, она же уборщица – думаю, из кикимор, больно уж страшна она была с лица.

И все бы ничего, да только… только невозможно же человеку там работать. Там вообще человеку невозможно долго находиться. Кто позлее, или духом покрепче – у тех крыша едет лет через десять, скажем. Кто послабее – бывает, что и за пару месяцев до такой депрессии доходят, что просто жить перестают и все. И дементорам же до факела, кто ты: заключенный, посетитель или обслуживающий персонал. Все мы для них еда, по большому счету. Вот и получается, что выжить и остаться дееспособным человеку без посторонней помощи там никак нельзя. Ну и нашли им помощь – веселящие чары. А это только звучит весело.

Потому что ведь если такие чары накладывать на себя часто – а они выветриваются очень быстро, их каждые полдня как минимум надо подновлять, – то они, в общем-то, не хуже дементоров справляются. Снаружи такой человек дружелюбен, весел, счастлив даже. А как приглядишься… Вот эта старушенция, например, ее звали мадам Голдхарт (зуб даю, сама себе придумала фамилию): и правда, сердце золотое, милая такая, добрая – «сыночек, дай-ка я тут пол протру! Э-э, да ты не ел ничего, что ли? А зря, зря, нам на той неделе знаешь что забросили? Персики, так-то! Да ты не кисни, сыночек, жизнь-то она не из одних черных полос состоит! Будет и на твоей улице праздник! Гляди веселей!» А глаза… пустые. Мертвые. И это так страшно – Мерлин, да какие там дементоры… Глядит на тебя такая улыбчивая маска, говорит с тобой, как с ребенком в детском садике: ласково, весело, ободряюще. А из прорезей маски смотрит на тебя бездна. Или камень. Или сам замок Азкабан, которому нет до тебя ровным счетом никакого дела – есть ты, нет тебя…

Первую неделю, правда, я этого не замечал. Я валялся больной. Точнее, не больной, физически-то все в порядке было. Но вот этот холод азкабанский, и настоящий, ветряной, и внутренний, который от дементоров, он выстуживает все насквозь, и душу, и тело, и ощущение, будто у тебя лихорадка, температура под сорок, и только забиваешься в угол на своей кровати и пытаешься в дохленькое казенное одеяло укутаться, как в кокон, да дохленьким казенным чайком хоть немножко сердце отогреть… а оно же не отогревается, потому что поди отогрейся тут, если на уме – одно и то же, одно и то же: все твои ошибки, все твои потери, все то, что ты не можешь забыть, как ни стараешься. К концу недели попустило немножко – но так, не сильно. Не привык, конечно. Привыкнуть к этому нельзя – даже не потому, что невозможно, человек к чему угодно привыкнет; а просто не дадут. Привыкнуть – значит хоть какой-то уровень комфорта обрести, хоть самомалейший. А комфорт – ощущение положительное, и его из тебя быстренько высасывают…

Я там точно узнал: в аду нету никакого огня. Огнем хоть согреться можно. А есть там промозглая тоска, и холодный туман снаружи и в душе, и ни одной, ни одной, ни одной светлой мысли, никогда – только плач и скрежет зубовный. Так ведь в книге и написано.

И если я на губе думал, что съезжаю и теряю связь с реальностью – то тут-то я, конечно, понял, что то были детские игры. К концу второй недели мне приходилось время от времени с силой бить по стене – ребром ладони по ребру кладки, просто чтобы боль напомнила мне, что я еще жив, что еще на этом свете существую. Я не знаю, как люди там сидят годами. Единственное, что мне хоть как-то скрасило мое пребывание там – это то, что я целыми днями развлекался, продумывая в мелких технических подробностях, как именно совершу самоубийство, когда меня вернут сюда после суда.

А то, что я сразу не занялся воплощением этих планов – так это только потому, что успел обдумать все, что произошло, на гауптвахте. Обдумать и прийти к выводам для себя, и захотеть суда – захотеть, чтобы все было по правилам. Оправдания я не ждал, разумеется. Но хотел, чтобы было как полагается. А вот если бы я стал это все обдумывать уже в Азкабане – ни до чего бы не додумался… там невозможно думать. Просто не получается.

И это все при том, что Маршалл мне каждый день слал записки. Просто так, для поддержания боевого духа, ну или хоть какого-нибудь. Мол, держись, визенгамот уже твоим делом озаботился, уже начинают планировать собраться… уже спланировали… уже собираются, не сегодня-завтра… Но у нас же все медленно всегда. Вот две недели прошло, пока оно настало, это сегодня.

Конвоировали меня в тот день на большую землю дементоры. Я думал, кто-то из ребят прибудет, а оказалось, там другая система. Я вышел во двор, надзиратели притащили мне довольно хилую старую метлу. На руках у меня была цепь, ей меня к метле приковали. А от нее еще две цепи шло, длинные, их взяли дементоры – справа один и слева один. И вся эта веселенькая эскадрилья взяла курс на Скарборо. Там маяк есть неподалеку, вот мы на него и двигались.

Когда приземлились, дементоры отцепили меня от метлы, и она сама обратно отправилась. А я понял, что не понял. Как мы дальше-то? Аппарировать дементоры не умеют, а мне не разрешит никто – мало ли, куда я их утащу. Да и хрен аппарируешь, когда с тобой дементор рядом, на самом деле… я бы не рискнул, честно говоря. Так хреново чувствуешь себя, что еще не дай Мерлин направление собьется и улетишь к Моргане на куличики, или расщепишься насмерть.

А оказалось, все просто. Рядом с маяком был дом смотрителя. Сейчас его уже нет… сгорел, и восстанавливать не стали. А тогда вот был. И дементоры постучали в дверь и вошли, не дожидаясь ответа.

И когда мы вошли, первое, что я увидел, была наставленная на меня палочка. Тут же понял, что не на меня – на дементоров…Там была такая большая комната, она же кухня, с огромным очагом, и жена смотрителя стояла в углу, прижимала к себе двоих парнишек: одному года три было, она его лицом к себе держала. А второй, постарше, лет семи, льнул к ней, а сам все поглядывал на нас. А смотритель стоял, прикрывая их собой, выставив вперед палочку. Худой такой парень, мрачный. И так это было… Мерлин, красиво это было. Отец щитом семье... И я себя почувствовал таким уродом в тот момент, что вот они живут тут, а из-за меня к ним в дом вошли дементоры. И успел сказать:

– Извините…

А он промолчал. А жена его сказала:

– Что ж поделать. Удачи вам.

И я ответил:

– Спасибо.

Но тут меня толкнули к очагу – один из дементоров откуда-то из-под плаща достал мешочек с дымо-ходным порошком, бросил в камин, и понеслись мы с головокружительной скоростью, и оказались в каком-то незнакомом мне помещении без окон. Я тут же сдедуктировал, что это министерские подвалы, и оказался прав: при ближайшем рассмотрении понял, что это комната судейских клерков, где бумаги готовят для заседаний. Там тоже народ был, и все, увидав дементоров, начинали жаться к стенам. А мы вышли за дверь и двинулись к залам слушаний – по коридору, тускло освещенному факелами, да…

Никаких цепей на кресле на самом деле не было. Это мне уж подсознание приукрасило картинку. Потом уже это видел, на смертоедских процессах… Председательствовал глава Департамента магправопорядка, а рядом с ним, я помню, сидел Дамблдор. И смотрел на меня так это – «ах, Руфус, я всегда знал, что ничего хорошего из тебя не выйдет». И так это меня разозлило, на самом деле – даже про дементоров забыл, злостью согрелся. Поэтому когда у меня спросили, признаю ли я себя виновным, я сказал не то, что собирался. Я сказал:

– Я признаю, что использовал запрещенное заклятье. Но я не признаю, что это было… неадекватно ситуации.

И понеслась. Говорили, говорили, вызывали одного за другим ребят, которые были там в тот день, они объясняли, что я отвечал на заклятье, что преступник представлял угрозу и мог бы убить меня самого, или еще кого-то… им говорили, чтобы они описывали только то, что видели, а не то, что могло было бы быть, а они все равно описывали то, что могло было бы быть… Потом члены визенгамота спорили между собой, правильно ли я поступил, и не превысил ли пределы необходимой обороны, и никак договориться не могли. Дамблдор, кстати, молчал по большей части. Видимо, его точка зрения и так всем была известна. Я слушал, слушал – удивлялся, что кто-то из судей даже на мой стороне вроде как был. Но председатель не был, это уж точно. Вскоре стало ясно, что дело движется к решению, и решение это будет, ясное дело, не в мою пользу. И тут вдруг встал Маршалл – он тоже в зале сидел, хотя и не был членом визенгамота. Встал и говорит:

– Я позволю себе напомнить уважаемому суду, что есть прецедент. Двенадцать лет назад, как вы помните, был подобный случай. И приговор был оправдательным.

– Да, мы помним, – ответил председатель. – Но в вашем случае, старший аврор, ситуация была иной.

– Да где же иной? – сказал Маршалл. – Такой же. В меня бросили убивающим заклятьем, попали в другого человека, я ответил таким же заклятьем. Только погиб тогда не маггл, а один из наших сотрудников. Неужели, если жертва не из магов, решение только поэтому будет другим?

А я сидел и ушам не верил. «Я ответил»? «Таким же»? Ядрена мандрагора!.. А я ему – «в вашем аврорате убийца»… а он, значит, вот почему сказал мне, что я был неправ, думая, что подвел его. И вот, значит, почему он своего-то мнения мне так и не высказал… И так я обалдел, что пропустил несколько минут дальнейшей говорильни, а очнулся уже тогда, когда председательствующий с довольно кислой миной сообщил мне, что обвинение в преднамеренном убийстве с меня снимается и я волен идти.

Как ребята заорали, Мерлин. Высыпались все вниз, ко мне, вытащили меня из кресла в коридор, по плечам хлопают – я растерялся даже. Потом Маршалл вышел, потом судьи, а потом дементоры. Прошелестели мимо и удалились по коридору. Обратно-то, видно, они своим ходом, если никого не надо конвоировать…

Я глядел им вслед, и тут меня кто-то довольно грубо в плечо толкнул: мол, эй, я с тобой говорю! Оказалось, Маршалл. Палочку мне мою протягивает. Я взял ее, сказал:

– Спасибо вам, сэр.

А он ответил:

– Мне не за что говорить спасибо. Прецедент есть прецедент.

– А я не знал… что он есть, – неловко сказал я.

– А я и не афиширую, – с хмурой улыбкой ответил шеф.

И потом – ребята уже вперед ушли, наверх – потом мы с ним еще в молчании постояли пару минут, и я думаю, его мысли были в тот момент такие же, как и мои. А мои мысли тогда были такие же, как и сейчас. Убивать – мерзко. Всегда. Даже тогда, когда это необходимо, а необходимость такая в жизни аврора скорее всего настанет, рано или поздно. Такую уж ты себе работку выбрал. Но если уж настала она, необходимость… то тогда уж неси свое бремя. Делай то, что другим запрещено. И будь готов отвечать за это – перед судом ли, перед собой ли. Такой твой долг…

… Это что, светает уже? Ничего себе повспоминал. Ну и как тебе, демон, сказочка? Спишь? Ну спи… Спи, а я еще чаю подогрею себе. Сейчас допью, оденусь, пойду снег с крыльца счищать. Прошлое прошлым, а текущие задачи никто не отменял. А в понедельник вообще на работу. Надо будет, кстати, сегодня сесть, подумать над одними там бумажками…

И я встаю из-за стола, и ставлю на полку недопитую бутылку, и иду искать в шкафу теплый свитер.

@темы: Гарри Поттер, фик, мини

---

Ледяное крошево

[Aina Agras]

Автор: Maedhros_Soulel
Фэндом: World of Warcraft
Персонажи: Колтира Ткач Смерти, Тассариан
Рейтинг: R (за расчленёнку)
Жанры: ангст, фэнтези, экшен
Размер: мини
Статус: закончен
Описание: попытки Колтиры разобраться в отношении к своему убийце

визуализация



Ткач смерти. Бредовое имя, кто бы что не говорил.
Колтира провел языком по зубам, собирая тусклый вкус запекшейся крови. Отлично, вот и докатился до того, что начинает порицать собственное имя…
Сегодня Плеть была активна как никогда – вурдалаки перли бесчисленными толпами, сшитые как попало из кусков разных тел поганища, тяжко топали, каким-то непостижимым образом взрыхляя мерзлую землю, оглушительно ревели проклятия и размахивали тупым, ржавым оружием. Но Колтире удалось расправиться со всеми. В одиночку.
И теперь голова гудела, а перед глазами вились в причудливом танце белесые с синим точки. Какая сила его дернула вцепиться зубами в мертвую, смердящую плоть вурдалака, которому удалось пробраться к укрытию и хватило дури свалить с ног рыцаря смерти, закованного в тяжелые латы?
Что-то было не так с этим мертвецом. Противник оказался настолько силен, что несколькими ударами огромных кривых когтей раздробил нагрудник, и Колтира осознал простую вещь – если он сейчас же не уложит чудовище, то оно уложит его. Насовсем. А Колтира еще не готов был покидать Азерот. Только не сейчас! Ярость добавила сил, и, подчиняясь ослепляющей ее вспышке, эльф невообразимо выгнулся и вогнал Бифрост в грудь твари, пригвождая к земле. Гуль бился и хрипел, исторгая вонь, а Колтира дернулся вперед и, даже не поморщившись, вонзил зубы в прогнившую глотку. Что-то брызнуло, орошая и лицо, и волосы, затекло за рваные края доспехов, попадая на раны. Колтира рычал, выдирая смердящие куски, бездумно стремясь убить того, кто был и так мертв. Он долго возил по земле разодранную тушу, пытаясь обездвижить, расчленить, а вурдалак верещал, целясь рыцарю смерти в источавшие ледяной свет глаза.
Но Колтира оказался удачливее. Взрывая снег и стылую грязь, он почти размазал гуля по земле, растерзал, дергая судорожно клинком, рассекая, разрезая и отплевываясь. Будь Колтира живым – скончался бы от полученных ран. Но он уже давно не жил. С того самого момента, как клинок Тассариана пронзил его грудь, эльф ощущал грызущую пустоту в груди, которую он стремился заполнить, круша врагов налево и направо, раздирая руками хлюпающие зловонные куски плоти, насаживая воинов Плети на острые шипы, разбросанные по доспехам.
Ну вот и все. Колтира утер лоб – он до сих пор не мог избавиться от этой привычки; теперь ему было, что стереть, хоть это и мало помогало. Он весь извозился в противной липкой жиже, которой истекал гуль, и теперь благоухал, как дюжина несвежих мертвецов. Оглянулся – его костяной конь, точнее, бренные останки, на которых он ездил верхом, гули с остервенением разбросали вокруг; зачем-то разодрали и седло, и подпруги, погрызли даже стремена и измочалили луки. Видимо, были слишком злы, что обладатель седла им не достался. Колтира помянул крепким словцом призванного им вурдалака за то, что быстро был разорван и растоптан превосходящими силами нежити. Как же легко сражаться с живыми и как непросто – с нежитью, которой нечестивая магия рыцаря смерти только придает сил…
Эльф поднялся, закидывая на спину Бифрост, и чуть не оступился в комьях взрыхленной земли, перемежающихся костями и тухлой плотью. Крепко же его потрепали сегодня, с неудовольствием рассудил он, засовывая руку в прорехи нагрудника и выгребая оттуда хрустящий бурый лед.
Теперь в Акерус, где его ждал Тассариан. Акерус был холоден, Тассариан – глуп, но Колтиру все же грела мысль, что его возвращения дожидаются.
Тассариан… Колтира покрутил это имя на языке и сплюнул. Что можно было ждать от человеческого существа, да еще и рыцаря смерти? Непонятно, зачем он ходил следом, стараясь угодить. Защищал, прикрывал. Называл «братом в смерти». Колтира давно уже простил его за отнятую жизнь, но Тассариан продолжал свои непонятные игры. Порой эльфу хотелось как следует приложить непонятливого Бифростом, но потом он остывал, полагая, что тому и так досталось. Да и быстрое окончание существования – слишком легкая плата. У Колтиры в самый неподходящий момент возникали черные мысли по отношению к его убийце, а ныне – товарищу по смерти, но он пытался задавить их, убеждая себя, что Тассариан уже искупил свою вину и не единожды. С этими мыслями эльф вошел в черный портал, гремя покореженными доспехами. «Лучше бы о насущных проблемах думал!», - злился он на себя. – «Вон, доспехам пришел конец, надо заменить, а я снова рассуждаю о ненужных вещах».
Акерус был живой. Его пронизывающее ледяное дыхание Колтира ощущал всегда. Он выдыхал безнадежность, ледяным крошевом вползая в холодное и без того нутро рыцаря смерти. Зато Бифрост, его непременный спутник, выпевал тоскливую, зловещую песнь, пожирая нечестивую силу этого места. Колтира чуял, как неприятное чувство - сродни отголоску боли - волнами расходится по хребту – Бифрост блаженствовал, как будто был живым существом. Рыцарь встряхнулся, отгоняя злые мысли.
Сколько Колтира себя помнил – каждый раз при возвращении в Акерус разум его словно застилал серый туман. Крепость подчиняла; тяжко существу смерти выбраться из-под опеки того, что создавали править нежитью. Если бы Колтира был бы жив – его бы уже тошнило от светящейся холодной бирюзы, серой стали шипованных доспехов рыцарей смерти и черного дыма, извечно курящегося над башнями Акеруса. Но он был мертвецом, отнятой у смерти добычей, и его беспокоили лишь изувеченные доспехи, да немертвый конь, разодранный на части алчными вурдалаками.
Коня надо было заменить, но сначала… Путь в кузню был недолгим. Но, не пройдя и пары шагов, Колтира столкнулся с Тассарианом.
«Везет мне сегодня, как мертвецу», - подумал он и едва ли не захохотал, осознав злую иронию своих мыслей.
Вопреки досужим домыслам, рыцари смерти ощущают боль. Особенно рыцари Акеруса, которые лишились покровительства Короля-Лича, оставив ряды его армии. Тассариан подхватил друга под руку и повел, поддерживая, как высокородную леди. Да будь же ты неладен!
Изувеченный нагрудник скрипел, рваные края вонзались Колтире под ребра, еще больше дразня его мертвое тело. Тассариан, наконец, сподобился это заметить. Он молча потащил его в специальные покои и усадил на покосившийся стул. Эльф тихо выдыхал со свистом – кажется, проклятый вурдалак пронзил ему легкое.
- Ты ранен, - утвердительный непреклонный тон, и Колтира вновь почти взбесился. – Снимай доспехи, раны нужно перевязать.
«Я же мертв, идиот!», - хотелось орать ему в широкое, простодушное лицо с навеки примерзшими к нему льдинками светлой бороды. Но он молча подчинился, стараясь, чтобы не заходили желваки на скулах. Глаза, по-видимому, светились ярче обычного, и Колтира ощущал жжение под веками.
- Ты напряжен, - заметил Тассариан, помогая снять нагрудник. – Что-то случилось? Ну, кроме того, что ты весь изодран, как тренировочный манекен.
«Да. Мне очень хочется положить конец твоему существованию!».
- Ничего, - глухо ответил Колтира. – Дай я сам…
- Ты ослаб, - сочащиеся льдистым холодом глаза оказались так близко, что Колтира против воли заворожено уставился в них. И ухнул внезапно в омут, затянувший его, утопивший в ослепительном голубоватом сиянии.
- Колтира! Эй, Колтира! Милостивая тьма, я и помыслить не мог, что ты отреагируешь на мою новую способность!
- Как… какую способность? - Колтира потряс головой, попытавшись стряхнуть оцепенение, навалившееся вдруг на него многослойной толщей. – Тассариан? Тассариан?! Что ты сделал со мной?
- Да был тут заезжий рыцарь, - пряча глаза, произнес тот. – Показал мне и Дорну, как можно развить свою силу.
Даже Артас не смог подчинить его волю так, как только что сделал тот, кто лишил его ( тавтология) жизни. Про Могрейна и говорить нечего. А тут Тассариан вытворил такое, за что эльф возненавидел его еще больше.
Колтира снова задумался о причинах своего отношения к товарищу. Он стягом пронес свою боль, свое отчаяние сквозь долгие годы служения Королю-Личу, а после – и будучи свободным от его власти. Эльф знал, что Артас заставил Тассариана лишить жизни собственную мать, и тот подчинился, а, освободившись – терзался беспрестанно. Колтира простил Тассариана за свою смерть, но память жила отдельно от разума. И услужливо рисовала за сомкнутыми веками ненужные теперь картины прошлого. Мертвым неведомы иные чувства, кроме отголосков боли, злобы на живых и трепетно лелеемой ненависти к живому теплу. Колтира не завидовал. Он был эльфом, хоть и немертвым; смерть спасла его от неуемной страшной тяги к магии, которая охватила всех выживших обитателей Кель-Таласа после разрушения Солнечного колодца. И он не смог бы решить, что хуже – могильный холод или терзания живой плоти.
Его разум играл с ним злые игры, и Колтира панически бежал от яда мести, пытающегося отравить его ледяное сердце. Из-за равнодушия, что дарил холод смерти, те крохи эмоций и чувств, которые у него еще остались, свивались в колючий ком, прорастали друг в друга острыми, обугленными ростками спорыньи, и было почти что невозможно отделить их друг от друга. И он пытался глушить ненависть равнодушием.
Тассариан убрал падающие на глаза волосы и пристально посмотрел на друга, и на лице мелькнуло странное выражение – не будь он мертв, эльф счел бы это за обеспокоенную гримасу.
«Слишком близко», - подумал Колтира, едва сдерживаясь, чтобы не стереть зубы в мелкую пыль. – «Слишком»
- Я сам! – твердо произнес он, отталкивая чересчур заботливые руки. Тассариан нахмурился, но смолчал, позволив другу встать и направиться вон из покоев нетвердым шагом.
Нужно смыть с себя кровь, грязь и зловоние. Перевязать посиневшие уже, схваченные льдом разрезы на неживой плоти. И поразмыслить.
Глядя с высоченного балкона на хмурую даль, поросшую скрючившимися от скверны Плети деревьями, Колтира грыз обветренные губы, вбирая полной грудью стылый, пропитанный едким дымом воздух, хоть и не нуждался в этом.
Не друг. Не враг. Не брат во смерти. Нечто иное, чему нет названия.

@темы: фик, мини

---

[Lady Owlet]

Автор: Lady Owlet
Персонажи: СС и все прочие, в т. ч. 2 НЖП
Рейтинг: PG-13
Жанры: Ангст, Юмор, Фэнтези, Психология, Философия, Повседневность, AU
Размер: планируется Макси
Статус: в процессе написания
Описание: А что если Северус Снейп стал бы чуточку менее одинок? Смогло бы это хоть что-нибудь изменить?
Примечания: События разворачиваются летом с пятого на шестой год обучения Гарри Поттера в Хогвартсе. В основе фика лежит альтернативное развитие сюжета, связанное с появлением одного маленького, но не малозначимого нового персонажа. Однако, в целом, отличий от канона по сюжету не так много. Упор хочется сделать на мотивы и чувства.

Пролог. Записка

Пролог. Записка
Теперь он снова профессор Зелий. Горацио Слизнорт. Сколько учеников прошло через его руки и не перечесть. И какие это были ученики… это ж надо только подумать. Сколь многие из тех, кого он заприметил ещё юнцами, достигли настоящих высот. Несомненно, одним волшебникам везло чуть меньше, другим чуть больше, но всё же Горацио редко ошибался. Многими из Своих старый зельевар действительно гордился. Конечно, не всеми: некоторые пошли, к сожалению, по тёмной дорожке, от других, казалось, просто отвернулась удача — бывает и такое.

Возможно, именно поэтому Горацио опять здесь. После того как он в первый раз отказал в просьбе Альбусу, этот пройдоха снова нашел его и привел с собой Гарри, что должно было стать решающим аргументом. Мальчик впрямь оказался весьма занимательным и, к тому же, рассказал о ещё нескольких волшебниках, которые запросто могли бы войти в коллекцию старого зельевара, стоило только ему окончить свои, так скажем, «странствия» и присоединиться к преподавательскому составу Хогвартса.

Но была и другая причина. Та, которая сделала Горация на много сговорчивей, чем предполагал Альбус. Однако он не подал вида так, словно его вовсе и не смущает чересчур покладистое поведение старинного друга, а стал наблюдать — одна из наилюбимейших тактик директора.
По истечению нескольких дней от начала наблюдений Гораций стоял прямо перед горгульей, охраняющий вход в кабинет Дамболдора. Уведомив каменное чудище о себе, заслуженный профессор стал ждать, пока дверь откроется. «В былые времена все основные преподаватели всегда знали пароль, а теперь…» – не успел Гораций додумать, как проход со скрипом отворился, а Дамблдор приветливой улыбкой уже встречал его. Не вставая, Альбус попросил старинного приятеля присесть напротив и рассказать, что его к нему привело. Горацио так и поступил, отказавшись предварительно от традиционных лимонных долек и чашки чая.

— Благодарю, мне ничего больше не нужно, я всем доволен, Альбус. Я хотел поговорить о другом. О Северусе… Это касается Северуса…

— Рассказывай, Горацио, я тебя внимательно слушаю.

— Мне следовало пойти с этим напрямую к нему, но дело очень важное, хотя, полагаю, и личного свойства. Я прекрасно понимаю, под каким надзором с обеих сторон, должно быть, находится Северус. Там невзначай мушка пролетит, здесь жучок-паучок, а где что и похуже – и ничто уже не секрет. Ты это и без меня знаешь.
Альбус кивнул.

— А я поклялся! Поклялся жизнью и всем, что у меня есть, между прочим, что сделаю всё, чтобы Это не дошло до чужих ушей: до людей, которые могут навредить.

— Ты давал непреложный обет? — обеспокоенно поинтересовался Дамблдор.

— Нет, Альбус, конечно, нет. Никаких непреложных обетов и прочих магических клятв. Но я дал слово волшебника, я поклялся несколько раз от всей души, находясь в здравом уме и трезвой памяти. И ты как никто знаешь, что такие вещи — не пустой звук.

— Хорошо, Горацио, тогда рассказывай. Ты правильно сделал, что обратился ко мне, так, пожалуй, всего надежней.

— Хорошо. Так вот. Ты ведь знаешь, что, когда ты меня в первый раз нашел, я хотел переселиться в больницу святого Патрика. Туда отправляют маглов, пострадавших от каких-либо катастроф и тех, кто не в состоянии оплатить более сносное лечение. Нашел я себя пустую палату, удобную, со всего двумя кроватями. Я быстро там спрятался, хорошо не в кровать, потому что на утро следующего дня на неё уложили пациентку, которая, по словам врачей , ещё несколько дней не должна была приходить в сознание. Да, - со вздохом подтвердил Горацио, — палата оказалась женской. Однако не прошло и суток, как девушка меня окликнула (я как раз направлялся в уборную). Очень храброе юное создание, даром что магла. Она прошипела сквозь едва ли послушные губы: «Стоп, Вы, маг!» Это прозвучало так угрожающе, что я тут же застыл на месте и по первости не на шутку перепугался. «Я знаю. Пряч-есь.»

— с трудом произнесла она. Вся парализованная, совсем беспомощная, она пыталась напугать меня,
милое детя. Я присел рядом, думал: она больше ничего не скажет, а она спросила: «от кого?» и, не дождавшись ответа, закрыла глаза и, наверное, уснула.
Пока в крайне занимательном рассказе Горацио не прозвучало и слова о Северусе. И Альбус уже было начал думать, что тратит время в пустую, но решил, не перебивать собеседника.

— На следующий день она опять заговорила. В этот раз у неё получалось чуть лучше. Она повторила вопрос, заданный ею прежде. Потребовала поклясться, что я не темный маг, и тогда позволила мне самому задавать ей парочку. Слова ей давались с трудом. По глазам было видно, что она испытывает сильную боль. Я спросил, что с ней случилось, и она ответила, что всему виной обычная магловская авария. Значит, пожиратели тут не при чем. Тогда я поинтересовался, откуда она знает о волшебстве. Оказалось, от одного человека. Затем мне пришлось произнести ещё ни одну клятву, чтобы узнать его имя: «Северус». Я был поражен, когда понял, что она пытается выговорить именно его. После чего я записал на первом попавшемся клочке бумаги все нужные координаты и маленькое послание от неё, не забыв, потом подкорректировать свою память.

Горацио протянул сложенный в несколько раз лист из маглсвкой линованной тетрадки и произнес, сбиваясь на шепот:

— Передай это Северусу.

— Хорошо. Обязательно передам. Можешь не волноваться.

— Знаешь, Альбус, она выглядела такой юной и отчаянно храброй. Такими, наверное, были родители Гарри, перед своей смертью и десятки таких, как они.

— Ладно, Горацио, — сказал Дамболдор, — я всё сделаю. Может, у тебя есть ещё что-то, чем ты хочешь со мной поделиться? — спросил он же, с любопытством взглянув на своего собеседника поверх очков.

— Нет, Альбус, ничего такого нет. Я, пожалуй, пойду.

— Всего хорошего, Горацио, — сказал на прощанье директор, в то время как горгулья уже спешила отворить незваному гость двери.

Горацио ушел.

***

На следующий день явился Северус. Он вошел без предупреждения, но застал директора на месте. Северус хотел поздороваться, отдать ему лечебное зелье и сразу же уйти. Новостей никаких не было, а говорить этим людям было больше не о чем: всё что нужно, уже было недавно обговорено и не вызывало большого оптимизма. Но Дамблдор возымел желание побеседовать со Снейпом, и тому пришлось подчиниться.

— Что-то важное, Альбус?

— Не знаю… Тебе лучше знать, Северус.

Понимая, что разговор может предстоять долгий, Снейп, не дожидаясь приглашения словно у себя дома, сел на ближайший стул.

— В чем конкретно состоит дело?

— Мне, видишь ли, совершенно случайно попала в руки небольшое послание, предназначавшееся тебе.

— Что за послание? — Спросил Снейп, с легким раздражением добавив: Можно прочесть?

— Да вот, держи, Северус, — совершенно спокойно ответил Дамболдор.

Снейп тут же развернул ничем не скрепленный обрывок бумаги, прошелся глазами по тексту, который содержал в себе, помимо адреса, следующие слова: «Не думай обо мне, думай о другом. Береги себя.» И подпись: «Сара».

— Почерк Слизнорта, — констатировал Снейп и бросил смятую записку прямо в камин, где её мгновенно поглотило волшебное пламя.

— Да, вероятно, его. Полагаю, Горацио не так давно посчастливилось прятаться в одной палате с твоей знакомой…

— Моей сестрой, — уточнил Снейп, перебив директора, и заодно с неудовольствием поинтересовался, — И что же помешало ему передать сообщение иначе?

— Очевидно, Северус, соображения безопасности. Горацио очень мнителен, я бы даже сказал, чересчур. Но согласись, что эта его черта в данной ситуации, должно быть, сослужит тебе добрую службу.

— Должно быть… Нам [добрую службу]! — Коротко поправил и проставил акценты Снейп.

— Конечно, и всем нам. Никто не отрицает твоей особой роли в этом деле, — почти ласково заверил Дамболдор, словно не понимая истинный смысл намеков. — И не беспокойся, вряд ли разговор Слизнорта с твоей… сестрой мог быть кем-то услышан, иначе ты бы уже ощутил последствия. Не в характере Тома оттягивать.


— В его характере разве что тянуть с убийством одного особенного мальчика, когда итог, как оказалось, всё равно один.

— Но Том-то этого не знает, — произнес Дамблдор и со вздохом и добавил:
— Хотя я понимаю, к чему ты клонишь.

Снейп оборвал секундное молчание:
— И ещё, моя сестра, правда, моя сестра. У нас разница 16 лет, и ничего другого здесь быть не может.

— Я тебе верю, Северус. К тому же, это твоя личная жизнь и вовсе не повод, чтобы не доверять тебе.

— Дамболдор посмотрел поверх очков на Снейпа, чей взгляд был прикован к пейзажу за окном, а лицо не выражало никаких эмоций. — Береги своих близких, мой мальчик. Я, признаюсь, всех своих не уберег, — произнес Альбус с грустью.

Снейп мельком взглянул на него и отвел глаза.

— Срок приема зелья скоро истечет. Вам нужно его выпить. А мне пора. Доброго здоровья.

— Спасибо, мой мальчик. Я ценю то, что ты для меня делаешь. Если будет нужно, всегда обращайся.

Снейп кивнул и поспешил удалиться. На том и распрощались.

Глава 1. Расслабляться не стоит

Глава 1. Расслабляться не стоит
Утром следующего дня Северус находился в съемной квартире своей дорогой сестренки. Он вошел в единственную жилую комнатку. Все горизонтальные поверхности в ней были почти равномерно покрыты тонким слоем пыли. Подойдя к шкафу, Северус чуть не раздавил что-то, небрежно валяющееся под ногами. Детская игрушка – напоминание о той, кто, по мнению Сары, больше всего нуждался в помощи и заботе. Снейп без труда нашел среди полок с одеждой маленькую фотокарточку. На ней был изображен он сам с крохой на руках. Закрыв дверцу, он направился в кухню, и при помощи спичек над раковиной сжёг единственное изображение, которое в случае чего могло скомпрометировать и его самого, и жильцов квартиры.

Затем Снейп взялся обыскивать каждый сантиметр в поисках хоть чего-нибудь годного для оборотного зелья. Слава Мерлину, удача улыбнулась отчаянному/находчивому зельевару, и внезапно под столом он обнаружил кусок крупного человеческого ногтя, который вряд ли мог принадлежать хрупкой девушке или малолетнему ребенку. Подняв находку с пола, он брезгливо поморщился и осмотрел её на свету. После чего, скинув с себя мантию и переодевшись в захваченные с собой магловские вещи, он рискнул бросить драгоценный ноготь в пузырек и выпить своё же варево. Всё сработало. Через пять минут он увидел в зеркале молодого мужчину немного за двадцать с небольшой бородкой и усиками. Даже телосложение того юноши вполне подходило Снейпу, т. ч. по одежде нельзя было сказать, будто она с чужого плеча.

Разыскать Сару, зная адрес больницы, оказалось не трудно. Северус представился женихом, и поэтому ему без проблем разрешили навестить свою «невесту». К тому же, прежде он поинтересовался о её состоянии здоровье у лечащего врача, что охарактеризовало его в глазах медперсонала как очень порядочного и заботливого юношей.

Северус открыл дверь в небольшую палату с двумя койками.

— Ты узнала меня? — Спросил он, изобразив на своем лице пару характерных для настоящего себя гримас.

Сара разулыбалась:
— Не бойся. Это, правда, я.

Она и не боялась. Ей, пусть и двадцатилетней, но по сути, всё той же детдомовской девочке, было до жути приятно, что её брат снова с ней, когда ей это так нужно.

— Узнай, как моя дочь.

— Сначала скажи, что с вами случилось.

— Авария на дороге. Говорят, с Самантой всё в порядке, но если у тебя есть возможность, сходи, проверь.

— Хорошо. К тебе кто-нибудь ещё приходил?

— Да…ты же, — сказала она со слабой улыбкой.

— Насколько у тебя всё серьезно с этим парнем?

— Как обычно, — произнесла Сара. И набравшись мужества, спросила. — А что будет со мной? — за все минувшие дни ей так никто прямо и не ответил на этот вопрос. Все ограничивались полуправдой и отговорками.

— Ничего. Может, будет немного лучше, но ожидать полного выздоровления или хоть бы результата близкого к этому почти бессмысленно. Всё упирается в немалые деньги. А даже и малые, кто тебе даст? Будь ласкова с твоим последним любовником. - С усмешкой порекомендовал Северус, - Может, из этого что-нибудь выйдет. Ну, и с друзьями-приятелями, если они есть; вот, кстати, и проверишь. Будь умной и ни от чего не отказывайся.

— Передай Саманте, что я её очень люблю, — почти с мольбой пролепетала Сара.
Северус неопределенно кивнул и сказал, что ещё придет к ней не сегодня так завтра и обо всем расскажет.

Еле успев вовремя выпить ещё один глоток оборотного, Снейп отправился в приют за племянницей. Про себя он уже решил, что не просто навестит её, но и отведет к матери: пусть увидятся напоследок, когда им ещё такой шанс предстоит. Вероятно, не скоро.

***

Северус вошел в здание приюта и с помощью беспалочного гипноза добился, чтобы ему, незнакомому человеку без документов, доверили на малолетнего ребенка, недавно оставшегося без опеки родителя. Девочку привели. Маленькое существо выглядело вполне симпатично и ухоженно. После напоминания воспитательницы, она поздоровалась с гостем. Северус кивнул ей в ответ, взял за руку, и они пошли. Девочка молчала и хмурилась. Уже на улице она резко попыталась выдернуть руку и заявила своему спутнику, что никуда с ним не пойдет. Снейп лишь схватил её покрепче и направился дальше. Но ребенок не унимался.

— Я никуда с вами не пойду. Отпустите. Я вас не знаю, — вопила Саманта.

— Почему это ты меня не знаешь? — Спросил Северус, пытаясь утихомирить непослушное чадо. – Я друг твоей мамы.

— Нет. Не правда. Вы чужой. Я вас не знаю, — продолжала Саманта, а на глаза у неё наворачивались слёзы.

Снейп сел на корточки, взял маленькое существо за плечи и, смотря ей в глаза, произнес:

— Так, ладно, успокойся, прошу. Сейчас мы идем к твоей маме. Ты увидишь её, и потом я приведу тебя обратно. И уйду. Понятно. Идём.

Слава Мерлину, это сработало. Ребенок умолк и сам протянул Северусу руку. Правда, не прошло и минуты, как чадо снова раскапризничалось, ибо не поспевало за быстрыми шагами взрослого человека. Но это было делом поправимым. Хотя Северус и без того полагал, что передвигается несколько медленней обычного, однако послушно сбросил шаг в угоду маленькому созданию.
Итак, благодаря магловскому транспорту они за полчаса добрались до больницы св. Патрика. Им пришлось застать Сару в коридоре: одна из медработниц везла её с каких-то процедур. Для матери и дочери их встреча стала шоком. Пока Саманта взирала на мать раскрыв от удивления рот, а Сара просто молча улыбалась, не в силах поверить своему счастью; Северус попросил медработницу не беспокоить их, заверив, что сам доставит больную в палату.

Однако, только успев избавить от посторонних глаз, Северус повел обоих своих подопечных к лифту и, спустившись на первый этаж, вышел с ними на улицу. А там один из редких погожих дней того лета стоял в самом разгаре. На прилегающей территории разрастались цветы и кустарники, проходили широкие и ровные дорожки, а по бокам располагались скамейки. Северус остановился у первой такой скамейки, поставил на подножку коляску и сел наблюдать за своей, странно сказать, семьей. За время всего этого немого действа малютка почти не отошла от шока.

— Милая моя, что ты меня боишься?

— Я не боясь, — ответила Саре дочь, взираю на неё глазами круглыми, как две плошки.

— Тогда подойди ко мне поближе, — подозвала она.

И дочка подошла, взяла маму за руку — тяжелую и неподвижную — и задрала свою голову вверх, но ничего не увидела, кроме пластмассовой подставки вокруг шеи, закрывавшей лицо. Девочка попятилась и заплакала навзрыд. Она дальше и дальше отходила от тела матери, пока не попала в руки Северуса, поймавшего её за плечи. Она содрогалась и всхлипывала, не в силах остановить слёзы. Сара же упорно пыталась что-то втолковать, старалась быть весёлой и жизнерадостной, но слова будто не доходили до её малютки. И когда стало ясно, что все её усилия напрасны, за дело взялся Северус. Он встал и поднял племянницу на скамейку, как на постамент.

— Посмотри на маму.

Саманта надрывно всхлипывала и не собиралась слушаться дядю, т. ч. он без лишних слов дотронулся до её подбородка и повернул голову ребенка в нужную сторону, повторив:

— Смотри!

Сквозь пелену слёз она увидела свою маму:

— Посмотри на меня, — попросил Северус. Девочка послушалась, и он вытер с её глаз слезы – А теперь обратно на маму. Видишь… какая она… А ты думаешь, ей легко? – задал он вопрос мягким нравоучительным шепотом прямо ей на ухо. — А ты плачешь… расстраиваешь маму, - наконец подобрал слова Северус.

Наступила тишина. Ребенку было трудно смотреть на свою мать и он устремил взгляд на дядю. Но тот тоже молчал и грусть заполняла сердце девочки, голова её потихоньку опускалась вниз, нижняя губа выпячивалась всё сильнее, и было видно, что ещё пару мгновении и на чудесном личике снова заблещут слезы. Но этому не дано было случиться. Пальцы Северуса коснулись её подбородка и она услышала:

— Улыбнись.

— Улыбнись, — подняв на дядю глаза, эхом отозвалась девочка.

То ли от природной вредности, то ли от неготовности выполнить невинную просьбу, Северус в ответ лишь изобразил на лице странную гримасу, отдаленно напоминающую улыбку. На мгновение девочка недоуменно вылупилась на него, а потом рассмеялась.

Это очень тронуло молча наблюдающую за происходящим Сару и, в конце концов, чуть было не вызвала искреннюю улыбку у самого Северуса! Но вместо этого он лишь нервно оглянулся по сторонам и, обнаружив в доступном взору радиусе летний киоск, воспользовался этим, чтобы на время отлучиться от двух своих юных дам.

— Хочешь мороженное? — спросил он вдруг.

— Хочу, — не задумываясь, ответила девочка.

— Если останешься с мамой, я принесу, — с грозными нотками в голосе заявил тот.

— Ладно.

Девочка уселась на дальний край скамейки в позе лотоса и прямо — уже без страха — посмотрела на маму. Та же, убедившись, что Северус скрылся из виду, обратилась к ней:

— Сэмми, как же я рада тебя видеть.

— Я тоже, мамочка.

— Давай, пока Эрика нету, я кое-что тебе скажу очень важное.

— Это не Эрик, возразила ей дочь.

— Конечно же, это не он. Помнишь, я тебе не так давно показывала фотографию, где ты совсем маленькая у мужчины на руках.

— Помню, он волшебник!

— А ещё что помнишь?

— Ничего. Только то, что он волшебник!

— Тише, тише. Не кричи ты так громко. Ш-ш-ш! Да, ты права. Он волшебник, - прошептала Сара загадочно-чарующим голосом. – Он твой дядя. И ты должна его слушаться, поняла меня. Во всем слушаться, как меня, а не как ты слушаешь воспитателей в яслях и других взрослых.
Сара пристально смотрела на неё, пока та не ответила:

— Поняла…

— Что поняла? — Всё так же глядя на свою Сэмми, уточнила она.

— Во всем слушаться дядю.

Сара улыбнулась.

— А ты поправишься, мамочка?

Улыбку чуть было, словно вихрем, не у снесло с её губ, но Сара взяла себя в руки и будто почти ни в чем не бывало ответила:

— Рано или поздно я выздоровею, вот увидишь. И тебя заберу. И мы будем снова жить вместе.

— Все вместе?

Сара отчетливо понимала суть вопрос, а ещё более четко осознавала то, каким же враньем будет ответить ребёнку «да». Но «нет» она тоже сказать не могла. Поэтому она просто молчала. Как же хорошо, что, именно, в этот момент наконец вернулся Северус.
Уголки губ Сары нервно вздернулись и она сдавлено вздохнула, как только его заметила.

— Всё в порядке? — Поинтересовался тот.

— Да, — поспешила ответить Сара. В то время как всё внимание её маленькой дочери было приковано к вафельному стаканчику, который Северус небрежно держал двумя пальцами за кончик обертки. Он уже было хотеть разорвать её и протянуть лакомство ребенку, как кто-то окликнул их, не дав этому случиться. Этим человеком оказался врач больницы. И смысл его речи сводился к тому, что такую больную не положено вывозить на улицу, тем более, без разрешения, другими словами, пришло время прощаться. В глазах Сары замелькала грусть. Северус же сдерживал в себе искреннее чувство облегчения. Казалось, только маленькой Сэмми всё было ни по чем. Она залезла на скамейку и стала кружиться и кружиться, словно юла.

— Какая хороша у девочки координация движений. А всё же снимите её со скамьи, не ровен час, упадет.

Что-то подсказывало Северусу вопреки существующим законам логики, что магловскийский доктор не прав. Словно нечто поистине чарующее, магическое, волшебное присутствовало в действе ребенка. Но сама Сара повторила просьбу врача, т. ч. Северусу пришлось очнуться от созерцания своеобразного танца, и сделать то, что так настойчиво просят.

— Можно нам пару минут, — обратилась к доктору Сара.

— Разве что пару. Я буду ждать всех вас у входа в госпиталь, — ответил тот и с этим ушел.

Сара смотрела на Северуса вопрошающим взором, стараясь понять, действительно ли, это её последняя встреча с ним. В тайне она надеялась, что он навестит Сэмми ещё хоть пару раз и, возможно, это что-то изменит. Но даже в душе в такое верилось очень с большим трудом.

— Я с вами не прощаюсь, — всё же сказала она.

— Со своей дочерью, конечно же, нет. Вы ещё увидитесь с ней, и надеюсь, не раз, — прокомментировал сестру Северус.

Сара лишь медленно закрыла и открыла глаза, т. к. физически не могла кивнуть, а говорить ей на это хоть что-то совсем не хотелось. Зато потом она всё с той же улыбкой направила свой взор на любимую дочку.

— До встречи, мама, — сказала та ей.

— До встречи.

На этом все втроем двинулись к входу в госпиталь, где и расстались. Сару увезли внутрь здания, а Сэмми уже скоро ожидал приют, куда она и отправилась за руку с дядей. А что до мороженного, то оно было выброшено в первую попавшуюся урну даже не распакованным.

***

На обратной дороге эти двое не встретили и не создали никаких происшествий. У входа в здание приюта Северус остановился, чтобы сказать пару напутственных слов маленькой девочке. Сэмми слушала его внимательно и кивала, а он заверял, что она и её мама ещё встретятся и снова будут вместе, а пока нужно просто слушаться взрослых.

— А ты придешь?.. Ты будешь с нами?

— Нет… причем здесь я? Мы вряд ли с тобой ещё встретимся, — ответил он, глядя ей в глаза, а потом зачем-то добавил:

— Но я был чрезвычайно рад познакомиться с таким ребенком как ты, — сказал он с робкой улыбкой.

Сэмми на это лишь моргнула глазами, и что-то блеснуло в сеточке её ресниц, а через секунду маленькая капелька покатилась вниз по щеке. Но Северус не желал всего этого замечать, т. ч. только успев договорить и чуть заметив грусть на её лице, не медля, поднялся с корточек и повел ребенка наверх, в здание. Всё было почти кончено, в глобальном смысле, для него. По крайней мере, по глазам Сары он заметил, что она предполагает ему, именно, такой исход. Не считая этого, в голове Снейпа было практически пусто. Она совсем не болела и сторонние мысли не лезли туда привычным роем. Это начинало расслаблять. Очень зря!

Поднявшись на третий этаж, они только успели подойти к нужной двери и встретить нужного воспитателя, как вокруг начали происходить странные вещи. Сначала кое-где стал раздаваться хруст. Постепенно шум от трескающейся деревянной мебели, бьющихся стекол и падающих предметов всё нарастал. Воспитательница от страху упомянула нечистую силу, и не мудрено. Северус же обратил свой взгляд на малютку Сэмми. Это даже близко не исправило ситуацию, разве что девочка в конце концов под грозным взором дяди ещё и разревелась, т. ч. шума стало столько, что на него прибежала ещё какая-то работница магла. «Неконтролируемая» детская магия — Северус всё понял и решил поскорее уйти. Ведь его племянница далеко не первая и не последняя маглорожденная, чей дар выбрал для проявления самый неподходящее для прочих момент. Очевидцам, не обладающей магией, придется это происшествие как-то уж пережить, его виновнице тоже. Северус был уверен, она с этим справиться. Он уже сделал несколько шагов по направлению к выходу и никто ему не препятствовал, так все были шокированы происходящим. Как вдруг Снейпа словно парализовало и он неподвижно застыл на месте. Он еле повернул голову в сторону маленькой колдуньи, как почувствовал, что его всего начинает перекашивать и кренить – истекает срок действия оборотного зелья. Зато он увидел испуг в лице Сэмми и почувствовал, что паралич отпустил. Мигом осушив флакон с остатками зелья, Северус стоял в полной растерянности, когда это непредсказуемое существо набросилось и попыталось то ли просто схватить, то ли обнять. Вытерев пот со лба он приказал ей отойти. На удивление, она беспрекословно послушалась. Тем временем прибежал ещё кто-то из взрослых маглов и начался гам, скандал и всеобщая истерия. Ребенка пытались унять очень многие, но безуспешно, разве что ряды пострадавших работниц с сожженными волосами, удлинившимся носом или ещё чем похуже пополнялись и пополнялись. Это продолжалось пока не пришли люди в белых халатах - несколько молодых и одна пожилая старуха - и не заявили, что девочке требуется лечение. При том старуха ещё сбацала убедительную речь в маразматическом духе, суть которой заключалась в том, что данное детя есть исчадье ада и ещё много всякого про газеты, передачи и долго идущие планы насчет воспитание такого «сбрендившего» выродка т. п. Однако, юнец в халате, обратившись прямо к Снейпу, лишь сказав:

— Девочка впрямь слишком возбуждена. Поколим недельку самую маленькую дозу успокоительного и пройдет. Адаптационный период.

Снейп посмотрел на него взглядом маньяка-убийцы и комментировать ничего не стал. Подозвал Сэмми к себе и отошел с ней подальше от центра волнений. Виновница же рядом с ним послушно встала и не издавала и звука. Северус прислушивался к голосам, стараясь выловить информацию из общего гомона. И чем больше слушал, тем казалось, всё больше сходил с ума. Хотелось всех этих маглов заткнуть, а потом по Круцио каждому. А ребенка, естественно, по жёстче наказать на всякий случай, хотя он понятия не имел, как положено наказывать таких крох. Зато он отчетливо осознал, что ребенка в таком дурдоме оставлять нельзя. Он спустился с ней на лестничный проем между этажами, потому что только там у него был шанс всё спокойно обдумать. Думать не получалось.

— Не делай так больше.

— Я не хотела… — ребенок опять заплакал.

— И не плач.

— Не могу… Что со мной будет?

— Ничего.

— Меня накажут?

— Знаете, об этом стоит рассказать в местной газете… странный ребенок… на наш приют, наконец, обратят внимание, — такие голоса доносились эхом до слуха Северуса. А маленькое создание, в это время, рыдало надрывно и жалобно. Послышался гул шагов на лестнице, раздражение Северуса достигло своего пика и, он мало осознавая, что творит, схватил Саманту на руки и аппарировал. В безопасное место без разбора. И тут же оказался в одном из сараев Хагрида. Хотел было выругаться, но не стал. Оглядел целое и невредимое чадо в своих руках и поставил его на ноги. Северус мучительно мечтал взять и проснуться от этого безумного сна. Но это был не сон. Это всё ещё была его жизнь.

Глава 2. Знакомство с Хогвартсом

Глава 2. Знакомство с Хогвартсом
***
Северус ещё не успел толком опомниться, как с другого конца хибары донеслось басистое:
- Кто здесь?

- Северус Снейп, - не задумываясь, ответил тот и сразу же узрел, как Хагрид с вилами наготове приближается к нему и ребенку. Моментально вскинув палочку профессор зельеварения и зотс направил её на полу великана и потребовал от него убрать подальше садовый инвентарь и не пугать маленького человека, предварительно указав на того пальцем. Только тогда Хагрид заметил Саманту.

- Это чёль правда ты? Не очень-то похож! – Удивленно вопрошал он, переводя взгляд с ребенка на якобы Снейпа. – И ребенок чель настоящий?

- Абсолютно, - сквозь зубы прошипел профессор. – Т. ч. убери эти грабли подальше и погуляй с ней, пока я приведу себя в нормальный вид.

- Эм… Хорошо, - замялся Хагрид.

- И возьми это, - чуть ли не приказал он, протянув рукояткой вперед свою собственную палочку.

- Э… спасибо.

- Поручаю тебе самое дорогое, - с неудовольствием прокомментировал свой поступок Снейп.

- Хех. Как же зовут твоё самое дорогое? – поинтересовался Хагрид, глядя на девочку, хотя Снейп искренне подразумевал не её.

- Палочка. Десять с половиной дюймов, - с крайним раздражением ответил он.
Полу великану на это было нечего ответить. Поэтому он просто взял за руку маленькую колдунью и ушел, дав Северусу возможность переодеться и подумать за время, пока не истечет действие оборотного зелья.

***
А Хагрид вышел с малюткой на воздух и спросил у неё:

- Как же тебя зовут?

- Саманта, - пролепетала девочка.

- Саманта, значит. Красивое имя. А я Хагрид.

- Великан? – С интересом спросила она.

- Э... – растерялся Хагрид – Разве ж я такой страшный?

- Нет, не очень, - совсем устало ответил ребенок.

- Эм. Знаешь, по-моему, ты очень устала. Но всё же расскажи мне, пожалуйста, как на самом деле
выглядит тот человек, который был с тобой в сарае. Твой папа?

Саманта уже было разинула рот, чтобы ответить «нет», как вдруг за её спиной, будто неоткуда, выросла пожилая дама.

- Хагрид! – Воскликнула она. – Что здесь происходит? Чей это ребенок?
Саманта снова открыла было рот, но Хагрид первым без заминки ответил:

- Кажись, Снейпа…

Ошеломленная Минерва попросила Хагрида рассказать всё по порядку. Затем она бросила подозрительный взгляд на девочку, и та смущенно потупила взор. Непривычно возбужденная эта дама вызывала что-то на подобии страха не только у маленькой Саманты, но даже почти великан Хагрид смотрел на неё с опаской.

- Я не знаю, кто это точно был, - начал он, - но представился тот мужчина нашим профессором Снейпом. Сказал, мол, он под оборотным зельем. Попросил выйти, забрать ребенка и вон даже дал мне свою волшебную палочку. «Темная, короткая – вроде, похожа», – раздумывала про себя Минерва. Затем в недоумении она ещё раз оглядела Хагрида, маленькую Сэмми и окрестности, и решив проследить за дальнейшим развитием событий со стороны, обратилась в кошку и ушла прочь.

Не прошло и минуты, как показался и Снейп. Саманта сразу узнала в нем человека с маминой фотографии. Она стояла потрясенная видом своего дяди и, когда он уже совсем подошел к ней, воскликнула:
- Ты прям большая летучая мышь! Вау! – Всё её лицо светилось восхищением и восторгом. Хагрид сначала поглядел на грозную, будто застывшую, фигуру Снейпа, а потом на ребёнка и трогательная улыбка проклюнулась меж его лохматой бороды и усов.

— Я, абсолютно, не знаю, как на это реагировать, но, пожалуй, нам пора, — он взял её за руку и добавил, обращаясь к не великану:

- Хагрид, палочку.

- О, да, конечно, держи, Северус.

Убедившись, что палочка цела и невредима, он напомнил своей маленькой спутнице не забыть попрощаться с Хагридом. Сам же вместе этого лишь нервно кивнул, недоумевая, почему этот лесничий-переросток вдруг назвал его, как школьника, по имени.

Итак, они направились к замку. Путь их был долгим-долгим и проделывали они его почти невыносимо медленно, потому что Саманта очень-очень устала, о чем наконец заявила капризно-писклявым голосом. Снейп сухо посмотрел на неё и поинтересовался:
- И что я могу сделать?

- Я устала. Возьми меня на ручки.

Ещё один такой же взгляд. Пара секунд раздумий. И ответ:
- Нет.

- Но… - ребенок надул губу.

- Ты будешь плакать? – полюбопытствовал этот бездушный человек. Он и Саманта в упор уставились друг на друга, пока девочка первая не опустила глазки и ответила:

- Нет, папа.

От таких неожиданных слов Северуса чуть не передернуло, он осторожно покосился на свою племянницу, та тоже косо поглядывала на него, ожидая его реакции. Но её папа-не-папа разве что предложил/почти рявкнул:
- Тогда выше голову и давай будем плестись чуть быстрее.

Саманта наморщила нос и упрямо скуксила физиономия, всем видом стараясь показать, что заплакать её ничто не заставить.

- Вот так ты мне нравишься больше, - прокомментировал её выражение лица Снейп.

Буквально через пару-тройку шагов послушался возглас:
- Но не так же быстро!

- А разве я быстро? – С искренним недоумением ответил Снейп. - Пошли.

И они шли. Шли, действительно, вовсе не быстро. По пути больше не случилось ничего уж очень особенного. Разве что Северус вежливо кивнул какой-то полосатой кошке так, словно бы она была, по меньшей мере, человеком. Но после стольких пережитых задень событий, это уже вряд ли могло удивить даже ребенка многим постарше.

И вот, они уже стояли перед огромным замком. Ещё более невероятная картина открылась перед глазами, стоило им только войти внутрь. Но и она не вызвала никакого впечатления как на взрослого мага и преподавателя Северус Снейпа, так и на маленькое слишком уставшее создание, которое он держал за руку. Зато уж эти двое пришельцев произвели настоящий фурор в вялотекущей жизни летнего Хогвартса. Портреты на стенах, приведения и прочие обитатели этих древних стен сразу же зашевелились и зашушукались.

***
Однако, в целом, вся школа продолжала прибывать в приятном запустении. Никакого ученического гама и их извечной возни. В этом была своя прелесть. Хотя Альбус Дамболдор и любил, когда в стены старого замка вдыхают новую жизнь юные голоса студентов, сейчас в нынешнее время было за что ценить и тишину, ведь она давала возможность подумать, а в такое неспокойное время подумать было о чем.

- Альбус, а ты не хочешь узнать, кто расхаживает сейчас по замку и… похоже направляется к тебе? – самодовольно вопрошал ныне почивший директор Блэк, чуть не выпрыгивая из рамки.

- О, Мерлин мой! – послышался возглас из картины с толстой дамой за спиной Альбуса.
Дамболдор оторвался от созерцания артефакта и, приложив к губам указательный палец, призвал
всех к молчанию.

- Так кто же там идет? – спросил он у Найджелуса Блэка.

- Ну… профессор Снейп.

- И что же удивительного в Северусе? – полюбопытствовал Дамболдор.

- Ничего, - наигранно невинно ответил Блэк.

- Он один?

- Я бы сказал, что нет.

- Так с кем же он?

- С маленьким ребенком.

- Это действительно интересно, - не мог не согласиться действующий директор. – Насколько хоть мал ребенок?

- Подожди Альбус, - сказал Блэк, еле высовываясь из под рамки. - Их остановил Кровавый Барон. Интересуется девочкой… О… Ц-ц-ц! - бегло пояснил он и исчез.

- Рассказывай Блэк, - весьма грозно потребовал Дамболдор, как только снова улицезрел своего собеседника на портрете.

Тот, недовольный грубым обращением, хотел было по упираться, но не удержался и начал свой рассказ:
- Кровавый Барон придрался к «шмотью», в которое одета девочка, но, в целом… ему «детёныш»
Северуса, хих, понравился. По-моему, со стороны «детёныша» это даже взаимно. Но это даже не главное!

- Поведай же мне, пожалуйста, о главном.

- Нет уж. Вот придет Северус, сами узнаете.

Альбус перевел взгляд на толстую даму и сразу получил ответ

- Это он наверняка о том, что профессор Снейп назвал её своей наследницей, - язвительно и победоносно сообщила дама.

В расстройстве от своего фиаско Блэк покинул картину. Хотя, если приглядеться, то можно было заметить, как кончик любопытного блэковского носа то и дело показывает из-под обрамления.

Наконец явился сам Северус. Прелестное дитя, державшее его за руку, оказалось девочкой никак не больше 3-4 лет отроду. Профессор теперь уже ЗОТС поздоровался с директором и призвал застывшего в молчании ребенка сделать тоже. Саманта послушалась. Потом длинный бородатый волшебник пригласил их присесть и протянул девочке лимонные дольки. Та перевела взгляд на Северуса.

- Бери, если хочешь, - от чего-то чуть хрипло произнес он.
Она посмотрела ещё раз на россыпь долек и, морщась от ощущения легкой тошноты, ответила:

- Нет, Спасибо.

- Как хочешь, - добродушно ответил Дамболдор, убрал пиалу со сладостями обратно на стол и начал расспросы.

- Так кто же эта девочка? – поинтересовался он у Снейпа.
Тот, вместо ответа, лишь бросил недоверчивый взгляд на стену, завешанную портретами, и они тут же по мановению палочки директоры были развернуты тыльной стороной к зрителям.

- Спасибо, Альбус, - поблагодарил зельевар. – Давай приступим.

- Так кто же она?

- Прежде всего, волшебница. На самом деле, моя племянница. Но для всех моя наследница и моя дочь, - глухо ответил Снейп.

- Ясно, Северус.

- Есть ли у тебя папа? – Задал директор вопрос теперь маленькой девочке.

- Наверное, уже есть… - тихонько пробормотал ребенок.

- А сколько тебе лет?

Она неуверенно зажала два пальца и Снейп ей помог:
- Три.

- Такая маленькая, а такая сообразительная. Ну, что ж. Что ты от меня хочешь, Северус, спросил Альбус со вздохом.

- Я хочу поместить эту девочку к Молли, поэтому дом должен показать Хранитель, - скрытое подозрение в голосе Альбуса хоть и немало раздражало Снейпа, но он не подал вида.

- Хорошо, я сделаю это.

- Спасибо, Альбус.

- Что ты, Северус, я же говорил тебе «всегда обращайся» - улыбнувшись кончиками губ, возразил директор.

- Посмотри на меня, - отрывисто попросил Снейп Саманту. – Ты теперь Саманта Снейп. Можешь называть меня отцом или папой. И не слова о маме, поняла меня? Ради её собственного блага, поверь мне, лучше ни слова.

- Я Смит.

- Раз ты здесь, значит уже это не так. Поговорим об этом потом, а пока пошли. Не будем заставлять нас ждать.

- Я устала идти, - пожаловалась Сэмми.

Новоявленный отец изобразил на лице крайнее неудовольствие, но подхватил девочку на руки, и все втроем подошли к горгулье. Однако дальнейших путь оказался куда короче, чем мог себе предположить Снейп. Дамблдор направил палочку на пустой фрагмент стены прямо у выхода, и на ней образовалась большая картина девочки постарше Сэмми, но, возможно, ещё не школьницы.

- Жди меня здесь, - попросил директор и скрылся за отварившимся перед ним портретом.
Абефорд, завидев своего брата, спросил небрежно:

- Ты что-то часто последнее время. Чего тебе надо?

- Здесь никого больше нет?

- Нет, Альбус, только ты. Но в любой момент кто-нибудь может появиться. Ты же знаешь, я впускаю
всех посетителей.

- Я знаю. Появятся или нет, это уже не мои проблемы.

- Ты всегда был таким и таким умрешь, - сказал брату вслед Абефорд, прежде чем тот скрылся за
портретом Ариадны.

Оказавшись снова в своем кабинете, Дамблдор проговорил:
- Северус, прошу, - и указал на изображение своей сестры. Через секунду Снейп и Сэмми очутились в кабаньей голове, а затем туда вернулся Альбус Дамблдор.

Абефорд смотрел на всех троих искоса, но стоя за своей стойкой, не промолвил и слова.

- Отсюда прямо и будем аппарировать? – поинтересовался Северус.

- Да, - коротко ответил директор.

Через мгновение наши посетители покинули Кабанью голову и оказались неподалеку от Норы.

- Маленькая колдунья, - обратился к Сэмми Альбус, - Как ты себя чувствуешь?

- Сойдет, - пробормотала та. Северус спустил её с рук и Альбус продолжил:

- Видишь дом, вон там. Этот «Нора». Туда вы сейчас пойдете, с папой, объяснял Альбус, не забыв
сделать особое ударение на последнем слове.

А этот папа, пытаясь сохранить спокойствие, в очередной раз поблагодарил Альбуса и спросил:

- Это всё?

- Да, ведь она видит дом. Я думаю, этого достаточно.

Северус кивнул и Альбус исчез.

- Ты не думай, что я снова возьму тебя на руки. Здесь идти всего ничего, - с раздражением бросил наш горе-отец своей девочке. Девочка же на это просто промолчала, так она умаялась задень. Они вдвоем брели к обиталищу семьи Уизли. Северус пытался представить, чем это всё обернется в будущем.

@темы: Гарри Поттер, фик, макси

---

Дизентерия

[Lady Owlet]

Название: «Дизентерия»
Автор: Lady Owlet
Бета: Элла-Энн
Персонажи: Северус Снейп, Эйлин Принц
Рейтинг: PG-13
Жанры: Ангст, Юмор, Повседневность
Размер: Мини
Статус: закончен
Описание: О том как четырехлетний Северус заболел непонятной болезнью и попал вместе с мамой в магловскую больницу.
Примечания: Не новый фик, но просто захотелось выложить. Пре-Хог. Должно быть, милый... Приятного прочтения. =)

У Эйлин всё валилось с рук. Она сидела у постели больного Северуса, поначалу ещё честно пытаясь заставить его что-нибудь съесть. Её охватывал страх за сына.

Пять дней назад у него поднялась высокая температура, которую удалось сбить зельем, и на следующий день всё как будто опять стало хорошо. Но потом все повторилось: кроме того, у Северуса заболел живот, и тут уже ничего не помогало. Он не ел, только пил. Эйлин хотелось, чтобы дитё опять привычно дергало её за руку с воплем: «Кушать хочу, мама! Мама, хочу кушать!». Но Северус не хотел ничего. И так худенький, теперь он напоминал скелетик, обтянутый кожей.

Кроме того, Тобби опять запил. Как ни странно, ей было его жаль. Он ведь не всегда был таким. «Он старается. Он обязательно бросит пить! Просто ему сейчас тяжело», — верила Эйлин. Где-то неделю он действительно держался, но на большее, как правило, его не хватало. Тобиас забирал все деньги и уже успел продать почти все фамильные драгоценности Эйлин. Такое опустошение семейного бюджета всегда оканчивалось тем, что её муж напивался до совершенно неадекватного состояния, и тогда в доме Тобиаса Снейпа находиться было по-настоящему страшно.

В ожидании чего-то подобного Эйлин сидела у кровати сына, боясь, что вдобавок Северус может попасть отцу под горячую руку. Мальчик вдруг повернулся на бок, после чего его вырвало. Эйлин была в ужасе: «Понос, рвота! Что же там, в его теле, ещё могло остаться». Она уже с самого утра собиралась пойти с ним в больницу, но после первой неудачной попытки покинуть дом, решила сделать это после того, как муж отправится за очередной порцией виски. Наконец, дверь со стуком захлопнулась. Нервно посматривая на часы и поглаживая горящий лоб своего сына, она выждала ещё десять минут, после чего, завернув ребенка в одеяло, вышла на улицу.

Из поликлиники её с сыном сразу же отправили в инфекционную больницу, где Северусу поставили капельницу. Эйлин попросили выйти из палаты, и тут она, наконец, разрыдалась. Держать все в себе было невыносимо: беспробудное пьянство мужа, вечное безденежье да еще эта непонятная болезнь сына. Она стояла, вытирая катившиеся слезы, и думала о своей никчемной жизни. Но, вскоре придя в себя и немного успокоившись, Эйлин подошла к врачу и подробно расспросила его о своём сыне.

— У мальчика что-то с кишечником. Всё будет известно, когда получим анализы. Опишите симптомы.

Эйлин все подробно рассказала.

— Возможно, это дизентерия. Вам надо было раньше к нам обратиться.

— А теперь?

Эйлин была испугана настолько, что от страха у нее подкашивались ноги.

— Будем лечить. Вам придется здесь полежать, думаю, достаточно долго. Все лекарства для его лечения у нас есть. Только воду вам придется купить, вода у нас плохая, — пояснил врач.

— Хорошо.

В палате, куда их поместили, лежал один на редкость шумный ровесник Снейпа-младшего. Его, впрочем, в то же день выписали. А Северус буквально на следующий день почувствовал себя лучше. Ел он мало, зато температура спала и рвота прекратилась. Эйлин все же наблюдала за ним с тревогой. Утром врач осмотрел Северуса и прощупал его живот, который и без того болел, и прописал мальчику строгую диету.

Днем в их палату поселили Марту, девушку лет шестнадцати, с которой Эйлин оставила Северуса, предварительно договорившись с медсестрой, чтобы та отпустила её на время тихого часа домой.

Слава Мерлину, Тобиаса в это время не было дома. Эйлин отыскала свое фамильное кольцо гоблинской работы и очень удачно его продала. Впервые за многие годы она чувствовала себя по-настоящему счастливой. На вырученные деньги она купила кучу подарков для своего дорогого мальчика: новую одежду, обувь, игрушки, сладости, и кое-что для себя и мужа, при этом часть денег ещё осталась. Теперь Эйлин торопилась к сыну. То кольцо она берегла на учебу Северуса, но, как видно, к тому времени придется придумать что-то другое.

Сам Северус вел себя все это время тихо. В их палату, пока Эйлин отлучалась, положили ещё одну девочку двух лет в таком же состоянии, что и её сын днем раннее.

Кстати, маленькая соседка по палате, Энни, также быстро шла на поправку. Северус же, несмотря на болезнь, был счастлив. Он рисовал в своём собственном блокноте своими собственными карандашами и мог играть своей собственной муглловской машинкой — это ли ни счастье? Еще мама дала ему одну из детских книжек, лежавшую в коридоре для того, чтобы её мог прочитать каждый из пациентов этой больницы.

На следующий день Энни тоже увлеченно играла своими мягкими игрушками, что-то при этом с выражением бормоча на своем собственном детском языке. А ещё она время от времени подходила к мирно рисующему Северусу и внимательно наблюдала за ним. «Познакомься с девочкой», — предложила Эйлин сыну. Мальчик же от такого внимания даже чуточку сжался: общительным ребенком он никогда не был. Энни вскоре от него отошла, но Северусу уже, кажется, надоело рисовать, поэтому он взял свою новую машинку и стал её катать. Девочка протянула руку перед собой, хватая ею воздух, и с восклицаниями: «Дай, дай!», потопала в сторону Снейпа.

Северус был мальчиком нежадным, кроме того, достаточно взрослым, поэтому знал не только что такое — делиться, но и как меняться. Поэтому вместо того, чтобы протянуть Энни машинку или с негодующим видом спрятать её за спину, он направился к её кровати и схватил свободной рукой две (больше в его ручку не поместилось) мягкие игрушки. Девочка, чьи губы и так уже раздувались от того, как это так, ей не дают то, что она хочет, в тот же миг разрыдалась. Однако протянутую Северусом машинку, она, не прекращая рыдать, взяла.

Нужно заметить, что юный Снейп вполне осознавал, что взял две игрушки, а отдал одну: считать он уже умел, в отличие от Энни, и думаю, об этом догадывался. Но, конечно же, он не собирался отдавать этой премилой девочке ещё и её игрушки, не смотря на то, что её ручка так и тянулась к ним.

Этот инцидент развеселил всех остальных обитателей палаты, в том числе Марту, которая прибывала в весьма унылом расположении духа из-за полного отсутствия в больнице её сверстников. Впрочем, вскоре все вернулось на круги своя: машинка к Северусу, а мягкие игрушки к Энни.

Состояние Снейпа за день не улучшилось, но и не ухудшилось, анализы ещё не пришли, поэтому выписывать их пока не собирались. В отличие от взрослой Марты, которая была несказанно рада выписке. (Кому ж домой не хочется?). В этот день ничего интересного и нового не случалось вплоть до вечера. Ибо вечером к ним в палату положили ровесника Северуса, мальчика, чьи крики: “Домой хочу!», были слышны ещё до того, как он появился в их палате. Кстати, этого разбойника звали Цей.

— Что ж у тебя щечки такие красные? — спрашивала мама у этого мальчика. — Опять температура.

— Нет, мама, я влюбился в ту девочку! — ответил он, указывая пальцем на Северуса.

Юный Снейп вошел в ступор, и только голос мамы вывел его из этого состояния:

— Северус, скажи, что ты мальчик, — предложила она, но ребенок, которого переполняла обида, просто заревел. Обидчика же смутила собственная ошибка, и поэтому он совершил вторую, отвернувшись от нашего длинноволосого ревущего чуда и стоя возле своей мамы, он дал Северусу превосходную возможность схватиться за как будто специально оставленные сзади пряди волос и прилично его отчихвостить. Но это было не все: потому как в процессе драки наш Снейп назвал Цей узкоглазым. За все это ему, конечно, сильно попало, но теперь уже плакал не он, а его обидчик скорее не от обиды, а от боли.

После окончательного прекращения воплей нового пациента о том, как он хочет домой, все потихоньку начали засыпать.

— Спи, моё солнышко, — шепнула Эйлин Северусу на ушко.

— Змейка, — исправил он.

— Ну, хорошо, змей, — ответила ему мама.

Наверное, зря она так много рассказывала ему о Слизерине, размышляла Эйлин. Нет, она, конечно, хотела, чтобы её сын поступил на этот факультет, просто никогда не задумывалась о том, что, может быть, он вообще не волшебник.

«У детей-магов обычно сильный иммунитет, и они не болеют в таком возрасте подобными мугловскими заболеваниями. Не ужели мой сын сквиб? Что же делать? Теперь он все равно будет мечтать о волшебстве», — думала она и все же надеялась, что ошибается. — «Да, а по характеру её сын точно змейка, настоящий потомственный слизеринец».

На следующее утро врач осматривая Северуса, сообщил о его анализах:

— У вас обнаружили бактерию дизентерии, но все остальные анализы отрицательные. Так что, можешь общаться с детьми, и если все будет в порядке, я тебя завтра выпишу. Хочешь домой?

Северус отрицательно замотал головой.

— Как это так! Надо домой, а то заразишься ещё чем-нибудь тут у нас. Чего ты такой молчаливый, а? Медсестра говорит, вчера шуму в вашей палате было! Или это не ты?

— Он, он, — ответила за него Эйлин.

— Значит выздоравливает. Не балуй, — погрозил врач Северусу.

Следующий день прошел без происшествий. Эйлин заранее решила подстричь своему сыну волосы, как только они будут дома.

Через день их отпустили домой. Вернувшись в свой маленький домик, хозяйка почувствовала какую-то усталость: Тобби был как всегда пьян, вместо приветствия он что-то нечленораздельно промычал и, перевернувшись на другой бок, упал с дивана, что не помешало этому пьяному животному через минуту уже храпеть на полу. Теперь во враче явно нуждался её муж. Больница сразу же показалась Эйлин очень удачно проведенным отпуском, который только что закончился. «Такого Тобби не бросишь», — думала Эйлин. Она так и не смогла прогнать его, все жалела, верила и на что-то надеялась.

Северуса она подстригла в тот же вечер. Мальчику, кстати, совсем не понравилось то, что осталось от его волос, и он разревелся. Зато на следующий день к собственному удивлению и к радости его мамы на его макушке за ночь отрасли длинные волосы. Стало ясно, Северус — волшебник!

Теперь Эйлин была уверенна, что Северуса ждёт светлое будущее.

Ее сын был еще так мал, он сидел и радовался мороженому, конфетам в ярких блестящих обертках, солнечным зайчикам на полу и тому, что мама больше не плачет. Эйлин Принц-Снейп счастлива, что ребенок здоров, он — волшебник, а Тобби взялся за ум и отправился на поиски работы…

И пока не важно, что, не найдя работы, муж придет в стельку пьяный и в поисках заначки наткнется на ворох фантиков. Через несколько дней машинка Северуса, безнадёжно испорченная руками отца-пьяницы, отправится на помойку. Тобиас всё равно узнает, что у жены есть деньги, он их так или иначе отберёт, и Эйлин, с этим ничего не сможет поделать. Но сейчас она была счастлива и как всегда верила, что все наладится…

@темы: Гарри Поттер, фик, мини

---

Вещь не в себе

[Heliogabalus]

Название: Вещь не в себе
Автор:  жан-поль петросян
Фэндом: Твин Пикс
Персонажи: почти Дейл Купер
Рейтинг: PG-13
Саммари: пост-канон. История о самом важном убийстве Купера.
Примечания:

Главный герой сериала позаимствовал свое имя у более чем известной и загадочной персоны: инициалы и фамилия агента Дейла Бартоломью Купера совпадают с инициалами и фамилией Д.Б. Купера – угонщика самолетов, который исчез где-то над штатом Вашингтон после прыжка с самолета в 1971 году.
(из интересных фактов о сериале)

В Нью-Гэмпшире и Миннесоте, Юте и Иллинойсе официантки придорожных кафе с облезлыми, оскверненными грязными ногтями тысяч проезжих подростков диванами стали замечать одну странность. С появлением застегнутого на все пуговицы и не скрывающего своего звания агента ФБР Купера все начинало идти насмарку. Падали подносы, не заводились припаркованные у входа машины, зазевавшаяся кухарка списывала мелькающего в зеркалах растрепанного длинноволосого старика на разбушевавшийся маразм; даже чаевые заметно уменьшались, хотя ОН исправно давал их всем и всегда. В ЕГО глаза невозможно было смотреть больше пяти секунд, ОН словно хватал тебя своим взглядом прямо за сердце, при этом вежливо улыбаясь; не всякий работник выдерживал этого.
Иногда Дейл устало поднимал голову, как в первый раз окидывая взглядом далекие выцветшие декорации офисов, разбитых дорог Америки, замерших на краю стола салфеток и зубочисток, пытаясь понять, что он здесь делает. Из него словно высосали все воспоминания и швырнули на обочину жизни жалким в своем деловом костюме младенцем, мучающимся от ментального похмелья. Не было ни злобы к обсчитавшей его кассирше, ни раздражения от отдавленной ноги — только разочарование, уязвимость и страх, перманентной головной болью осевшие в голове. В такие моменты Купер не смотрел на дно своей чашки с кофе.
И как только он рисковал, опуская взгляд вниз, кто-то словно глушил его битой по голове, заливаясь бешеным смехом.
***
— Насчет того покушения, — гремит Коул, не поднимая на собеседника взгляда и общаясь с ним исключительно посредством болезненно дергающейся на переносице морщины. — У нас пока нет зацепок. Единственное, что пропало из твоих личных вещей — диктофонные записи.
— Но вы же будете продолжать расследование? — неуместной в этой ситуации улыбкой скалится ОН, уже стоя в дверях и пытаясь скрыть желание схватить Гордона за седоватые патлы и с силой приложить об острый угол стола, в котором он спрятал его кассеты.

Весь отдел ведет себя с НИМ обходительно и вежливо, но это тот сорт социальной осторожности, которую проявляют не уважая, а трясясь в страхе. ОН чувствует себя посмешищем, чувствует себя обманутым, и, на ходу расплескивая ярость, пропускает дверь родного дома и стреляет из револьвера в первое попавшееся окно.
***
«Дайана. Дайана. Дайана, мать твою! Даааайййааанааа?
Дайана! Ты слышишь меня? Сейчас четыре сорок пять утра, и мои способности в теории вероятности впервые дали слабину…
Дайана! Дайана, детка, Дейл ушел погулять»
Не выдержав, Коул нажал на «стоп». В его голове все еще звучал голос Дейла и ТОГО ВТОРОГО, которые не вступали в прямой диалог, а выдавали по несколько реплик, словно вырывая друг у друга диктофон. Одни сопровождались сбитым дыханием и нервно растягиваемыми гласными, другие отчеканивались машинально, медленно и крепко оседая в голове. В словах не было свойственной Купу логики, пусть и приправленной легким, скорее контекстным, абсурдом — как кардиограмма амфетаминового наркомана, смысл скакал из одной неясной крайности в другую, того и гляди рискуя оборваться смертельной прямой с характерным писком.
Шеф вздохнул и убрал кассету в папку несуществующего дела. Ему не хотелось думать об Уиндоме Эрле, пока на сковороде шипел бекон и готовился дивный ужин. Но вот он приступает к нему, спешно помолившись и крутанув ручку громкости до предела, шум нарастает, из телевизора раздается пронзительный крик орла, вот-вот готового разбить заостренным клювом экран и выбраться наружу, кетчуп капает на отражающий лишнюю пару глаз нож, и в голове тупо гудит только одно имя.
Рассеянно вытаскивая из тушеных с чесноком бобов длинный седой волос, Гордон всячески пытается вычеркнуть из памяти факт того, что голоса на записи принадлежали одному человеку.
***
Если следовать расчетам Дейла, то найденный в вещах казенный револьвер, вызвавший воспоминания о сухом и тревожном вечере в Питтсбурге, при следующей попытке выстрелить точно плюнет лениво рассекающей воздух пулей.

Лет так десять назад, восторженным ушастым юнцом, агент еще водил бескорыстную дружбу с далекими от работы людьми, и в тот день светлые и искренние чувства были в самом разгаре. Распыленные беспощадным для тех краев летом, друзья как дикие звери бросались друг на друга в исследовании тончайших граней своих натур, иногда разрубая канаты, удерживающие психику на плаву. Табу не нарушались — их просто не было. На этот раз всех захватила идея сыграть в русскую рулетку, и победившая здравый смысл любознательность Купера украла из хранилища оружие.
И вот они собираются в круг, специально не пьют, чтобы лишить себя храбрости; никого не посещает мысль о том, что барабан может быть пустым, и каждый одинаково взвинчен, доведен адреналином до предела, до состояния минного поля, готового взлететь на воздух в любую секунду. Любое непредусмотренное движение, слово или жест выводит приятелей из себя, их лица искажены ужасом, сожалением о том, что они вообще ввязались в это, в кровь искусавшей губы невозможностью больше ждать, и еще раз страхом. Но все — а тем более поместивший в револьвер две вместо предполагаемой одной пули Дейл — куда больше смерти боялись озвучить висящую в воздухе мысль о том, что игра затянулась.

И теперь, спустя столь долгое время, события тех лет могли помочь агенту, из дома которого неведомым образом пропало все оружие. Под мерное тиканье часов и свист сжимающейся в черную дыру дула вселенной он, не отрывая взгляда от пока что собственного отражения в зеркале крепко прижимает к виску ствол. Рукоятка упиралась в жесткий матрас, а палец на курке дрожал. Как и тогда, Купер не чувствовал себя потенциальным самоубийцей — как и тогда, он лишь ставил эксперимент, как безумная растрепанная сова склонив голову навстречу в глубине души желаемой смерти.
Палец двигается вниз, и в оглушительной тишине ЕГО отражение подмигивает Дейлу.
***
ОН опять недоволен. Как бы старательно не уничтожались улики и следы, стоило только ЕМУ лечь спать, как наутро ЕГО встречала только вчера сожженная одежда убитого человека, аккуратно развешанная на стуле с прикрепленной табличкой, безмолвно кричащей его имя. Это были догонялки, прятки и вышибалы одновременно — только ОН не играл в эти игры, недоумевая, почему наблюдение за забавляющимся с самим собой Купером вызывает столько раздражения. Даже сейчас, на грани, он полон жизни, мечется, как белка в колесе, в погоне за своим четко сформированным планом. А в это же время ОН, потеряв удовольствие от наблюдения за тем, как все ЕГО жертвы высмеиваются, раскладываются по полочкам, возвращаются обратно к своему экзекутору чистенькими и приглаженными, как газон у дома престарелых снобов из Айовы, находит жертву, которая не станет очередной ламинированной фотографией в выпускном альбоме. Больше чем добро зло ненавидит только двуличные сущности; они лишают его поступков смысла и логики, ведь давая двойственному существовать мы признаем, что в самом последнем зверстве есть частица светлого. Эта частица была чешущейся корочкой на ЕГО ране, тем самым болезненным «но» в похвальной речи, аккуратно уложенными назад черными волосами в отражении.

— Куда делся Коул?
ЕГО пальцы нетерпеливо барабанят по столу секретарши. Каждый звук монотонной офисной музыки — гула кондиционеров, шума компьютеров, негромких голосов, стука дверей — раздражал и все больше распалял ЕГО, материализуя гнев в судорогах и до боли сжатых челюстях.
— В место, никак не связанное с Вами, агент Купер.
Это было последней каплей, ОН просто больше не мог терпеть, и, вздрогнув, опустил взгляд, с бешено раздувающимися от гнева ноздрями медленно шагнув к двери, чтобы тихо прикрыть ее. Девушка спряталась за горой бумаг, исподлобья наблюдая за происходящим, а, когда ОН вдруг очутился прямо перед столом и дернул ее на себя за мертвой хваткой сжатую в пальцах шею, смогла лишь прохрипеть, вперив остекленевший взгляд куда-то вперед:
— Ч-что Вы… Я нич-чего не знаю…
— Тебе ничего и не надо знать, просто скажи куда.
Покрасневшая и растрепанная секретарша, пронзительно громко закашляв, умоляюще посмотрела ЕМУ в глаза, но, встретив там лишь отражение собственного отчаяния, прошептала севшим голосом:
— В Твин Пикс.
Тут же резко отпустив девушку, ОН залился пронзительным, истеричным смехом. Это было очевидно настолько же, насколько и то, что ОН не собирался убивать Гордона, и спрашивал о его местонахождении только чтобы убедиться, насколько продвинулось его личное расследование таинственного нападения на дом Купера.
— Да ты тут новенькая!

***
Делавер, около десяти миль от Тиникума — место, где начинают плохо ловить некоторые филадельфийские радиостанции. Из брошенной на обочине неприметной машины уже полчаса раздавалось еле слышное шипение помех; кто бы тут ни ехал, настроился он не на ту волну. Прекрасное чистое летнее небо покрыто длинными белыми рубцами, остающимися после пролетающих самолетов, которые спустя некоторое время перекрывает тонкий резкий шрам, через все небо тянущийся на запад.
«Дайана, я нахожусь на высоте девяти тысяч метров, и куда рациональнее было бы положиться на черный ящик, но эта вещь придает мне спокойствие. Я утрачиваю все больше воспоминаний, а неделю назад меня чуть не сбила с ног мысль о том, что, возможно, того, что я так отчаянно пытаюсь удержать, вовсе не существовало. Одно ясно — моя душа и это зло более неделимы, так что придется идти на небольшие жертвы»
Галстук нелепо сдувало ветром в сторону, и, жмурясь от самого яркого в своей жизни солнца, Дейл отправился в объятия сикомор. Свист ветра в ушах заглушал ЕГО вопли.
Никогда еще самоубийство не было таким взаимообусловленным.

@темы: фик, мини

---

"Каждую ночь приходит Красный Бык"

[D-r Zlo]

Название: "Каждую ночь приходит Красный Бык"
Автор: D-r Zlo
Фэндом: "Последний единорог"
Жанр: Мистика, Психология
Рейтинг: G
Герои: Единорог
Размер: Драббл
Описание: Красный Бык давно побеждён, и Единорог вернулась в свой лес. Но что-то осталось в ней с той жизни, когда она была человеком, что-то мучительно болезненное и не дающее ей вновь привыкнуть к самой себе...

Копыта ложатся в мягкую сочную зелень травы также бесшумно, как маленькая женская ножка в расшитом речным жемчугом башмачке – на ковёр своей спальни. Движения уже не горделивы и порывисты, а мягки и плавны, взгляд стал блестящим и менее туманным, чем в прежние времена.
Спи, мой лес. Спи сладко, под мелодичные колыбельные ночных птиц и танец стрекоз.
Она вдыхает запах листьев и просит разрешение у старого дерева отведать их; ей почему-то кажется, что на вкус они должны быть как красное вино, втекающее в горло кровавым потоком – нет, это же просто листья. Как она могла о таком забыть.
Спи, мой лес. Спи и больше ни о чём не думай; мысль всегда страдания, а страдания – удел человеческого рода.
А вот свою голову от мыслей она уже освободить не может. Этот процесс такой же лёгкий, как газовый платок от её платья, когда она была во дворце короля Хаггарда: и как всё, что не имеет веса, невозможно остановить.
Я так завидую тебе, мой лес: ты так возвышенно-спокоен, так отстранен. Как всё то, что не было человеком, не испортило свою Мудрость и Знание страстями. Что никогда не любило.
Её вновь влечёт к этим шелкам, газовым платкам, белым башмачкам, расшитым жемчугом, красному вину, так пугающе похожему на кровь, её вновь влечёт из своего тенистого леса в закрытые сырые комнаты замка, от мягкой травы и приятной темени – в режущий ноги камень и болезненный свет…
Её вновь влечёт к человеку.

Спи, мой лес. Спи сладко, безмятежно, как раньше, как всегда. Скоро рассвет, тебе пора будет проснуться: Луна не дождётся своего жениха и уйдёт, прогоняемая пока ещё мягкой своей сестрой.
Твоя хозяйка снова побеждала Красного Быка; только ей от этого горько. Совсем горько.

@темы: драббл, фик

---

О яблочных пирогах и демократии

[феникс периода полураспада]

Название: О яблочных пирогах и демократии
Автор: Птаха
Фэндом: LoGH
Жанр: повседневность; АУ; юмор
Рейтинг: G
Герои: Ян Вэньли, Алекс Кассельн,

Рейнард Джонс, Анна Джонс (спойлер)

ну, т.е. Райнхард и Аннэрозе фон Мюзели, конечно
Категория: Джен
Размер: Мини
Описание: миссис Кассельн опять обо всем позаботилась.

Если вы захотите впарить лейтенант-коммандеру Яну что угодно от утюга с подсветкой до флота Союза Свободных Планет, то лучшего времени, чем девять часов утра, вам не найти. Означенный лейтенант-коммандер, не высовывая головы из-под подушки, ответит, что берет все, только отстаньте. Есть, правда, риск, что вы его просто не добудитесь, или он, отставив на время врожденную вежливость, все же пошлет вас… до Изерлона пешком. Впрочем, если вы коммодор Алекс Кассельн, то подобные риски для вас сведены почти на нет, отчасти благодаря вашему упорству, отчасти потому, что этот коммодор хороший приятель Яна Вэньли.
Поэтому всего через пять минут непрерывного трезвона Ян все же поднял трубку и совершенно убитым голосом сказал:
- Да...
- Доброе утро! – бодро ответили на том конце провода. – Слушай, Ян! Я тут подумал и понял: тебе совершенно необходима домработница!..
- Но… э… - промямлил сонный лейтенант-коммандер, приоткрывая один глаз. Второй он открыть не успел.
- Не волнуйся, я все устроил. И Ортанс одобрила. Ее зовут Анна. И она будет у тебя через час. Все. Пока. Опаздываю. В субботу ждем на ужин.
- Но мне НЕ нужна домработница, - обреченно сказал Ян Вэньли в исходящую гудками трубку и добавил: - Кажется, я влип.
Приподнял голову от подушки и оглядел комнату. С одной стороны, в такое воронье гнездо людей пускать как-то неприлично. С другой…
- В конце концов, это ее работа, - мрачно заключил Ян, которого ранняя побудка лишила всяких следов человеколюбия, и рухнул обратно спать.
Во второй раз за это недоброе утро его разбудил тоже звонок, но уже в дверь. Зевая с риском вывихнуть челюсть, лейтенант-коммандер встал с кровати и поплёлся открывать. По дороге он таки споткнулся об одну из многочисленных книжных стопок - книги веером разлетелись по ковру - и чуть не растянулся в полный рост, запутавшись в некстати подвернувшемся под ноги белье, но все же достиг цели. Звонок за это время повторился всего лишь раз. "Вежливая", - почти без иронии подумал Ян, возясь с замком.
За дверью, кроме ужасно яркого утреннего солнца, обнаружилась и протеже миссис Кассельн. Совсем еще молоденькая девушка. В клетчатом платье с крошечным кружевным воротничком, с туго заплетенными в длинную косу золотистыми волосами и решительным взглядом светло-голубых глаз, она почему-то напомнила Яну одну из однокурсниц Джессики.
- Здравствуйте, - сказала девушка, поднимая взгляд от кончиков своих туфель на лейтенант-коммандера, и тому сразу стало как-то неудобно в своей жеваной и не слишком свежей пижаме в полосочку. – Миссис Кассельн сказала, что вам нужна домработница.
Говорила она со странным, но почти неуловимым акцентом.
- Вообще-то… - Ян замялся, обижать и тем более прогонять такую славную девушку вовсе не хотелось, да и уборка… пожалуй, Кассельн все же оказался прав. – Да, конечно, заходите, - и чуть посторонился, пропуская Анну в дом и попутно отпихивая с дороги грязный носок.
Оказавшись в гостиной, девушка быстро окинула взглядом фронт работ и решительно поинтересовалась у Яна, так и застрявшего у двери:
- Где у вас моющие средства, швабра, щетки?
- Ээээ… наверное, под раковиной. - Лейтенант-коммандер воспользовался благовидным предлогом и ретировался на кухню, через пару мгновений оттуда раздался какой-то подозрительный грохот и голос хозяина: – Хотите чаю, мисс... э-э...?
- Джонс. Нет, благодарю. Скажите, мистер Ян, в какие дни и в какое время вам будет удобно, чтобы я приходила?
Тишина. Потом на кухне снова что-то грохнуло, и на пороге появился «мистер Ян» с дымящейся кружкой в руке:
- Знаете что, мисс Джонс, - он с видимым удовольствием отхлебнул из кружки. - Я сейчас ухожу, а вам оставлю запасные ключи, так что вы сможете приходить, когда будет удобно вам. Только, умоляю, не раньше полудня!
- Хорошо, - смущенно кивнула девушка, уже надевшая поверх платья большой кремовый передник и теперь менявшая туфельки на потертые матерчатые. – Простите, что доставила вам беспокойство столь ранним приходом, мистер Ян.
"Как она странно говорит", - мельком подумал Ян.
- Ничего страшного, - и, уже уходя в спальню переодеваться, пробурчал себе под нос: – Это все миссис Кассельн, будь она неладна, считает всех вокруг ранними пташками.
Впрочем, вернувшись вечером и застав дом в таком идеальном порядке, в каком он был разве что до его заселения, Ян мысленно извинился перед Ортанс Кассельн. Правда, потом ему понадобилась книга, которая ну-вот-здесь-же-где-то-валялась. Стоически не произнося вслух все, что вертелось у него в голове насчет четы Кассельнов и рьяной поборницы порядка Анны Джонс, Ян взялся за поиски. Через полчаса книга таки нашлась. На одной из полок необъятного книжного шкафа среди других книг той же тематики, расставленных по алфавиту. Ян вздохнул, почесал в затылке и пошел на кухню за бренди и чаем.

Спустя всего полтора месяца лейтенант-коммандер уже не воспринимал домработницу как стихийное бедствие, а к ее неизменным яблочным пирогам по пятницам и вовсе проникся неизъяснимой любовью. Как правило, они не встречались, и только неистребимые даже яновыми усилиями уют и порядок, а также запах того самого яблочного пирога, свидетельствовали о регулярных визитах мисс Джонс. За все-таки случившиеся две или три встречи Яну удалось напоить девушку отличным чаем, и та долго удивлялась, какой это, оказывается, вкусный напиток. Между делом Ян узнал немного о своей внезапной помощнице. Ей было восемнадцать. Жила она на съемной квартире в пригороде, вместе с младшим братом. Других родственников не было. На жизнь зарабатывала подённой работой и шитьём, а вечерами доучивалась в школе, чтобы поступить в университет - хотела стать учительницей начальных классов. "Или все-таки уговорить Рейнарда…" В этом месте она так резко замолкла, что тогда Ян почел за благо сменить тему.
О себе девушка говорила не то чтобы неохотно, но без особого желания, похоже, просто не считала, что это может быть интересно "мистеру Яну". Кстати, все попытки Яна перейти на менее официальные обращения были очень вежливо, но решительно отвергнуты, Анна явно считала приличным держать дистанцию и никак иначе. А еще она оказалась очень терпеливым и благодарным слушателем, так что за время их недолгого знакомства ей довелось услышать немало любопытных историй про путешествия семьи Ян и похождения уже курсанта Яна. В общем, случайные встречи оставались редкими отнюдь не потому, что были им неприятны.
Словом, жизнь вошла в новое, но уже ставшее привычным русло. «Интересное существо человек – ко всему привыкает», - заметил как-то Ян и тут же смутился, поняв, что брякнул это вслух, да еще в присутствии Анны.

Как-то, уже ближе к концу лета, Ян вернулся домой чуть раньше обычного. Была пятница. И еще в прихожей его встретил привычный запах яблочного пирога.
А вот раздавшийся из гостиной возбужденный мальчишеский голос привычным отнюдь не был.
- Сестра! Ты только посмотри! Это же!.. Да такого в инфосети ни за что не найти!
Светловолосый мальчишка, как две капли воды похожий на сестру, стремительным шагом пересекал гостиную от книжного шкафа к кухонной двери, сжимая в руках пухлый том «Записок о демократии» Антуана Дио, когда на его пути воздвиглось непредвиденное препятствие в лице офицера флота. Юный любитель истории политики замер и уставился на Яна огромными голубыми глазищами, без грана робости. Сзади звякнуло. Ян обернулся. В дверях кухни стояла мисс Анна, у ее ног белели осколки тарелки, и лицо девушки было почти одного цвета с ними.
- Мистер Ян…
- Сестра тут совершенно ни при чем! – каким-то странным образом мальчишка в одно мгновение оказался между Анной и Яном, загораживая мисс Джонс своей тощей спиной. Книгу он по-прежнему не выпускал из рук, а глаза из голубых стали почти стальными. - Это я! Я пришел ее встретить, ждал в гостиной и тут увидел эту книгу. Вы не смеете ее увольнять! Она не виновата! – выпалил он на одном дыхании.
- Так, - сказал грозный офицер, едва сдерживая смех. – Пошли ужинать, пить чай, есть пирог и знакомиться. А о книге… - мальчишка заметно напрягся и подобрался, костяшки пальцев сжатых на потемневшей коже обложки побелели. – поговорим потом, - и, подмигнув несколько растерявшемуся мальчишке, Ян направился на кухню.
- Но поздно же уже, - попыталась робко протестовать мисс Анна, похоже, уже вспомнившая, как дышать.
- Ничего, вызову вам потом такси.
- Терпеть не могу чай, - услышал Ян у себя за спиной.
- Рейнард! – одернула брата девушка.

Первые несколько минут за столом все же висело напряженно молчание, иногда прерываемое легким перестуком ложек по дну тарелок с чечевичной похлебкой. Но поскольку лейтенант-коммандер был чужд как педагогике, так и правилу «Когда я ем, я глух и нем», постольку надолго молчание все же не затянулось.
- Интересуешься историей? – спросил Ян, расправившись с очередной ложкой похлебки и потянувшись за куском хлеба.
- И историей, и политологией, - кивнул Рейнард. – А у вас отличная библиотека!
- Благодарю, - усмехнулся Ян. – Хочешь стать ученым? Или политиком? – на втором слове он едва заметно скривился.
- Военным, - с вызовом бросил через стол мальчишка, и Ян краем глаза заметил, как напряглась мисс Джонс. Похоже, он нечаянно задел весьма болезненную тему. – Сестра не одобряет мой выбор, но я полагаю его достаточно разумным. Как только смогу, подам документы в Академию.
- В этом гораздо меньше романтики, чем может предположить человек твоего возраста, - покачал головой Ян и тут же понял, что явно зашел не с того конца.
- Я не романтик! Я все продумал! – гневно воскликнул мальчишка. – Академия дает отличное и при этом бесплатное образование…
- Точнее, армия платит за тебя, и долг придется отдавать.
- Одновременно делая карьеру, - парировал Рейнард. – Разумеется, в Союзе у военных нет такого влияния, как в Рейхе, но это хороший старт, - заключил он.
- Старт?
- Да, всю жизнь оставаться военным глупо, но если не можешь начать с чего-то другого стоящего, начни с армии.
Ян почесал в затылке:
- Вижу, ты готов рискнуть своей жизнью, но есть еще и ответственность за жизни других.
- При хорошем командире и у подчиненных шансы выжить больше, если, конечно, сами не будут полными дураками, - отрезал мальчик.
- А ты, конечно, будешь хорошим командиром?
- Конечно! – мальчишка уже не злился, просто удивлялся. – А зачем браться за что-то, если не хочешь и не можешь стать лучшим?!
- Хорошая позиция, - кивнул Ян.
"Мальчишка, конечно, идеалист, несмотря на всю напускную прагматичность, но что-то во всем этом есть… Хорошее или плохое - другой вопрос".
Мисс Джонс, которой поднятая тема явно нравилась все меньше и меньше, собрала со стола пустые тарелки и принялась составлять их в посудомойку вместе с прочей грязной посудой, шумя при этом чуть громче необходимого.
- Можно, я включу новости? – поинтересовался вдруг Рейнард.
Мисс Джонс метнула в брата неодобрительный взгляд и поспешно пояснила:
- Он всегда смотрит вечерние новости.
- Конечно! Надо же быть в курсе событий!
Ян имел свой взгляд насчет соответствия новостей реальному положению дел, но не отказывать же гостю, да еще такому непосредственному и отчего-то все более симпатичному.
Хозяин кивнул, мальчишка поднялся из-за стола и, совершенно явно не в своём духе, сказал:
- Спасибо большое, что позволили воспользоваться вашим экраном, - косясь в сторону посудомойки, точнее, копавшейся в ней сестры.
Та только вздохнула вслед вышедшему в гостиную брату:
- Иногда мне кажется, что я слишком ему потакаю.
- Просто вы его очень любите, - улыбнулся Ян.
- Да, - кивнула Анна. – На самом деле он очень добрый и умный мальчик, но иногда его заносит, и я никак не могу с ним сладить. Вот хоть бы толику здравого смысла… - она зарделась от какой-то невысказанной мысли и с удвоенной энергией захлопотала вокруг стола, накрывая к чаю.
Из гостиной послышался голос диктора:
- …В связи с этим перед журналистами с официальным заявлением Министерства выступил пресс-секретарь Джоб Трунихт.
- Сограждане… - голос диктора сменил мягкий приятный баритон.
Анна, на мгновенье переведя взгляд с пирога, который она только что поставила посреди красно-белой в клеточку скатерти, на мистера Яна, вздрогнула. У всегда улыбчивого и приветливого хозяина дома было такое выражение лица, будто принесенный к столу чайник вдруг превратился в жабу. Впрочем, не похоже, что причина была в чайнике, да и миновало наваждение почти мгновенно.
- Мисс Джонс, - водрузив ни в чем не повинный чайник на стол, Ян обернулся к девушке. – Какие у вас планы на завтра?
Завтра должна была неизбежно настать суббота и особых дел, кроме вечерних занятий на курсах, у Анны не было, но она отчего-то смутилась и ответила с лёгкой заминкой:
- Днем я совершенно свободна, мистер Ян.
- А пойдемте в парк? – Ян искренне надеялся, что она не подумает чего двусмысленного. - Там есть несколько очень славных мест.
Светловолосым людям свойственно очень быстро краснеть от смущения или негодования. И мисс Джонс не была исключением. Она долго молчала, теребя салфетку, которую как раз держала в руках, прежде чем, наконец, ответить:
- Конечно, мистер Ян, - похоже, она хотела что-то добавить, но только еще больше покраснела и поспешно вернулась к сервировке стола, скрыв пылающие щеки за выбившимися светлыми прядями.
«Не умеешь ты, Вэньли, с девушками общаться», - с тоской подумал Ян.
Оптимистичные голоса в соседней комнате сменились бравурной заставкой спортивного блока, оборвавшейся, впрочем, на середине. И в кухне, причем как будто прямо на своём месте, снова объявился Рейнард. Лицо у него было сосредоточенное и не слишком довольное.
- А ведь в теории все так гладко, - без особых предисловий мрачно заявил он.
Ян и Анна почти одинаково и одновременно вздрогнули, возвращаясь к реальности каждый от своих мыслей.
- Ты о чем? – поинтересовался Ян.
- Да о демократии, - скривился мальчишка. – Вот как так получается, что в системе, которая предназначена, чтобы народ мог выбирать себе достойных правителей, к власти приходят такие пустозвоны и демагоги, как этот Трунихт и его начальники?
Ян хмыкнул и с удивлением посмотрел на Рейнарда. "Вот тебе и идеалист малолетний, ага…"
- Ну, их-то народ не выбирал, - чтобы соблюсти объективность заметил он вслух.
- Их - нет, а Председателя Правительства - выбирал, - снова начал горячиться Рейнард. – А куда годится Председатель, у которого такие подчиненные?
Ян вздохнул и почесал в затылке:
- Ну, всем иногда свойственно ошибаться.
- Ага, но некоторые ошибаются постоянно. Или это сама система ошибочна.
- Да нет, - Ян снова поскреб затылок. – Идея-то прекрасна. Это идея свободы. И, увы, свободы делать глупости и ошибаться тоже.
- Вот-вот, - ядовито констатировал Рейнард. – И со временем ошибок отчего-то все больше и больше. Похоже, система изживает себя.
- Система? Похоже, - невесело согласился Ян.
- Но тогда получается, что надо что-то менять, - воодушевленно резюмировал мальчик.
- Наверное. Только вот куда…
- А может быть, если решать будут не так много людей, и глупостей будет не так много?
- Но масштаб их может оказаться куда сокрушительней.
- А если очень тщательно выбирать этих немногих?
- Как? Устраивать экзамены?
- А почему и нет?!
- Вариант, конечно… Но кто их будет экзаменовать и на что?
- Нууу… Другие!
- Кто?
- Комиссия какая-нибудь... Все это слишком сложно выходит! Лучше всего, когда один умный и честный правитель!
- А кто его выбирает?
- А никто!
- То есть получается автократия и узурпация?
- Да, и что тут плохого?!
- Ну, как тебе сказать? Вот вспомни, как установилась династия Гольденбаумов в Рейхе…
- … или во что она выродилась, - неожиданно сбавив тон и очень тихо, сказал Рейнард и почему-то покосился на сестру.
- И это тоже, - кивнул Ян.
- И все равно демократия в ее нынешнем виде никуда не годится, - мальчишка упрямо тряхнул светлыми кудрями.
- Знаешь что, бери-ка ту книгу с собой, почитай. И вообще, можешь пользоваться моей библиотекой.
Мальчишка прямо-таки просиял:
- Правда?!
- Конечно. Мне кажется, тебе стоит получше изучить историю, - открыто улыбнулся Ян.
"…прежде чем ты возьмешься ее изменять", - добавил он про себя.

@темы: фик, мини

---

[R_Puma]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

"Семейные узы".

[Scally]

Автор:  Scally;
Название: Алекс Китон / We Didn't Start the Fire;
Фандом: Семейные узы;
Герои: Алекс и его семья;
Саммари: любовательский клип об одном из самых популярных (и замечательных) телегероев Америки восьмидесятых.
Рейтинг: G (PG, если сильно придираться);
Размер: 58 MB;
Длительность: 04.19;
Примечания: альтернативная ссылка на YouTube, где можно посмотреть видео.

О выборе музыкального исходника.

Сюжета особого в клипе нет, но так как Алекс - своего рода символ Американского общества восьмидесятых и, соотвественно, предшествующих этому времени событий, то и музыкальное сопровождение тоже весьма символичное (знаменитый и драйвовый We Didn't Start the Fire" Билли Джоэла).

@темы: клип

---

[emerald]

Название: Смерть под парусом
Автор: Изумрудная змея
Бета: Oscuro Libre, Айриэн
Размер: миди, ~9800 слов
Персонажи: Уолдер Фрей, Варис, Мейдж Мормонт, Бриенна Тарт, Сандор Клиган и прочие подозреваемые
Категория: джен
Жанр: детектив
Рейтинг: R
Краткое содержание: убийство на браавосском корабле
Примечание: кроссовер с романом Агаты Кристи

СПОЙЛЕР!!!

"Убийство в Восточном экспрессе".
Примечание: фик написан на ФБ-2012 за команду ПЛиО.

Глава I
«Ласточка»

Туман поднялся из моря и окутал Браавос. С большого каменного моста нельзя было разглядеть ни храм Семоша, ни храм Селлоса, между которыми и был перекинут этот мост. Варис стоял у самых перил и смотрел куда-то вдаль, может быть, в сторону Храма Лунных Певцов, а может быть — еще дальше.

За спиной послышались шаги. Не оборачиваясь, Варис подумал, что женщина, должно быть, совсем низенькая, а мужчина, напротив, огромный и хромает на левую ногу. Шаги остановились, мужчина что-то сказал, но туман съел его слова.

— Потом, когда все кончится, — ответила женщина, и, услышав этот голос, высокий и чистый, как звук серебряного колокольчика, Варис вздрогнул и обернулся.

Эти двое уже спускались с моста. Женщина оказалась гораздо выше, чем Варис решил по звуку ее шагов, и он на мгновение остановился, не в силах понять, как он так ошибся, затем понял и почти бросился за ними следом, но тщетно — они спустились в туман, и туман поглотил их.

— В высшей степени любопытно, — пробормотал Варис. Затем зябко поднял повыше ворот своего мехового плаща и пошел в сторону гостиницы. Удивительно мерзкая зима в Браавосе.

Впрочем, Варис приехал в Вольный Город Браавос не ради его климата, равно как и не для того, чтобы любоваться храмами на Острове Богов. У него были в этом городе важные дела, которым он собирался посвятить еще дня три, не меньше. Однако утром, когда они с Грасио Видалем завтракали свежим хлебом с травами, белым буйволиным сыром и нежно-розовой ветчиной, Варису подали записку, которая требовала его немедленного возвращения в Королевскую Гавань.

Он задумался. Его дело с Грасио Видалем было такого сорта, что бросить его на полпути никак не годилось. С другой стороны, спешное дело в Королевской Гавани никак нельзя было отложить…

Из затруднения его вывел сам Грасио Видаль, пожилой добродушный браавосец.

— А знаете ли вы, друг мой, что я никогда не бывал в Семи Королевствах?

Варис вежливо удивился и выразил сожаление, что его друг Грасио никогда не видел красот Вестероса.

— Что, если я поплыву с вами? По дороге мы обговорим наши дела, а затем вы, если у вас будет время, покажете мне вашу прекрасную столицу.

Они оба знали, что времени на то, чтобы водить браавосца по столице, у Вариса не будет, а в зимнем Вестеросе, разоренном гражданской войной, смотреть особо не на что.

Уехать из Браавоса оказалось не так-то просто. На одном судне не было места, на втором тоже, третье должно было отплыть только послезавтра, четвертое выглядело так ненадежно, что Грасио Видаль, разбиравшийся в кораблях, и близко подходить к нему не стал. Наконец, капитан пятого сказал:

— Все каюты у меня проданы. Однако я через час отплываю, а последний пассажир все никак не явится. Если он не придет, каюта ваша. Только учтите, койка там одна. За отдельную плату могу подвесить гамак.

Варис уверил его, что обожает спать в гамаке, и они с Грасио Видалем остались ждать запоздавшего пассажира на пристани. Видимо, судьба благоволила Варису и его спешным делам, потому что больше никто на пристань не явился, и каюта осталась за ними.

Все остальные пассажиры уже стояли на палубе в ожидании того момента, когда «Ласточка» (так назывался корабль) проплывет между ногами браавосского Титана. Варис огляделся и сразу заметил укутанного в меха сморщенного старичка, похожего на пожилого хорька.

— Лорд Фрей, — сказал он учтиво.

— Лорд Варис, — без всякой учтивости ответил лорд Фрей. Телохранитель за его спиной что-то проворчал.

— Какая неожиданная встреча, — медовым голосом сказал Варис. Телохранитель оскалился и ничего не ответил. Грасио Видаль потрясенно вздохнул.

— Боги, что за чудовище! Какое ужасное лицо! Вы его знаете?

— Знал когда-то, — задумчиво ответил Варис. — Почему-то мне донесли, что он мертв, я постараюсь прояснить этот вопрос, когда мы приплывем в Королевскую Гавань. Так значит, он теперь телохранитель Уолдера Фрея, ну и ну. Какое падение.

— Падение? — недоуменно повторил Грасио Видаль.

— Этот человек, Сандор Клиган, когда-то был телохранителем короля.

На носу целовалась парочка тирошийцев: длинноногий синеволосый юноша и его жена, увенчанная копной ярко-красных кудряшек. Со спины ее бедра смотрелись настолько аппетитно, что Видаль одобрительно причмокнул, однако когда муж на мгновение от нее отлепился, стало видно, что личико у нее совсем детское. Впрочем, при виде ее груди Видаль невольно причмокнул еще раз, и тут же смутился, заметив, какой взгляд на него бросила прошедшая мимо септа.

Возле левого борта два купца рассуждали о ценах на соленую рыбу. Оба были одеты в темно-синие плащи, их лица украшали одинаковые бороды и усы подковкой, разговаривали оба с густым северным произношением и были бы похожи, как близнецы, если бы один не был в три раза толще другого.

У правого борта стояла стройная темноволосая девушка и печально смотрела на город. Галантный Грасио Видаль хотел было подойти к ней и произнести какую-нибудь пышную фразу, в которой серое и довольно грязное море сравнивалось с ее синими глазами к вящему позору моря, но его опередили. Сначала он подумал, что к его прелестной незнакомке приблизился какой-то рыцарь, но затем понял, что это женщина: огромного роста, мужеподобная, коротко стриженая и с уродливым шрамом на щеке.

Грасио Видаль хотел сказать что-нибудь по поводу извращения человеческой природы, но его отвлек громкий скандал по левому борту. Старик, которого Варис назвал Уолдером Фреем, пронзительно вопил, тыкая пальцем в сторону немолодой статной дамы.

— Если бы у меня только были целы руки! — сказала она с сожалением. Грасио Видаль увидел, что обе руки у нее перебинтованы, а левая еще и обложена дощечками.

-Жаль, что ты не переломала себе ноги, ведьма! — заорал Уолдер Фрей. — Тогда, может, бы сидела бы на своем вонючем острове, а не мозолила глаза порядочным людям, старая потаскуха! Лорд Варис, будьте свидетелем, эта женщина преследует меня!

— Преследую? Да я дала бы себе руку отрубить, чтобы никогда не видеть твоей гнусной рожи, и вторую — чтобы моя Дейси никогда бы ее не видала, упокой боги ее душу.

— Ах, ты! Клиган, убей ее! Я приказываю!

— Нашли дурака, — хладнокровно ответил Клиган. — Я нанимался вас охранять, а не баб резать у всего корабля на виду.

— Уволю! Выгоню!

— Да гоните. Пусть вас Пейт охраняет.

Пейт, кто бы он ни был, видимо, не казался Уолдеру Фрею надежной защитой, потому что он вместо ответа только гневно пожевал губами и спустился вниз в свою каюту, даже не дождавшись каменного Титана.

— Ужасный человек, — сказал пронзительный женский голос за левым ухом Грасио Видаля. — Моя дочь всегда говорит, что нет ничего хуже злых стариков. В молодом человеке должно быть немного перца, это правильно, но к старости нужно добреть. Вот я, например, никому в этой жизни не желаю зла!

Видаль незаметно прочистил пальцем левое ухо и вежливо поклонился. Он тоже считал, что с возрастом надо добреть, хотя это не всегда легко. Оглушившая его лоратийка восторженно улыбнулась и продолжила рассказ о своей дочери, внуках, доме, саде и чудесном путешествии по Вольным Городам, в которое ее отправила прекрасная любящая дочь.

— Я ей говорю, милая моя, это же дорого, у тебя четвертый ребенок вот-вот родится, и вам надо перекрасить дом, и это платье давно пора отдать служанке, куда только смотрит твой муж… Не то чтобы он не заботился о ней, чудесный человек, но вы знаете, мужчины есть мужчины. А она мне говорит, мама, ты меня рожала в муках, и это правда, знаете ли, двое суток, двое суток, я думала, тут меня боги и приберут, и шла она задницей вперед, вот такая наша женская доля, я, говорит, мама, для тебя ничего не пожалею, езжай, посмотри мир…

Грасио Видаль отрешенно подумал, что, кажется, он тоже ничего не пожалеет, чтобы отправить эту прекрасную женщину куда-нибудь на Летние Острова.

Сразу после выхода в открытое море «Ласточку» начало ощутимо покачивать, и капитан, вглядевшись в позеленевшие лица пассажиров, предложил всем ложиться спать. Варис и Грасио Видаль задержались наверху дольше всех: они не страдали морской болезнью, к тому же резонно полагали, что на открытой палубе их сложнее подслушать, чем в каюте. Наконец они оба спустились вниз. Их каюта была восьмой, самой дальней по коридору. За первой дверью кто-то приглушенно стонал, за второй хихикали тирошийцы, за третьей септа бормотала молитвы. Из четвертой доносился страшный крик Уолдера Фрея. Клиган стоял, прислонившись к косяку, и чистил ногти кинжалом. Дверь распахнулась, и из нее вылетел рыжий мальчишка, держась за распухшее красное ухо.

— И не носил я никаких записок, — сказал он Клигану плаксиво. — Я грамотный, что ли? Из каюты меня выгнал, спи, говорит, где хочешь.

— Еще ныть ты мне тут будешь. Иди, ложись под лестницу и не ной.

— Дубина, это по-морскому называется «трап».

Клиган повернулся, чтобы отвесить ему затрещину, мальчишка отскочил и бросился бежать в сторону трапа.

За следующей дверью, очевидно, жила лоратийка.

— И она мне говорит, мама, каждую монету проверяй на зуб, каждую, если у нас на базарах все жулики, ты у него каждый день баранину покупаешь, и каждый день он тебя обвесить норовит, бесстыжая рожа, а с иностранцами, небось, и вовсе никто не стесняется, подсунут фальшивые деньги, а потом тебя же срамить будут…

— Вы совершенно правы, — утомленно ответил густой женский голос из-за переборки. Даме с переломанными руками в этом путешествии определенно не везло с попутчиками.

Из предпоследней каюты нежно тренькала лютня.

Варис и Видаль недолго поспорили о том, кто ляжет в гамак; наконец Видаль лег на койку и тут же уснул. Варис вскоре последовал его примеру.

Спустя несколько часов он неожиданно проснулся. Корабль мерно покачивался на волнах, Грасио Видаль ровно дышал, в трюме попискивали крысы. Варис некоторое время полежал с открытыми глазами, затем беззвучно встал и вышел из каюты. Посреди коридора сидел Клиган, прислонившись спиной к переборке, и оглушительно храпел. Варис усмехнулся — вот так охрана! Он пошел к трапу. Корабль качнуло на волне, и Варис упал прямо на спящего Клигана. На мгновение он подумал, что вот тут ему и настанет конец, но Клиган даже не пошевелился. Варис нахмурился, наклонился к спящему телохранителю, потряс его за плечо, понюхал его дыхание и, наконец, сильно сдавил двумя пальцами мочку его правого уха. Клиган продолжил храпеть. Варис выпрямился, вздохнул и вернулся в свою каюту, где разбудил Грасио Видаля.

— Вставайте, мой друг, — сказал он шепотом. — Нас ждет очень неприятная обязанность, и лучше нам выполнить ее вдвоем.

— А? — сонно сказал Видаль. — Что такое? В чем дело?

— Я думаю, что лорд Фрей убит.

Глава II
…сная ...вадьб…

Лорд Фрей действительно был мертв, и умер он не от старости: его постель и рубашка были залиты кровью.

— Хорошенькое дело, истыкали старика, как конскую колбасу, — пробормотал Видаль.

Варис молча покачал головой, намочил в рукомойнике тряпочку и начал смывать кровь. Видаль отвернулся: ему довольно часто доводилось убивать людей, но он редко имел дело с их мертвыми телами.

— Странно, — пробормотал Варис, — очень странно. Взгляните-ка сюда, друг мой и скажите, что вы об этом думаете.

Видаль нехотя глянул на распростертое на постели тело.

— Да, действительно странно. У убийцы хватило хладнокровия опоить телохранителя сонным зельем, но стоило ему оказаться наедине со своей жертвой, и он словно обезумел, начал наносить один удар за другим. И почему старик не кричал, не сопротивлялся?

— Потому что он был убит первым же ударом. Этим. — Варис указал на разверстую рану в горле. — Или этим. — Он потрогал небольшой разрез прямо над сердцем Фрея. — Или этим. Посмотрите, какая глубокая рана, должно быть, позвоночник перебит. А вот этот удар в печень убил бы его только через несколько часов ужасных страданий. И этот, в живот, тоже. Но эти раны были нанесены уже мертвому, иначе он перебудил бы криком весь корабль.

— Дикая ярость, бешенство…

— Да, возможно. Это объясняет дыру под ключицей: ни один опытный человек не станет туда бить, там нет важных органов, зато нож может легко застрять в ребрах. Кстати, это был именно нож, а не кинжал: лезвие плоское. Однако взгляните сюда: видите, кожа едва разрезана. И здесь тоже. И тут, на руке, просто царапина. Никакая дикая ярость не заставит наносить такие несерьезные раны.

— И скверно же от него пахнет, от бедняги. Вы полагаете, что убийц было двое, скажем, мужчина и женщина?

— Или взрослый и ребенок, — спокойно предположил Варис. — Вы когда-нибудь видели, как хищники учат своих детенышей охотиться? К слову о хищниках, вы, случаем, не заметили, путешествует ли леди Мормонт одна или с дочерью?

— Кто?

— Леди Мейдж Мормонт, дама, с которой наш покойник имел такую оживленную беседу.

— Она? Вы полагаете, что это женщина ударила его ножом с такой силой, что проткнула насквозь?

— А почему бы и нет? У женщин Мормонтов репутация прекрасных воинов.

— Да, но с ее руками…

— С руками, — задумчиво повторил Варис. — Что это там белеет у жаровни?

Он наклонился и начал подбирать с пола какие-то клочки.

— Убийца что-то разорвал и бросил в жаровню, но не заметил, что часть обрывков упала на пол. Или не убийца, а сам Фрей — мальчик что-то говорил про записку… Знаете что, друг мой, сходите-ка за капитаном. Мы нехорошо сделали, что не позвали его сразу. А я пока попробую сложить эти клочки во что-нибудь вразумительное.

— За капитаном и за септой, — уточнил Видаль.

— За септой? — недоуменно переспросил Варис.

— Да, чтобы она прочитала молитвы над телом.

Лицо Вариса осталось непроницаемым.

— Конечно, друг мой, и за септой тоже. Но после.

Когда Видаль вернулся с капитаном, Варис уже разложил клочки пергамента на дощатом столе и хмуро смотрел на них.

— Что вы об этом думаете? — спросил он капитана.

— Скверное дело, милорд.

— Да, безусловно, но я вас спрашиваю не о покойнике, а вот об этой записке.

— Я неграмотен, милорд, — мрачно ответил капитан.

Видаль протиснулся к столу.

— …сная …вадьб… Прекрасная свадьба? Опасная? Ужасная?

— Красная свадьба.

— Я, к своему стыду, плохо знаком с обычаями Семи Королевств. Что такое эта Красная свадьба: какой-то праздник, обряд?

— Ни то, ни другое. Вы, должно быть, слышали, несколько лет назад у нас была так называемая Война Пяти Королей.

— Да, конечно.

— Одним из этих королей был Робб Старк, король Севера. Он заручился поддержкой этого самого сира Уолдера Фрея, а взамен обещал жениться на его дочери. Однако затем он встретил миловидную дочь какого-то мелкого лорда и женился на ней.

— И это назвали Красной свадьбой? Немудрено, что старик так взбесился, когда ему об этом напомнили.

— Нет, — медленно сказал Варис, — не это. Лорд Фрей действительно был очень возмущен, но все же согласился не ссориться со Старком, и в знак примирения выдал свою дочь за его дядю. Все северяне собрались на свадьбу, был большой пир. А после того, как молодых отвели в опочивальню, Уолдер Фрей подал знак, и северян начали убивать.

Капитан кашлянул в кулак, Грасио Видаль не издал ни звука.

— Среди убитых на Красной свадьбе была и дочь леди Мэйдж, Дейси Мормонт. Скажите, капитан, кто первым нанял каюту на вашем корабле — лорд Фрей или леди Мормонт?

— Голубки из Тироша. После них — купец из Солеварен, который так и не объявился, и какой-то мальчишка с Простора. Затем септа, а после нее — уже старик со слугой и телохранителем. После них лоратская трещотка, затем миледи со служанкой. Потом заявились девчонка с лютней и та здоровенная баба с мечом.

— Они пришли вместе?

— Нет, девчонка чуть попозже. Ей каюты уже не досталось, и она чуть не плакала от огорчения, тогда баба со шрамом сказала, что девочка может ночевать с ней.

Видаль многозначительно присвистнул, затем покосился на мертвое тело на постели.

— Вчера утром мальчишка с Простора прислал ко мне сказать, что не поедет. Слуга сказал, что он накануне ночью порезался с кем-то на Лунном Пруду, что ж, дело обычное. А в его каюту я поселил двух купчишек.

Варис достал из кармана свиток пергамента и карандаш.

— Посмотрим. В этой каюте должен был жить юноша с Простора, а в итоге она досталась двум купцам. Дальше муж и жена, септа, Уолдер Фрей, дама из Лората, леди Мормонт со служанкой, леди Тарт и лютнистка, затем мы с вами, Грасио, вместо какого-то купца из Солеварен.

— Леди кто?

— Леди Бриенна Тарт с Сапфирового Острова. Кстати, по поводу ран, которые наносят мужчины и женщины — в прошлом году эта леди выиграла турнир в Ланниспорте. На трибунах все бились об заклад, что она выберет королевой любви и красоты Джейме Ланнистера.

Видаль снова искоса посмотрел на мертвеца.

— И… что же?

— Она надела венок на Розамунд Ланнистер. Но это, впрочем, всё вздор. Капитан, видите ли, дело в том, что я по долгу службы довольно часто имею дело с подобными происшествиями. Вы, конечно, царь и бог на этом судне, но если вы позволите мне провести расследование…

Капитан недослушал, махнул рукой и вышел из каюты.

— Мне кажется, он согласен, — невозмутимо сказал Варис. — Что ж, друг мой, приведите мне…

— …септу.

— Да, септу и эту женщину из Лората, их каюты через стенку от этой, и они могли что-нибудь слышать. Но это после, а сейчас приведите мне слугу лорда Фрея, он должен спать где-то под лестницей, которую моряки называют трапом. А потом, если вам нетрудно, возьмите у меня в багаже, в черной лаковой коробке, маленький продолговатый пузырек синего стекла и дайте понюхать доблестному стражу в коридоре. Или нет, сначала попытайтесь разбудить Клигана, а я…

— А вы?

— А я тем временем попробую проверить, действительно ли у леди Мормонт сломаны обе руки.

Глава III
Блондинка и матрос

Варис осторожно постучал в каюту леди Мормонт. Дверь приоткрылась, и наружу боязливо высунулось девичье лицо. Служанка, должно быть, когда-то была очень миловидна, но это было до того, как северная зима оставил на ее лице жестокие следы обморожения.

— Что вам угодно? — пролепетала она.

— Мне угодно поговорить с вашей госпожой по важному делу. Разбудите ее, если она спит.

— Она не спит, — отозвалась леди Мейдж из глубины каюты. — Подождите, пока я накину платье, и, ради всех богов, старых и новых, говорите тише. Если проснется моя соседка, нам всем мало не покажется. Джейн, иди сюда, помоги мне.

Дверь закрылась. Варис огляделся по сторонам. Нет, никто не проснулся, даже мальчик-слуга, над головой которого сначала прошелся Грасио, а затем капитан.

Служанка снова высунула голову из-за двери и молча поманила его в каюту. Леди Мейдж сидела на койке, на плечах у нее красовался алый халат, расшитый райскими птицами.

— Можете не говорить мне, что в этом одеянии я похожа на старую шлюху, я сама знаю. Но у этого халата очень широкие рукава, а мне сейчас это важнее. Что у вас за дело посреди ночи?

— Лорд Уолдер Фрей мертв.

Горничная пискнула и зажала себе рот руками. Леди Мейдж глубоко вздохнула.

— Убит, вы хотите сказать. Если бы он сдох от разрыва сердца, едва ли вы явились бы радовать меня среди ночи.

— Да, убит.

Леди Мейдж попыталась встать, и тяжело рухнула на колени рядом с койкой. Варис бросился было ее поднимать, но остановился.

— Хвала тебе, Матерь милосердная, — хрипло сказала леди Мейдж. — Услышала ты мои молитвы.

— За странные дела вы благодарите Мать, — ровным тоном заметил Варис.

Леди Мейдж посмотрела на него невидящим взглядом.

— Четыре года я молила Мать, чтобы она сохранила жизнь Уолдеру Фрею. Четыре года я просила ее, чтобы он не умер ни от старости, ни от болезни, чтобы она сберегла его для холодной стали.

— И вы думаете, что боги слушают такие молитвы?

— Прежде думала. Теперь знаю. Джейн, помоги мне.

Она с трудом встала на ноги, снова села на койку и вытянула в сторону Вариса правую руку.

— Левая не поднимается, — сказала она спокойно, — если хотите, я сниму повязку, но потом найдите мне кого-нибудь, кто сможет поставить мои кости на место.

Варис начал было протестовать, но леди Мейдж только усмехнулась.

— Не говорите, что пришли за чем-то другим.

Варис молча поклонился и начал разматывать повязку на ее правой руке.

— Скверная рана, — заметил он. — До сих пор кровит. Как это случилось?

— Я наехала в лесу на браконьера, а он ткнул меня рогатиной, мерзавец. Хорошо хоть не в брюхо, а в руку.

Варис сочувственно поцокал языком и ловко вернул повязку на место.

— А левую руку вы как сломали?

— Пошла ночью по нужде и упала с горшка.

Варис замер с размотанной повязкой в руках.

— Что?

— Можете смеяться, — разрешила ему леди Мейдж. — Уж поверьте, во всей гостинице никто не ржал надо мной громче, чем я сама. Оххх!

— Прошу прощения, миледи. Да, эта кость действительно была сломана примерно месяц назад. В гостинице, вы говорите? Значит, левую руку вы повредили уже в пути? Но правую поранили на Медвежьем Острове? И с такой серьезной раной вы отправились путешествовать по Вольным Городам?

— А что же мне было делать? Сидеть дома и злиться на весь белый свет? И хорошая новость до меня бы еще полгода не дошла.

На это Варису было нечего ответить. Он молча встал, поклонился и направился к двери.

— Стойте!

Он обернулся.

— Кого вы будете подозревать теперь?

— Всех, — коротко ответил Варис.

— Но кого-то более других?

Варис подумал и снова сел на койку.

— Я не сказал вам, как именно был убит Уолдер Фрей, а вы не спросили. Вы верно догадались, его смерть пришла от холодной стали, убийца нанес ему более десяти ударов ножом, некоторые — с такой силой, что рассек кости. На этом корабле есть несколько очень сильных мужчин и даже одна женщина. Но зайти в каюту лорда Фрея, не вызвав ничьих подозрений, мог только один из них.

— Его телохранитель.

— Да. Он выпил сонное зелье, в этом у меня нет никаких сомнений. Но это зелье могли ему подсунуть — и он мог выпить его сам.

Леди Мейдж в задумчивости прикусила губу.

— Сандор Клиган — скверный человек, он убийца, и душа у него чернее зимней ночи. Но я никому не желаю отвечать за чужие грехи, и ему тоже. Джейн, расскажи, что ты видела этой ночью.

Горничная стиснула руки от волнения.

— Я ночью хотела подняться на палубу, чтобы… чтобы…

— Чтобы подышать свежим воздухом, — пришел ей на помощь Варис.

— Да. И, когда я выглянула в коридор, я увидела… увидела, как из одной каюты вышла женщина и тоже пошла на палубу. Я постеснялась идти за ней и вернулась к себе. Леди Мормонт проснулась и спросила, почему я мечусь туда-сюда. Я ответила, она назвала меня дурой и велела идти… куда я шла. Но там не было никого.

— Вы говорите «из одной каюты», значит, не можете точно сказать, из какой?

— Сначала не могла, потому что в коридоре темно. Но потом, когда я пошла наверх, я поняла, что это была каюта лорда Фрея, потому что рядом с ней на полу сидел этот человек и спал.

Варис почесал себе нос.

— Вы говорите, что в коридоре было совсем темно, как же вы поняли, что это женщина, а не мужчина?

— У нее были длинные светлые волосы, милорд. Их хорошо было видно даже в темноте.

— Длинные светлые, — пробормотал Варис. — Скажите, Джейн, а вы не подумали о том, что на этом корабле нет ни одной женщины с длинными светлыми волосами?

— Какая разница, о чем она подумала? — вмешалась леди Мормонт. — Ваш убийца, лорд Варис, сейчас плывет в Браавос на спине какого-нибудь морского чудовища. Вы знаете, как называют тех, кто служит в Храме Черного и Белого.

— Да, знаю. Безликие.

— Безликие убийцы. На этом корабле больше нет женщины с длинными светлыми волосами, лорд Варис. Она сделала свое дело, ей незачем тут оставаться.

На это Варису совсем нечего было ответить, и он вышел в коридор, где Сандор Клиган уже начал слабо отмахиваться от флакончика, который Грасио Видаль упорно совал ему под нос.

— У меня для вас две плохие новости, Клиган, — сказал Варис. — Ваш хозяин мертв, и вряд ли кто-то еще возьмет вас в телохранители. Поднимемся на палубу, поговорим.

Дверь крайней каюты открылась, и оттуда выглянул толстый купец.

— Что вы шляетесь по ночам? — простонал он жалобно. — Спать же невозможно!

Клиган зевнул и с трудом встал.

— Дядя, хочешь, я дам тебе в лоб, и ты до утра проваляешься?

Купец исчез за дверью.

Подойдя к трапу, Клиган нагнулся и потряс за плечо спящего мальчика. Тот что-то промычал, но не проснулся.

— Спит, как пеньку продавши. Значит, всё-таки вода.

— Какая вода? — спросил Варис.

— Сонное зелье было в воде. Могло быть в вине: я пару раз, признаться, хлебнул из фляги, но парню не давал, а его тоже не добудишься.

— А откуда вы взяли воду?

— Юнга принес.

— Какой, как он выглядел?

Клиган задумался.

— Чернявый, кривоногий. Щербатый еще, переднего зуба нет.

— Понятно. Скажите, почему сир Уолдер так кричал на мальчика, в чем было дело?

— Да записку ему какую-то подбросили. Он совсем чумной был с этими записками, пятерых слуг за год сменил, Пейт у него шестой.

— Вы видели когда-нибудь эти записки?

— Нет. Я раз попросил показать, так он орал так, что чуть жилы в горле не полопались. Но боялся он чего-то, это точно. Меня вон нанял, шарахался от каждого куста. Ни в одном месте долго не жил, все переезжал. Я как-то раз спросил, чего ему дома не сидится, он посмотрел на меня и говорит: «Первую-то записку мне как раз в Близнецах и подбросили». А я думаю, не было никаких записок, а просто он на старости лет умом подвинулся.

— Нет, — задумчиво сказал Варис, — записки как раз были. Вам его жалко?

Клиган ухмыльнулся.

— Жалко, милорд, у пчелки в жопке. Я, пожалуй, здесь, у мачты досплю.

Вернувшись вниз, Варис обнаружил, что Грасио Видаль все-таки выполнил свое намерение и разбудил септу. Она стояла на коленях возле тела и тихо молилась.

— Я сожалею, что вам пришлось это видеть, — негромко сказал Варис. — И еще больше сожалею, что вынужден прерывать ваши молитвы, но не согласитесь ли вы ответить на несколько вопросов.

Септа молча кивнула и поднялась с колен. Это была совсем молодая женщина, и суровые правила Церкви Семерых еще не успели наложить на нее свой отпечаток: большие карие глаза были полны слез.

— Расскажите мне все, что вы видели и слышали, начиная с того момента, как спустились с палубы.

— Молодая девушка в дальней каюте играла на лютне. Очень хорошо играла, я открыла свою дверь, чтобы лучше слышать. Несколько песен спустя он, — она указала подбородком не бездыханное тело, — начал кричать на слугу, и я закрыла дверь. К сожалению, это не помогло, здесь довольно тонкие переборки. К тому же, мои соседи справа… — Она смутилась и посмотрела в пол. — Я не имею права их осуждать, они женаты, но… здесь очень тонкие переборки. Я пыталась молиться, и все ждала, когда же они, наконец, утихнут и заснут, но они все никак не унимались. Наконец я решила выйти на палубу и подышать свежим воздухом. Я открыла дверь и увидела…

Она замолчала и смущенно посмотрела на мертвеца.

— Вы увидели?.. — повторил за ней Варис.

— Как в его каюту заходит какая-то белокурая женщина. Простите, но когда я подумала, что слева будет раздаваться то же самое, что и справа… Я почти выбежала из своей каюты и поднялась на палубу. Там я гуляла какое-то время, молилась, но вскоре замерзла и спустилась вниз.

— Пока вы гуляли по палубе, вы встретили кого-нибудь?

— Да, молодую горничную. Но, думаю, она меня не видела. Я поняла, что она хочет… уединиться, и решила ее не смущать.

Варис кивнул и вышел из каюты, Грасио Видаль последовал за ним.

— Белокурая женщина? — переспросил он недоуменно. — Но на корабле нет ни одной белокурой женщины, кроме, разве что, леди…

— Леди Бриенны, да, друг мой, но она коротко острижена. На корабле нет ни одной белокурой длинноволосой женщины, в этом я уверен. И более того, я готов биться об заклад, что среди матросов нет ни одного черноволосого, кривоногого и щербатого.

Грасио Видаль озабоченно покачал головой.

— Не знаю, что за матроса вы имеете в виду, но вы знаете не хуже меня, что длинноволосую блондинку можно сделать из кого угодно: для этого только и нужно, что хороший парик.

Варис зашел в свою каюту.

— Да, — с досадой сказал он, — знаю, но даже если я обыщу всех пассажиров и найду в чьих-нибудь вещах белокурый парик… — он встал на колени перед своим сундуком, — то это решительно ничего не докажет, потому что…

Он замолчал.

— Потому что? — повторил за ним Видаль.

Варис указал пальцем на свой сундук и неожиданно засмеялся. Поверх всех его вещей лежал белокурый парик.

Глава IV
Вопросы и ответы

— Брандон Сноу.

— Торрхен Сноу.

— Нет, мы не братья.

Купцы из каюты возле трапа, по счастью, не спали, но это не сделало их более разговорчивыми собеседниками. Услышав о том, что на корабле произошло убийство, они подскочили и бросились в трюм, проверять свой груз, но стоило Варису сказать им, что убитый не был ограблен, как они тут же успокоились. За свою жизнь они, видимо, опасались меньше, чем за кошельки.

Выглядели они скверно. Толстяк Брандон страдал от зубной боли, щека у него была подвязана какой-то тряпкой, и время от времени он хватался за эту тряпку и громко стонал. Жилистый Торрхен мучился от качки. Оба утверждали, что ночью ни сомкнули глаз ни на минуту. Ходил ли кто-нибудь в коридоре, они не слышали, зато в красочных подробностях описали, как резвилась за стенкой чета тирошийцев.

— Где мои двадцать лет? Не поверите, милорд, когда-то я был строен, как сосенка, и тоже задавал девкам жару по пять раз за ночь. Ох, как же болит, зараза!

— За такие сиськи я бы и сам подержался, милорд. Мне бы такую девчонку, я бы с нее тоже всю ночь не слезал. Ыыыы! Прошу прощения, милорд, эта качка меня доконает.

— Значит, вы уверены, что эти молодые люди не выходили из каюты? — уточнил Варис.

— Да они с койки не вставали, милорд. Только девчонка закончит заливаться, как парень переворачивает ее на другой бок и давай по новой. Она сперва что-то лепечет по-своему, мол, хватит, я устала, а потом как войдет во вкус, так хоть уши затыкай.

— Торрхен раз постучал им в стену башмаком, так они и не услышали.

— Поймите меня, милорд, я в свое время и сам погулял немало, хорошо так погулял, но когда у человека все кишки переворачиваются от этой проклятой качки, а тут за стеной идет такая собачья свадьба, то поневоле взвоешь.

— А каково септе было все это слушать? Мы-то, грешники, приедем в порт и там уж своего не упустим, а она, бедняжка, отреклась от мира.

Тут Торрхен ткнул Брандона в бок кулаком, показал глазами на Вариса, и оба купца приняли крайне добродетельный вид.

— Так значит, говорите, зарезали его? Вот беда какая.

— Никогда про такое не слышал, чтобы убивали, да не грабили.

— А как его звали-то, покойника?

— Уолдер Фрей, — коротко ответил Варис.

Купцы переглянулись.

— А не выпить ли нам по такому случаю, кум Торрхен?

— Я полагаю, что выпить, кум Брандон. Ночь-то всё равно пропала.

— Я вижу, вы не очень огорчены, — заметил Варис.

Купцы дружно усмехнулись.

— Мы с Севера, милорд, — пояснил Брандон.

— Не желаете с нами, милорд? У меня припасено отличное пентосское янтарное.

Варис отказался от вина и перешел в следующую каюту. Молодожены из Тироша, видимо, утомились после своих полуночных подвигов и теперь с трудом продирали глаза. Молодая жена спросонья поленилась одеваться и просто замоталась в одеяло, в котором ее пышные формы были не видны, так что выглядела она совершенным ребенком. К сообщению об убийстве оба отнеслись во всем равнодушием молодости. Нет, ночью они не спали (ха-ха-ха!). Нет, они не слышали, чтобы в коридоре кто-то ходил (ха-ха-ха!). Им стучали в стену? (Ха-ха-ха!) Нет, они не обратили внимания. (Ха-ха-ха!) Судя по хихиканью, которым они проводили уходящего Вариса, их соседям не суждено было выспаться этой ночью.

Возле каюты лоратийки Варис прислушался, но ничего не услышал — видимо, женщина спала крепким сном, которым боги вознаграждают за праведную жизнь и хорошее пищеварение. Он решил оставить ее напоследок, а сам снова постучался в каюту леди Мормонт.

— Расскажите мне подробно все, что вы видели, слышали и делали с того момента, как зашли в свою каюту.

— Все надеетесь поймать Безликого за хвост? — усмехнулась леди Мейдж. — Ну-ну, удачи. Когда я зашла в каюту, я велела Джейн меня раздеть и сразу легла. Девочка из каюты слева играла на лютне, и очень хорошо играла. Затем моя соседка справа начала со мной разговаривать. Точнее, она говорила, а я время от времени с ней соглашалась. Потом… потом я услышала какой-то скрип и грохот слева. Я спросила, что у них случилось; леди Бриенна ответила, что они задвигают дверь сундуком на ночь. Затем дорогой покойник начал орать на слугу. Мы еще какое-то время поговорили с моей соседкой, и, должно быть, после этого я заснула. Проснулась я от того, что Джейн дергала дверь туда-сюда, и больше уже не засыпала. В коридоре было тихо, только храпел этот горе-телохранитель. Мне показалось, что я слышу чьи-то шаги, но, видимо, это было ближе к лестнице. Затем кто-то прошел мимо моей двери и сразу вернулся обратно. А потом уже началось хождение по коридору и разговоры.

Смысл предосторожности с сундуком Варис понял, как только подошел к каюте леди Бриенны. По какой-то причине эта дверь открывалась не наружу, как все остальные, а внутрь. Варис постучал, и изнутри послышался тот самый скрип и грохот, о котором говорила леди Мейдж.

Бриенна Тарт была одета в короткие мужские штаны, мужскую же полотняную рубашку и длинные чулки из грубой синей шерсти. На другой женщине, более красивой, этот наряд выглядел бы невозможным кокетством, но про Бриенне было понятно, что она просто натянула на себя первое, что попалось ей под руку. Лицо ее выглядело помятым, на щеке отпечаталась какая-то шнуровка. Зато ее соседка была свежа, как роза. Она успела заплести свои каштановые волосы в аккуратную косу, на ней было скромное, но изящное коричневое платье, и она, должно быть, умылась в рукомойнике, потому что ее синие глаза были ясны, как летнее небо. Варис с удовольствием подумал, что она — самая красивая женщина на этом корабле.

Он попросил разрешения узнать ее имя. Алейна Стоун. Да, она была родом из Долины, но жила там недолго. Нет, долго она нигде не жила, ей приходилось бывать и в Речных землях, и в Королевской Гавани, и даже на Севере — до войны, конечно. Да, она зарабатывала себе на жизнь, играя на лютне, в Браавосе и в других городах тоже. Теперь она собиралась попытать счастья в Просторе, она слышала, что там ценятся хорошие музыканты. Да, она слышала о Красной свадьбе — об этом ужасном деле сочинили множество баллад. Нет, она не сможет спеть ни одной, она не поет о битвах и сражениях, эти песни редко подходят для женского голоса. Нет, она прежде никогда не видела Уолдера Фрея. Нет, ни одна, ни леди Бриенна не выходили этой ночью из каюты: милорд бы услышал, если бы они отодвигали сундук, не правда ли? Нет, они обе крепко спали и проснулись, только когда леди Мормонт постучала им в стену и сказала, что на корабле произошло убийство.

Варис попрощался с обеими дамами и вышел. За его спиной раздался скрип и грохот.

Септа все так же молилась возле тела Уолдера Фрея. Грасио Видаль сидел за столом и старался принять благочестивый вид. Варис подошел к септе и тронул ее за плечо.

— Благодарю вас, вы можете идти.

— Я останусь здесь до утра, — глухо ответила септа.

— Ценю ваше рвение, но мне необходимо еще раз осмотреть труп, и ваше присутствие будет мне мешать.

Септа поднялась с колен и, пошатываясь, вышла из каюты.

— Бедняжка, — вздохнул Видаль. — Что вы еще собираетесь делать с телом?

— Ничего. Идите в каюту леди Бриенны, под любым предлогом выманите оттуда Алейну Стоун и сделайте так, чтобы она прошла мимо этой двери, разговаривая с вами.

Видаль пожал плечами и вышел. Варис замер возле закрытой двери. Некоторое время приятный баритон Видаля что-то успокоительно гудел в коридоре, затем заскрипел отодвигаемый сундук.

— Бедняжка, — с состраданием проговорила Алейна, — я попробую уговорить ее перебраться в нашу каюту, у нас тихо.

Варис кивнул и отошел от двери.

Когда Грасио Видаль вернулся в каюту покойного Уолдера Фрея, он с некоторым удивлением заметил, что его друг Варис зачем-то напялил длинный белокурый парик.

— Вам идет этот цвет, — сказал он, не желая показаться невежливым.

— Да, — согласился Варис устало, — безусловно. Вы когда-нибудь думали о том, насколько сильно человека меняют волосы? Сделайте мне одолжение, пересчитайте все раны на трупе и скажите мне, сколько их.

Видаль хотел было что-то ответить, но передумал. Он молча взял свечу и склонился над телом.

— Тринадцать.

— А сколько букв в словах «Красная свадьба»?

Видаль посчитал на пальцах.

— Тоже тринадцать.

— А тогда почему их двенадцать?

— Кого — «их»?

— Их. Слуга, телохранитель, двое купцов, двое молодоженов, септа, лоратийка, леди Мормонт со служанкой, леди Тарт и лютнистка. Двенадцать.

— Если хотите, я могу стать тринадцатым для ровного счета, — предложил Видаль. Варис взглянул на него дикими глазами. Грасио понял, что сказал что-то не то, и поспешно добавил:

— Был еще купец из Солеварен, тот, чью каюту мы занимаем. Возможно, он как раз тринадцатый.

— Да, — пробормотал Варис. — Но тогда почему?.. Ах, да, конечно же! Друг мой, вы подали мне прекрасную идею!

Он бросился к выходу. Видаль удержал его за рукав.

— Куда вы идете, осмелюсь спросить?

— К капитану. Мне нужно задать ему один вопрос — нет, два вопроса.

— В таком случае, возможно, вам стоит… — Видаль красноречивым жестом погладил себя по голове.

Варис непонимающе посмотрел на него, дотронулся до собственной макушки и сердито сорвал с себя белокурый парик.

Глава V
Тринадцать

Рано утром Варис собрал всех пассажиров в кают-компании. Лоратийка наконец-то проснулась и оглашала судно визгливым монологом, из которого можно было понять только две вещи: ее дочь будет очень недовольна, когда узнает, в каких условиях путешествует мать, а сама она страшно возмущена тем, что на корабле всю ночь происходили такие интересные вещи, а ей никто ничего не сказал! Мальчик-слуга, видимо, еще не до конца проснулся, и тер глаза кулаком. Варис сидел посреди кают-компании на большом сундуке, лицо его было непроницаемым. Грасио Видаль скромно примостился сзади на табурете.

— Дамы и господа, — начал Варис, — вы все знаете, что этой ночью был убит лорд Уолдер Фрей.

Лоратийка начала было сообщать всем присутствующим мнение своей дочери об убийствах, лордах и кораблях, но под строгим взглядом Вариса умолкла.

— Я задал вам всем несколько вопросов, обобщил полученные от вас сведения и пришел к следующим выводам. Вчера вечером некто, переодетый матросом, принес в каюту лорда Фрея пресную воду, в которую было подмешано сонное зелье. Позже этот же человек, в женском платье и в белокуром парике, убил лорда Фрея. Септа видела, как он входил в каюту покойного лорда, а служанка леди Мормонт — как он выходил. Больше этой ночью никто не покидал своих кают: Торрхен Сноу и Брандон Сноу готовы поручиться друг за друга, они слышали, что молодые люди — он указал на тирошийцев — все время оставались у себя, то же самое может подтвердить и септа. Леди Бриенна Тарт и Алейна Стоун задвинули свою дверь сундуком, это подтвердила леди Мормонт. Этот сундук двигается с таким шумом, что мы с моим другом Грасио Видалем, несомненно, услышали бы, если бы дамы захотели покинуть свою каюту. Сама леди Мормонт, с другой стороны, могла выйти, но у нее повреждены обе руки, и она не смогла бы нанести лорду Фрею такие глубокие раны. Остается госпожа … — он произнес несколько чихающих звуков, — но она крепко спала, к тому же у нее не было никакой причины убивать лорда Фрея. Сегодня утром капитан обнаружил пропажу шлюпки, видимо, на ней убийца и покинул судно.

Леди Мормонт встала.

— Благодарю вас, лорд Варис, вы прекрасно всё объяснили. А теперь, с вашего разрешения, мне хотелось бы позавтракать.

— Я еще не закончил, леди Мормонт.

— Вот как?

— Да. Этот стройный рассказ, который я только что предложил вашему вниманию, не отвечает на два вопроса. Первый: почему убийца не сразу покинул судно после того, как сделала свое дело?

— Почему вы думаете?..

— Пока я осматривал тело покойного лорда, кто-то подбросил в мой сундук белокурый парик. Забавная шутка, не спорю, однако, кто бы ни был этот шутник, он мог проникнуть в мою каюту, только когда мы с Грасио осматривали тело. Грасио, вам слово.

Грасио Видаль откашлялся.

— Я могу с уверенностью утверждать, что лорд Уолдер Фрей был убит не менее, чем за час до того, как мы с моим другом Варисом обнаружили тело.

— Благодарю вас, Грасио. Итак, убийца провел на корабле не меньше часа, и для чего, спрашивается? Чтобы подшутить надо мной? Это первая странность. А вот и вторая: на теле было больше десятка ран, но одни из них были нанесены умело и хладнокровно, другие, не менее жестокие, кажутся проявлением слепой ярости, а третьи настолько незначительны, как будто ножом орудовал ребенок или слабая женщина.

Он обвел взглядом кают-компанию. Все молчали, даже лоратийка.

— Хорошо, лорд Варис, мы все в должной степени удивлены и обескуражены, — сказала леди Мормонт. — Объясните же нам, как это могло произойти.

— Благодарю вас, леди Мормонт, я непременно это сделаю, но чуть позднее. Сначала мне хотелось бы прояснить еще два-три несущественных вопроса. Скажите, Джейн…

Служанка леди Мормонт вздрогнула.

— Да, милорд?

— На этом судне есть кто-нибудь, кого вы знали или встречали прежде?

— Нет, милорд.

— Не лгите мне, Джейн.

Леди Мормонт угрожающе заворчала.

— Оставьте девочку в покое, Варис!

— Увы, миледи, не могу. Вы лжете, Джейн, здесь есть некто, кого вы видели раньше, я знаю это точно.

Девушка зажала себе рот руками и молча замотала головой.

— Хорошо, если вы не хотите отвечать, то я сделаю это за вас. Этот человек… я. Не так ли, Джейни Пуль?

Джейн спрятала лицо в юбках леди Мормонт и зарыдала.

— Ваш отец был стюардом лорда Эддарда Старка, не правда ли? Вы выросли вместе с его детьми. Должно быть, вы очень горевали, когда узнали, что Робб Старк и леди Кейтилин убиты по приказу лорда Фрея.

Леди Мормонт посмотрела на него с отвращением.

— Да, это Джейн Пуль, та самая девочка, которую вы и ваши дружки, представив Арьей Старк, выдали за самого гнусного выродка в Семи Королевствах. Если бы она и зарезала кого-то этой ночью, то не Уолдера Фрея, а вас.

— Это было необходимо для блага государства, — сухо ответил Варис. — Джейн, поднимите голову и посмотрите вокруг.

— Оставили бы вы девочку в покое, — угрожающим голосом сказал Брандон Сноу. — Не думаете же вы, что это она истыкала Фрея ножом? Да вы посмотрите на нее, у нее не хватит духу курице голову свернуть!

— Джейн, — ровно повторил Варис.

Девушка послушно подняла голову.

— Вы не видите здесь больше не одного знакомого лица?

— Нет, милорд.

— Вы уверены?

— Да, милорд.

— Я так и думал. Скажите, Клиган, вы помните, как выглядит Санса Старк?

Клиган посмотрел на него с недоумением.

— Кто?

— Леди Санса Старк, дочь покойного Эддарда Старка. Ее какое-то время держали заложницей в Красном Замке, вы тогда были телохранителем покойного короля Джоффри. Вы помните ее?

Клиган пожал плечами.

— Допустим.

— Сможете узнать при встрече?

— Это вряд ли.

— Почему же? Вы, помнится, часто беседовали с ней.

— Потому что за четыре года в земле она, должно быть, здорово попортилась, — спокойно объяснил Клиган. — Ее убили в ту же ночь, что и Джоффри.

— Завидная уверенность. Значит, здесь, на корабле, ее нет?

— Само собой.

— Но все же посмотрите внимательно.

Клиган послушно обвел взглядом комнату.

— Тут вроде все живые.

Варис улыбнулся:

— Как много на этом корабле забывчивых людей. К счастью, на свою память я пока еще могу полагаться. Леди Санса!

Ему никто не ответил.

— Вы напрасно упорствуете, леди Санса… Алейна.

Алейна Стоун подняла голову и посмотрела на него в упор.

— Да-да, я узнал вас. Сначала я не был уверен: вы повзрослели, изменились, к тому же перекрасили волосы. Поэтому я пошел на хитрость. Мой друг Грасио Видаль сказал вам, что септа плохо себя чувствует, и спросил, не поможете ли вы ей. Вы сразу согласились: у вас доброе сердце, к тому же вы слишком хорошо знали, какому ужасному испытанию ее случайно подверг мой мягкосердечный друг. — Грасио Видаль посмотрел на него с удивлением, но Варис успокоительно кивнул и продолжил. — Вы прошли мимо двери, за которой я подслушивал, и я убедился в том, что угадал верно. Ваш голос не изменился, и ваша походка, мелкий шаг благородной дамы, тоже осталась прежней. Вы — Санса Старк, не отпирайтесь. Впрочем, если вы хотите, я отвезу вас к вашему мужу, возможно, он найдет еще какой-то способ подтвердить, что вы — это вы…

— Не нужно, — холодно сказала Алейна.

Варис удовлетворенно кивнул.

— Я знал, что вы разумная девушка. Итак, когда я узнал Джейн Пуль, то это, в сущности, ничего не значило: не могла же леди Мормонт отправить эту пугливую девушку убивать лорда Фрея?! Но когда я понял, что на этом корабле находится Санса Старк, да еще в одной каюте с Бриенной из Тарта…

— И что же вы подумали? — с интересом спросила Бриенна.

— Я подумал, что вы, леди Бриенна, когда-то поклялись в верности леди Кейтилин Старк.

— С тех пор прошло много времени.

— Да, но вы не из тех, кто забывает свои клятвы. У вас хватило бы сил убить лорда Фрея, вы сильнее многих мужчин, а леди Санса вполне могла нанести ему незначительные раны, которые меня так озадачили.

— И как же они вышли из своей каюты? — язвительно спросила леди Мормонт. — Допустим, я вам солгала, но вы сами слышали, с каким грохотом двигается этот сундук.

Варис улыбнулся.

— Вы совершенно правы, леди Мормонт, и над этим вопросом мне пришлось некоторое время поломать голову.

Он поднялся с сундука, на котором сидел.

— Скажите, Клиган, что это такое?

— Сундук, — нехотя ответил телохранитель.

— И как он сюда попал?

— Вы мне велели его принести.

— И что я при этом сказал?

— Сказали мне быть осторожнее, потому что внутри хрупкие вещи.

— Совершенно верно. Джейн.

Джейн Пуль вздрогнула и теснее прижалась к леди Мормонт.

— Джейн, — мягко повторил Варис, — идите сюда, поднимите крышку сундука и скажите мне, что там внутри.

— Отстаньте вы от девочки! — возмутилась леди Мормонт.

— Джейн, — с нажимом повторил Варис.

Джейн Пуль посмотрела на него с ужасом, словно кролик, завидевший змею, встала и на подгибающихся ногах пошла к сундуку.

— Вот мерзавец! — пробормотал Торрхен Сноу.

Трясущимися руками Джейн подняла крышку сундука.

— Загляните внутрь и скажите, что там.

Джейн прижала руку к побледневшим губам, но послушно наклонилась к сундуку. Тирошийка громко ахнула.

— Там пусто, милорд, — прошептала Джейн с недоумением. — Там ничего нет.

— Хорошие у вас шутки, господин евнух, — тяжело сказал Клиган. — Смешные.

— Можете сесть на место, Джейн. Это была не шутка, господа. Я хотел убедиться в том, что сильный мужчина сможет без труда поднять пустой корабельный сундук и почти беззвучно поставить его на пол — и я в этом убедился. А что может сильный мужчина, на то способна и сильная женщина. Леди Бриенна и леди Санса вынули из сундука все свои вещи, после чего леди Бриенна легко смогла отодвинуть его в сторону, не производя излишнего шума. Нет-нет, миледи, не спешите хвататься за меч, я еще не закончил. Грасио, пора.

Грасио Видаль встал и вышел из кают-компании.

— Да, леди Тарт и леди Старк могли убить Уолдера Фрея. Одна из них могла надеть белокурый парик и показаться септе и Джейн Пуль, а после спрятать этот парик в моих вещах — глупость, конечно, но держать эту вещь у себя было еще опаснее. Однако оставался еще матрос, который принес лорду Фрею пресную воду. Ни одна из этих женщин, очевидно, не могла притвориться черноволосым кривоногим мужчиной без переднего зуба. Излишне говорить, что на корабле нет матросов с такой внешностью. Тут я зашел в тупик в своих рассуждениях и, вероятно, пребывал бы в этом тупике до сих пор, если бы мне не помог благоприятный случай. Прошлой ночью, когда я гулял по Браавосу, мне встретились мужчина и женщина. Я не видел их лиц, но слышал их шаги. Мужчина был огромного роста и хромал на левую ногу — как вы, Клиган. Женщина шла мелкими шагами благородной дамы — как вы, леди Санса. И голос женщины, голос, который я узнал, произнес следующие слова: «Потом… когда всё кончится».

Варис сделал драматическую паузу.

— И что же это значило, по-вашему? — спросила леди Мормонт.

— Это значило, что мне нужно было начать с самого начала и снова внимательно посмотреть на тело и на записку.

Грасио Видаль вернулся в кают-компанию вместе с молодым матросом.

— Благодарю вас, друг мой, — вежливо сказал Варис. — Вы как раз вовремя. Присядьте пока — да, и вы тоже, вы мне скоро понадобитесь. Вы хотите спросить меня: «Какую записку?», не так ли? Ту самую, отвечу я, ту самую, которую лорд Фрей перед смертью разорвал и хотел сжечь, но не сжег. Ту самую, клочки которой я сложил и прочел на них слова «Красная свадьба». Вот эту записку.

Он продемонстрировал всем лист пергамента, на который были тщательно наклеены клочки записки.

— Сперва я подумал, что это просто способ сообщить лорду Фрею, за что его настигнет смерть. Но взгляните на нее внимательно. Буквы «С» и «Я» написаны крупно, неумело, как будто автор записки больше привык к мечу, чем к перу. С другой стороны, «В» и «А» написаны мелким почерком образованной женщины. Эту записку писал не один человек, как не один человек убивал лорда Фрея. И когда я пришел к этому умозаключению, я сделал то, с чего мне следовало начать. Я пересчитал буквы в словах «Красная свадьба» и раны на теле лорда Фрея. Тринадцать букв. Тринадцать ран. Тринадцать убийц.

Продолжение в комментариях.

@темы: кроссовер, фик, миди, Песнь Льда и Пламени

---

Фанфик по "Клинике" (Scrubs).

[Scally]

Название: Теория невероятности;
Автор:  Scally;
Фэндом: Клиника;
Жанр: Юмор;
Рейтинг: G;
Герои: Джей Ди, доктор Кокс, Терк, Карла, Эллиот, Тодд, доктор Кевин Кейси;
Категория: Джен;
Размер: Мини.
Описание: Друзья Джей Ди устраивают вечеринку по случаю его дня рождения;

Как и подобает скромному товарищу, Джей Ди делал вид, будто не замечает смолкающие при его появлении разговоры между Терком, Карлой и Эллиот. Приближался день его рождения, и Джей Ди не хотел портить друзьям готовящийся для него сюрприз.
Терк, Эллиот и Карла по справедливости поделили организационные обязанности, но Терк все равно считал, что его задача сложнее. Девчонкам что – прибрать и украсить квартиру, купить всякие вкусняшки и напитки – да и все, а ему придется договариваться с теми, кого они задумали пригласить на вечеринку в субботу, чтобы порадовать своего приятеля. В основном никаких проблем с этим не возникало, но Терк понимал, что рано или поздно ему придется обратиться с такой просьбой и к доктору Коксу и, предчувствуя что ничего толкового из этого не выйдет, оттягивал неприятный момент. Спрятав подальше соблазн обойти Кокса стороной (все-таки Терк понимал, что задавака-Перри будет чуть ли не самым желанным гостем для Джей Ди на вечеринке), повидавший много неприятного в своей практике хирург все же собрал волю в кулак и пригласил Кокса на праздник в субботу вечером. Как и ожидалось, старания прошли впустую.
Доктор Кокс выслушал вежливую просьбу полуколлеги с возрастающим недоумением во взгляде, а потом закатил глаза словно припадочный. Терк поморщился, предвидя взрыв выпендрежа, который не замедлил разразиться.
- Ганди! – отсмеявшись, изумленным тоном произнес доктор Кокс. – Я всегда считал, что в тебе есть мизерная доля соображения, которая ввиду своей незначительности не на что не влияет, но хотя бы носит декоративный характер, так что я в толк не возьму, как тебе могло прийти в голову, что меня хоть сколько-нибудь может соблазнить мысль о том, чтобы провести свободный вечер в обществе людей, от которых меня и на работе-то воротит?
- Многие коллеги Джей Ди придут, мы подумали, что ему было бы приятно видеть и вас, - пояснил Терк больше для очистки совести, чем в надежде уговорить Кокса.
Кокс тряхнул рыжеватой шевелюрой и скептически уставился на Терка.
- Давай подумаем вместе! В природе существует так много вещей, которыми я могу заняться в свой выходной вместо того, чтобы тащиться на идиотскую вечеринку. Ну, скажем – оригами, перестановка мебели, макраме, упорядочивание каталога всех, кого я терпеть не могу (ты там, кстати, значишься под литерой «Т»), беседа с соседкой о ее кошках, глядение в потолок... – доктор Кокс перевел дух. – Еще я могу почитать любовный роман, попытаться заполнить декларацию о доходах, сделать интимную стрижку, написать парочку гадких отзывов на фан-сайте Хью Джекмана, сделать интимную стрижку себе, сходить купить аквариумных рыбок, пожарить аквариумных рыбок, ну и все такое прочее.
- Ясно, - угрюмо ответил Терк. – Можно было бы просто сказать «нет».
- Я всего лишь хотел донести до тебя свою мысль. И к тому же... Даже если принять во внимание, что по теории невероятности я не захочу заняться ничем из вышеперечисленного в пользу дня рождения, то этому микроскопическому шансу все равно не суждено сбыться, так как в эту субботу будет трансляция Суперкубка, а уж его-то я не пропущу ни за что на свете, никогда-никогда-никогда! - решительно заявил Кокс. – Даже Джордан проявила несвойственное ей благоразумие и укатила с Джеком к своей мамаше на выходные. - Но за приглашение спасибо, - крикнул он вдогонку удаляющемуся Терку, - давно я так не ржал!

***

Сюрприз все же удался.
Возвращаясь с дневного субботнего дежурства, Джей Ди по обыкновению замечтался, и войдя в квартиру в самом деле был ошарашен приветственными криками, звуком гуделок и обрушившимся на него дождиком конфетти.
- Деньрожденьское дай пять! – взял свое подскочивший вовремя Тодд.
Вечер был приятным и шел своим чередом, хотя от Терка и не укрылось, что глаза Джей Ди слегка потухли, когда он не увидел среди гостей доктора Кокса. Зато его с подарку – новому альбому Journey с автографами всех участников – он явно был очень рад.
- Спасибо, Шоколадный Мишка! – просиял Джей Ди. – А помните, как в прошлом году я придумал всем каламбурные подарки?
- Еще бы! – улыбнулась Карла. – Коралловое ожерелье для меня.
- Из настоящих искусственных кораллов!
- Ридер для Рид, - подхватила Эллиот.
- Терка для Терка, - без особого энтузиазма отозвался почетный обладатель звания Шоколадного Мишки.
- Да ладно тебе! У меня самого с тех пор на книжной полке стоят три одинаковых тома «Портрет Дориана Грея».
Еще одним большим сюрпризом стало, пусть и запоздалое, появление доктора Кевина Кейси, который хоть и недолго проработал в одной клинике с Джей Ди, но оставил глубокий след в его восприятии мира. Он даже от души пожал имениннику руку, хотя ему и пришлось в это время отчаянно бороться с нервным тиком.
- Вот видишь, - шипел на ухо Карле Терк, тоже восхищавшийся блистательным хирургом и терапевтом в одном лице. – У доктора Кейси в сто раз больше причин, чтобы задаваться и задирать нос, а он мне так запросто сказал: «Тот молодой врач Джон Дориан? Я, конечно, постараюсь прийти, если меня у пациентов ничто не задержит». И прямо с работы к нам – каково?
- У него, кажется, обсессивно-компульсивное расстройство? – уточнила Карла, наблюдая, как доктор Кейси, поговорив с Джей Ди, осторожно, чтобы не дотронуться до кого-либо из присутствующих, пробрался к дальнему креслу, устроился там с бутылочкой пива и кучей картонных подставок к бутылке, и сидел там, с явной симпатией поглядывая на неподвижного и безмолвного Рауди.
- Да, но не в этом дело. Я просто сравниваю... сама знаешь, с кем.
- Знаю, - нахмурилась Карла. – Я тоже не думала, что он так вдруг решительно откажет. Он все-таки... – тут она заметила приближение Джей Ди и поспешила сменить тему.
- Здорово, ребята! Даже доктор Кейси пришел! Ой, смотрите, кажется, ему понравился Рауди!
Доктор Кевин Кейси потягивал пиво, заедая солеными орешками, скорлупки которых он складывал в аккуратнейшей последовательности, и о чем-то увлеченно рассказывал Рауди.
- Кстати, он мне автоводительский шарф подарил. Интересно, откуда он знает, что я коллекционирую шарфы?
Терк пожал плечами.
- Он сказал: «Машины у тебя нет, но и для поездок на «Саше» вполне сойдет». Интересно, откуда он знает и то, что мой скутер зовут Саша?
- Понятия не имею, - ответил Терк, - но почему-то я не удивлен.
- Наверное, доктор Кейси из тех, кто знает все на свете, - сделал вывод Джей Ди. – В общем, классный вечер ребята, я полчаса назад танцевал с Джесси и она сказала, что я уже почти научился, и нужно будет как-нибудь закрепить результат. Я, конечно, понял намек и пригласил ее на дискотеку на следующей неделе, - Джей Ди устремил мечтательный взгляд в потолок.
- И мы рады, что ты рад, - Карла ласково растрепала прическу Джей Ди.
- Просто в восторге! Вот только...- Джей Ди вздохнул, не договорив, а Карла с Терком обменялись мрачными взглядами. Нетрудно было догадаться, что именно опечалило доверчивого Бэмби.
И тут сквозь гомон и музыку до них донесся еще один звонок в дверь.

***

Терк, Карла и Эллиот знали, что ждать уже особо некого, разве что забредет какой-то случайный гость, но Джей Ди с надеждой устремился к двери и чуть было не запрыгал как щенок от радости – порог шумной квартиры переступил сам Персиваль Уллис Кокс.
- Перри, я так рад вас видеть! – возликовал Джей Ди. – Я так и знал... Идемте, у нас тут весело, компания отличная и пиво ваше любимое найдется.
- Я не веселиться сюда пришел, - осадил его Кокс. – У нас в районе электричество отключили, а Суперкубок идет. Я решил, что хоть здесь посмотрю, телевизор-то у тебя, я знаю, есть.
Лицо у Джей Ди вытянулось.
- Ой, а телевизор тут уже месяц как не работает, мне все некогда вызвать кого-нибудь починить, - расстроенно произнес он.
Доктор Кокс по-бизоньи фыркнул.
- Но, знаете, я могу сбегать, купить новый! - нашелся Джей Ди.
Подоспевший Терк чувствительно ткнул его под ребра – не перегибай!
- А что? – перевел на него непонимающий взгляд Джей Ди. – Тут же за углом как раз есть один из магазинчиков «Нэйшенл Электроникс».
- Не стоит, - великодушно отклонил его предложение Кокс, - все равно пока будешь возиться, Суперкубок уже закончится. – Кокс досадливо скривился. – Видимо, все равно придется остаться пока здесь, какой толк идти домой, где даже холодильник не работает.
- Одолжили... – пробубнил себе под нос Терк, но взглянув на осчастливленного друга, не стал дальше развивать свою мысль.
- Я, конечно, не настолько невежлив, чтобы прийти туда, где, как я знаю, празднуют день рождения без подарка, - продолжал доктор Кокс. – И рад бы о нем не знать, но вот эта недовольная физиономия в углу мне успела сообщить.
Перри порылся в кармане куртки и изъял оттуда мятый потрепанный подарочный пакетик.
– По счастью, у меня дома среди прочих безделушек нашлась вот эта штука, так что не пришлось идти в магазин за куклой. С днем рождения, лялечка моя, расти большая, слушай дядюшку Кокса, - произнес он, протягивая ветхий пакетик Джей Ди.
- Ой, Перри, как мило – часы! – расплылся тот улыбке, разглядывая старомодного вида, но, судя по всему, точного хода часы.
- Быть может, на работу опаздывать меньше будешь, - без особой надежды в голосе предположил доктор Кокс. – Ух ты ж!... – выдохнул он, не успев уклониться от порывистого объятия Джей Ди. – А вот так никогда больше не делай, а то угодишь в травматологию, но уже не в качестве практикующего врача. Так что ты там про мое любимое пиво говорил?
Джей Ди радостно повел Кокса к столику с бутылками и закусками, а Карла проводила их странным взглядом.
- Ты чего? – удивился Терк.
- Да так... – непонятно усмехнулась Карла.
- Слушай, детка, скоро нашу любимую музыку поставят – потанцуем? А я пока схожу к доктору Кейси, а то ему там с Рауди, наверное, скучно.
- Не нужно, Эллиот его уже «не скучает».
- В самом деле! Вот дает! – восхитился Терк, с удивлением наблюдая, как обыкновенно зажатая в компании малознакомых людей Эллиот запросто щебечет о чем-то с Кевином Кейси.
Праздник продолжался, и в ожидании «любимой музыки» Карла подсела к Перри.
- А куда делся Джей Ди? – осведомилась она.
- Как всегда все перепутал, пошел в кухню за моим пивом.
- Симпатичную безделушку вы ему подарили, - ничего не выражающим тоном заметила Карла.
- Да взял первое, что под руку попалось, - подцепив ломтик чипсов, отмахнулся Кокс.
Карла, с трудом сдерживая улыбку, постукивала отманикюренными пальцами по столу.
- Интересно, я, кажется, эти часы раньше видела...
- Что такое? – уставился на нее Кокс, не донеся чипсинку до рта.
- Это ведь те самые часы, да? – невинно моргнула Карла.
- В каком смысле? – слегка багровея шеей, выдавил из себя Кокс.
- Часы вашего дедушки. - Она уже не скрывала улыбки.
- Что за?... Откуда ты?.. – судя по всему, красноречивый Кокс на какой-то миг разучился вслух выражать свои мысли.
- Ой, да ладно! Вы же мне сами все рассказали, – удивилась Карла. - Правда, вы этого можете и не помнить, - рассудительно добавила она, - вы ведь тогда были сильно навеселе. Зато вас и потянуло на откровения.
- И что же я тебе рассказал? – приглушенно спросил помрачневший Кокс.
- Что эти часы подарил вам на выпускной ваш дед, и, дескать, он был единственным человеком в семье, которого вы могли уважать. И что это – весьма дорогая для вас вещь.
- Так и было, - сдался Кокс. – Но это ничего не значит, мне просто в самом деле лень было идти за подарком. Так что если вздумаешь болтать об этом...
- ...Вы устроите мне веселую жизнь, знаю, - кивнула Карла. – Да я просто хотела уточнить, не берите в голову.
С этими словами Карла упорхнула к дожидающемуся ее Терку, едва не налетев при этом на появившегося с пивом в руках Джей Ди.
Доктор Кокс после парочки янтарных бутылок пришел в благоприятное расположение духа и даже принялся охотно болтать с Джей Ди и Кевином Кейси (правда, уже после того, как оправился от эффекта встречи со своим постоянным, склонным ко всяким фобиям соперником). Терк, так и не забывший доктору Коксу его выделываний, был отчасти утешен тем фактом, что доктор Кейси с легкостью обыграл Перри сначала в покер, затем в шахматы, а потом безраздельно завладел всеобщим вниманием, зарекомендовав себя отличным рассказчиком терапевтических баек, начало которым на этом вечере было положено именно Коксом.
А Джей Ди под взрывы смеха вспоминал случайно подслушанный разговор между Карлой и Коксом, поглядывал на своих друзей и думал о том, что он, кажется, счастливый человек и вокруг него прекрасные люди.
Так оно и было.

@темы: фик, мини

---

"Назад в будущее".

[Scally]

Название: За семью печатями;
Автор:  Scally;
Фэндом: Назад в будущее;
Жанр: Ангст, Юмор, Драма;
Рейтинг: PG-13;
Герои: Эмметт "Док" Браун, Марти МакФлай, оригинальные персонажи;
Категория: Джен;
Размер: Миди, семь глав.
Описание: Отправляясь в деловую поездку, Док не думал, что вихри времени распорядятся его планами по-своему и заставят его решать совсем другие проблемы, нежели предполагалась. Встреча со своим далеким предком - одна из них. Но что, если Марти доведется познакомиться с дальним по времени родственником Дока раньше него самого, и эта встреча повлечет за собой не только неприятные, но даже весьма опасные события?

Читать дальше.

Большие надежды.

Подойдя с утра пораньше к особняку Дока, Марти был удивлен несколько необычным явлением – навстречу ему из-за угла дома выскочил Эйнштейн – шерсть на лапах мокрая до брюха, уши вопросительно торчат, беспокойно высунутый язык болтается на бегу. Обычно Эйнштейн не любил никуда спешить – собачье добродушие сочеталось в нем со спокойствием и философской неспешностью.
- Ну-ну, полегче, дружок, - остановил его Марти, прежде чем Эйни успел поприветствовать его закидыванием лап на плечи (футболка Марти была сухая и относительно новая), - тебя, что, купали? А почему ты тогда остальной весь сухой?
У самых ступенек Эйнштейн отстал от Марти, демонстративно усевшись на подстриженной лужайке. Марти привычным движением повернул дверную ручку и...
- Ух, ты ж! – выдохнул он, проворно отскакивая от хлынувшей через порог воды. – Что это у вас там такое? - вопросительно обратился он к Эйнштейну.
Пес склонил голову на бок и взглянул на Марти так, словно говорил: «Видишь, что мне приходится терпеть?»
Марти скинул с ног кроссовки, стянул носки, и оставив все это на улице, шагнул в мокрую гостиную, предварительно подвернув джинсы повыше.
- Док? Эй, Док? – позвал он, так как признаков разумной жизни в гостиной не наблюдалась.
- А, Марти! Привет! – по-эйнштейновски лохматая голова Дока высунулась из приоткрытой дверки чулана. – Заходи, только осторожнее, у меня тут небольшая авария.
- Я вижу, - ответил Марти, оглядывая затопленную комнату. – А что случилось?
Большая часть воды уже успела схлынуть за порог, часть впиталась в ковер, но во многих местах еще собиралась в лужицы, да и весь пол был изрядно мокрый.
- Бойлер взорвался, - буднично пояснил ученый. – Я хотел попробовать его усовершенствовать, но немного не рассчитал с давлением. Эти новые предохранители, знаешь ли... – он вытащил из чулана ведро и швабру.
- Бойлер?! – Марти стукнуло запоздалым страхом.
- Ну да. Да ты не волнуйся, он не был нагрет. По счастливой случайности ТЭНы изволили навернуться, я ведь давно им не пользовался. Теперь уж придется покупать новый, думаю, возьму поменьше, этот был слишком уж громоздкий.
Марти невольно присвистнул. Если бы бойлер взорвался, работая при этом как надо, он бы сейчас обнаружил в гостиной хаотично сервированное консоме из Дока и Эйнштейна.
Покачав головой, Марти полез в чулан за вторым комплектом ведра и швабры.
- Да, ты ведь хотел меня видеть? – напомнил он, размазывая по полу воду.
- В самом деле, хотел! – Док, вспомнив о чем-то, бросил швабру, едва не зашибив при этом вернувшегося не вовремя Эйнштейна, и заметался по гостиной. – Да где же оно?.. А, вот...
Вытащив из-под вороха бумаг на столе узкий конверт, он протянул его младшему другу.
Удивленный Марти вынул оттуда аккуратно сложенную бумагу. Сверху стояло: «Доктору Эмметту Л. Брауну». Марти вопросительно взглянул на Дока.
- Читай-читай! – махнул тот рукой.
Марти пробежал глазами начало письма.
- Здорово, Док! Тебя приглашают на международную конференцию по научным исследованиям! Фалстаун – это, кажется, в Англии?
Последний год для Дока выдался очень удачным. Будучи истинным ученым, он не мог все время оставаться на Диком Западе девятнадцатого века, где наука значительно отставала от привычного ему развития, и время от времени улучал возможность отправиться в Хилл-Вэлли, чтобы заниматься современными научными делами. Обычно эти возвращения в современность совпадали с визитами домой его тещи, но Док настаивал на том, что это простое совпадение, не идущее вразлад с теорией вероятности. Для таких небольших путешествий был восстановлен Делореан (Док не пожалел на это части своих сбережений). Ему удалось запатентовать парочку изобретений, «пустячков», которые однако принесли ему известную прибыль, и опубликовать значительную исследовательскую работу, получившую в научных кругах международную огласку.
- А дело в том, - с сюрпризом во взгляде улыбнулся Док, - что по регламенту я могу взять с собой на конференцию ассистента. Ты ведь еще не был в Европе? Если твои родители не станут возражать, поедем вместе. Культурная программа обещает быть интересной. Тем более, что и до Лондона там недалеко.
Марти так и вытаращился на Дока. Вот уж кто умеет удивлять!
- Но ведь я... - начал было Марти.
- Ерунда, - перебил Док. – Тебе для этого вовсе не обязательно быть младшим научным сотрудником. Другого кандидата у меня все равно нет, а упускать такую возможность не годится. Тем более, кто же мне помогал со всякими моими опытами, как не ты?
- Круто! – просиял Марти. - Спасибо, Док!
- Пустяки! – отмахнулся Браун. – Но прежде поговорим с твоими родителями, - проявляя редко свойственное для него благоразумие, добавил он.
- Да не будут они возражать, я ведь уже взрослый!
Несколько месяцев назад Марти исполнилось восемнадцать, что неминуемо повлекло за собой значительный скачок в самомнении.
- Ну, тогда мы просто соблюдем приличия, - заключил Док.

Джордж и Лоррейн возражать не стали, и через неделю Марти и Док приземлились в аэропорту Ливерпуля. Лоррейн, правда, выразила вслух свое беспокойство по поводу того, что Великобритания далеко, а никого из родных рядом с Марти не будет, но Док произвел на Джорджа благоприятное впечатление, во многом благодаря своими недавними достижениями. К тому же Джордж считал, что Марти, перед тем как он приступит к учебе в колледже, следует набраться новых впечатлений.
- Младший братишка взялся за ум? – не упустил случая поддразнить его Дейв, когда семья сидела за завтраком. – Его уже берут на научные конференции? Может, мы все в нем ошибались?
Превращение Дейва из ничем не интересующегося балбеса в солидного мужчину с деловой хваткой уже давно перестало удивлять Марти, хотя открывшееся в нем превосходство иногда раздражало. С другой стороны, приятно было для разнообразия по-настоящему почувствовать себя младшим в семье, когда старший брат таков, что на него можно положиться.
В последнее время, правда, от Дейва покоя не было. Он повадился зажимать Марти в укромных уголках дома и читать ему бесконечные лекции на тему: «Тебе уже исполнилось восемнадцать, хватит разгильдяйничать, пора бы уже подумать о будущем и определиться с колледжем». Марти слушал, обморочно закатывая от скуки глаза, словно цыпленок, которого пытается загипнотизировать фокусник-дилетант. Он и сам понимал, что с колледжем надо что-то решать, так как мирового турне с его музыкальной группой в ближайшее время не предвиделось. Они, правда, выступали уже не только на школьных вечерах, но и в клубах, и Марти считал это хорошим знаком, но Джен и многие его друзья собирались продолжить учебу в колледже, и Марти не хотелось от них отставать. Проблема была в том, что его профессиональные интересы по-прежнему сводились к музыке (рок-н-роллу, а не сольфеджио) и Марти представить не мог, что бы еще заинтересовало его настолько, чтобы ему захотелось это изучать.
- Сам-то ты давно взялся за ум? – проворчал себе под нос Марти, выслушав очередной выпад брата.
- Дейв неправ, - встряла Линда, - ты еще даже с колледжем не определился. Я бы на твоем месте вместо того, чтобы разъезжать по Англии углубилась в учебные буклеты.
- Успеется! – беспечно отозвался Марти. – А что до тебя, то единственное, во что ты в последнее время углубляешься – это «Космополитен». Надеешься почерпнуть там важные советы для очередного свидания?
- Но в колледж-то я поступила, - хладнокровно возразила Линда.
- Дизайн?! Это даже не профессия, это девчоночье хобби!
- Дети, прошу вас! – Джордж недовольно взглянул на спорщиков из-за широкого газетного листа. - Марти, не дерзи сестре! Линда, не цепляйся к Марти, уверен, он сам вскоре все решит. Не будем осаждать его раньше времени. Уже то приятно, что школу Марти закончил даже лучше, чем мы ожидали.
- Учитывая то, что наши ожидания сводились к тому, что Марти выпустят со справкой вместо диплома из-за всех этих прогулов, это, конечно, значительное достижение, - заметил Дейв, иронично поджав губы и игнорируя нахмурившийся взгляд отца.
Джордж МакФлай безгранично любил всех своих детей, но по-разному. Дейв был первенцем – гордостью, Линда – дочерью, и тут можно было по праву забыть об отцовской строгости и баловать ее сколько душе угодно. Марти был младшим ребенком, но Джорджу почему-то иногда казалось, что он понимает его лучше, чем старшие дети, словно они с ним когда-то были ровесниками и знали друг друга не только как отец и сын, но и как хорошие приятели.
- Я верю в Марти, - просто ответил Джордж и улыбнулся младшему сыну.
Марти с благодарностью взглянул на отца, весело дожевал тост и убежал к себе в комнату складывать чемодан. Он был рад отправиться в Англию с Доком, тем более что Дженнифер уехала на три недели к родственникам в Сан-Франциско, и путешествие могло скрасить тоску по ней. Марти очень не хватало ее общества, хотя он и старался не показывать грустного вида – не хотелось, чтобы к нему приставали с расспросами и сочувствием. Слишком уж это было личное. От Дока, правда, не укрылся его поникший вид и он поинтересовался, в чем дело.
- Да так... – Марти дернул плечом, - настроения нет.
- Понятно, - кивнул Док, и не стал больше задавать вопросов. Но не успел Марти мысленно возблагодарить Дока за проявленную деликатность, как тот, склонившись над каким-то своим чертежом, с рассеянным видом принялся насвистывать что-то, до ужаса напомнившее Марти популярную в то время песенку «Любовь приходит лишь раз».
Очередным сюрпризом для Марти стала причуда Дока транспортировать Делореан в Англию на время их поездки. Сюрприз, правда, был приятным – Марти уже давно отошел от череды приключений, в которые он угодил благодаря несвоевременному вмешательству ливийцев, и его молодость жаждала новых впечатлений. Что касается Дока, то его мотивом было не просто увидеть Европу, но увидеть Европу времен Жюля Верна, а при благоприятных обстоятельствах даже прокатиться до Парижа, и взять автограф у любимого основателя научной фантастики.
В общем, надежды на Европейский континент возлагались большие, и Марти не видел причин, по которым они бы могли не осуществиться.

Музейная ценность.

В Фалстауне Марти понравилось, и, чего уж там говорить, - скучать не приходилось. Часы, отведенные для собраний и семинаров он обычно проводил вместе с Доком – бейджик участника конференции давал ему право посещать любые мероприятия, и они к удивлению Марти, оказались в большинстве своем интересными. К тому же, столько изобретений он в жизни не видел - здесь явно было на что посмотреть. Особый интерес у Марти вызвало выступление Дока, представляющего свое исследование на одном из собраний. Нельзя сказать, что Марти многое понял из того, что говорил Док, так как тот без конца сыпал мудреными теориями и формулами, и вообще был в своей стихии, но коллеги Дока, судя по всему, впечатлились, и Марти было это приятно. В послеобеденные часы они с Доком колесили по окрестностям и даже пару раз добрались до Лондона – чуть больше трех часов пути на поезде, и столица Великобритании открывалась для них во всем своем культурном и развлекательном великолепии. А за пару дней до отъезда домой, перед планируемым путешествием в Париж, которое, благодаря местному транспорту, а главное – Делореану, обещало быть компактным по времени, Док сообщил Марти хорошую новость.
- Мою работу выдвинули на голосование, - рассказывал Док, возбужденно шагая по гостиничному номеру. – Это значит, что у меня есть шанс получить грант и от теории перейти к практическим исследованиям. Всю жизнь мечтал заняться чем-нибудь столь масштабным... сам-то я такое никак не потяну, понадобится специальная лаборатория, оборудование и прочее.
- Круто! – обрадовался за друга Марти. – А почему это твое исследование такое трудное?
- Но ведь оно основано на пространственно-молекулярной теории и принципах применения диффузорного эффекта в квантовой электродинамике, - пояснил Док, хотя с таким же успехом мог бы и промолчать. – Проще выражаясь, - продолжал ученый, по выражению лица Марти сделав вывод, что тот ни слова не понял из сказанного, - если моя теория подтвердится практически, то, скажем, Делореан в будущем сможет перемещаться не только во времени, но и в пространстве. Например, из современного Хилл-Вэлли можно будет попасть сразу в средневековый Китай. Но это, конечно, очень сложно. Создание машины времени по сравнению с этим было просто азбукой в детском саду...
- Вот это да... – изумленно протянул Марти. – Слушай, они просто обязаны дать тебе грант!
- Ну... тут еще рано говорить, - вздохнул Док. - О машине времени мои коллеги, конечно, ничего не знают. Рановато пока, я считаю. Так что инновационная составляющая у меня акцентирована совсем иным образом. К тому же, на голосование представлено множество интересных и важных работ. Это, правда, значит, что с Парижем ничего не выйдет, результаты объявят только послезавтра к полудню, и мне необходимо присутствовать здесь до этого времени, а вечером нужно будет уже возвращаться домой. Надеюсь, тебя это не очень огорчит?
- Без проблем, Док! – заверил его Марти. – Твое дело куда важнее. Здесь ведь тоже интересно. Жаль, только, что тебе пока не придется встретиться с Жюлем Верном.
- Да... Зато, если моя задумка воплотиться в жизнь, это будет так же просто, как прийти на чай к соседу, - заключил Док.
Решив дело, друзья поужинали, а затем отправились в местный кинотеатр, чтобы завершить день культурным мероприятием, на котором можно побаловаться поджаристым поп-коном и бутылочкой пепси.

В последний день пребывания в Фалстауне Марти, покупая сувениры для семьи, умудрился заблудиться среди малознакомых улочек, поэтому на заседание, где решалась судьба доковского исследования, явился с большим опозданием. Решив не заходить в разгар событий в конференц-зал, он прохаживался в коридоре, ожидая, когда появится Док с новостями. Ждать пришлось долго, и Марти от нечего делать принялся изучать информационные стенды. Стенд, повествующий о членах попечительского совета заставил Марти улыбнуться – список возглавлял господин с забавной фамилией Дудикофф и, надо сказать, его внешний вид на фотографии рядом соответствовал потешному звучанию фамилии – Стивен Дудикофф был кругленький лысый человек в очках, непонятного возраста и с явно выраженным интеллектом во взгляде. Едва Марти успел пробежать список глазами, как дверь конференц-зала отворилась, и оттуда, шумно переговариваясь, начали выходить люди.
- Ну, как?! – нетерпеливо спросил Марти Дока, по лицу которого трудно было что-то понять. – Извини, я тут в городе заблудился, вот и опоздал.
- Ну... – уклончиво протянул Док, - все хорошо.
- Значит, тебе дали грант?! – подпрыгнул Марти.
- Нет.
- Нет?..
- Мое исследование всех очень впечатлило, но до получения гранта не хватило одного голоса.
- Всего один голос! – возмутился Марти. – Подумаешь!
- В данном случае этот голос был очень важен. Ну, ничего, результат меня все равно порадовал. Эти две недели были неоценимым опытом для меня. И для тебя, надеюсь, тоже.
- Один только голос! – продолжал сокрушаться Марти.
- Хорошего понемножку, - решил Док. – Я ведь изначально ни на что подобное и не рассчитывал. Так что и унывать по этому поводу не собираюсь. И тебе не советую. Вот кстати, - Док похлопал по карманам пиджака и извлек на свет две бумажки. Нам с утра выдали билеты в местный исторический музей. Чемоданы уже собраны, а до поездки в аэропорт еще пять часов. Пойдем?
По чести сказать, музеи Марти особо не интересовали, и идти он туда не хотел, но, сразу же согласился, чтобы составить компанию Доку, которого только что постигло большое разочарование. Он все-таки видел, что Док огорчен, и сильно, хоть и старается убедить себя в обратном.

Музей оказался небольшим и был расположен в старинном доме в самом центре Фалстауна. В основном он содержал сведенья о произошедших в прошлом в городе и окрестностях событиях, и выдающихся по фалстаунским меркам местных жителях. Марти скучающе прохаживался по небольшим залам, а Док казался заинтересованным, по крайней мере, в уголке изобретателя начала прошлого столетия он провел целых двадцать минут, хотя достижения последнего сводились лишь к изобретению головоломной мышеловки и самоочищающегося подсвечника.
Марти взглянул на наручные часы, вздохнул, не удовольствовавшись результатом, перевел взгляд на очередной застекленный экспонат и... замер, приоткрыв от изумления рот.
- Док! – изменившимся голосом позвал он. - Иди скорее сюда!
Он даже не заметил, что на него недовольно оглянулись несколько посетителей, а одна, пугающих размеров дама, возмущенно сказала:
- Эти американцы совсем не умеют себя вести!
- Марти? В чем дело? – удивленно спросил подоспевший ученый.
Марти молча указал рукой на изумивший его экспонат.
- Святые угодники! – прошептал Док. – Но как...
С портрета под стеклом на Марти и Дока взирал... Док. Более того, табличка рядом гласила, что это «Доктор Эмметт Л. Браун».
- Это невозможно! – решительно заявил Док. – Хотя, постой...
Он склонился над стеклом и принялся читать дополнительную информацию. Марти продолжал молча пялиться на портрет.
- Родился в 1720, - читал Док, - получил высшее юридическое образование и степень доктора юридических наук, был женат, имел двух сыновей, с 1765 стал главным судьей округа и пробыл на этой должности до своей смерти в 1805 году. Считался весьма уважаемым человеком, много сделавшим для благосостояния города. Может... совпадение? – нерешительно предположил Док.
- Он похож на тебя, - указал на очевидное Марти. – Слишком похож, чтобы оказаться просто совпадением.
- Ничего не понимаю. Один из моих далеких предков действительно был судьей, но в семье о нем знали немного. Было точно известно, что жил он в Европе, но в городе под названием Фолсборо, а вовсе не в Фалстауне.
Глаза Марти расширились до размера столовых ложек.
- Док, а ты читал музейные буклеты? Я читал, все равно тут делать было особо нечего. Так вот, Фолсборо – это старое название Фалстауна!
- Святые угодники!!! – взревел Док, да так, что англичанка с талией в стиле спортивного обруча, проходившая мимо, дернулась и попыталась укрыться за бронзовым бюстом, который был для этого безнадежно мал.
- Значит, - взволнованно продолжал Док, - этот Браун – мой далекий предок. И он был так известен, что его портрет и по сей день держат в музее. Марти! Я должен его увидеть!
- Ты... что? Хочешь сказать... Что мы отправимся в восемнадцатый век? А не будет ли это слишком рискованно? Мало ли ты изменишь ход событий, и мне ли тебе говорить, что за этим может последовать?
- О, мы будем осторожны! – загоревшись взором ,сообщил Док. – Я замаскируюсь. Ну и на всякий случай отправимся, ну, скажем в 1785 год. Его сыновья уже выросли, тут уж мы вряд ли сможем что-то такое нарушить.
- Ты уверен? – все же спросил Марти.
- Да! Мне очень хочется его увидеть. Одно дело – знать, что твой предок был достойным человеком и память о его делах не стерлась временем. Другое – видеть его, наблюдать за личностью.
- Ясно, - сказал Марти, - значит, для старины-Делореана найдется дело.

Одежда, которую Док позаимствовал из музея для того, чтобы замаскироваться под жителей восемнадцатого века выглядела непривычно, но оказалась неожиданно удобной. У них с Доком наряды были похожие – башмаки с грубыми пряжками, бриджи, рубашки с широченными рукавами, сужающимися к запястьям. Марти с некоторым недоумением разглядывал шерстяные чулки, которые шли логичным дополнением к бриджам и завязывались под коленями, но их тоже пришлось надеть, и Марти всей душой надеялся, что об этом никто никогда кроме Дока не узнает. Еще на Марти была коричневая жилетка без пуговиц, а на Доке – что-то вроде свободного сюртука. По замыслу они должны были изображать «обыкновенных горожан», и оставалось надеяться, что в английской моде восемнадцатого века Док разбирается лучше, чем в нарядах Дикого Запада прошлого столетия.
- Ну вот, - подвел итог Док, когда они уже сидели в машине времени. – Много времени в настоящем это не займет, мы по-любому успеем в аэропорт. Я взял с собой все необходимое на всякий случай. В том числе и усыпляющий генератор – мало ли пригодиться. – Он приоткрыл бардачок, продемонстрировав Марти свое собственное усыпляющее изобретение.
- Да, тебе это не понравится, но я все же должен сказать. Может, тебе лучше со мной не ехать? Я имею в виду, - поспешно пояснил Док, - заметив недоуменный взгляд Марти, - что путешествия во времени всегда имеют определенный риск, а я все же отвечаю за тебя перед твоими родителями.
- Ну так а я отвечаю за тебя перед Кларой и ребятами, - недовольно проворчал Марти. – И закроем эту тему.
- Туше! – признал Док. – Значит, едем вместе! – С этими словами он выставил год – 1785, и начал разгонять Делореан.
- Вперед, в прошлое! – азартно выкрикнул Док, когда Делореан набрал нужную скорость и начал характерно искриться.
В этот же момент машину тряхнуло, словно на трамплине, и Делореан стремительно понесся под откос – они умудрились въехать прямо на холм, которого в будущем уже (или еще – тут уж трудно сказать наверняка) не было. Все это Марти успел сообразить уже после того, как ему удалось остановить Делореан, а до этого его заботило лишь одно – машина осталась без управления, ибо Док оглушенный разрядом усыпляющего генератора, выскочившего из неплотно прикрытого бардачка и сработавшего при встряске, расслабленно полулежал на водительском сиденьи с самым мирным выражением на лице. Марти перегнулся через незадачливого ученого, схватил руль и сумел остановить машину времени как раз у ствола могучего дуба – еще немного и столкновения было бы не избежать.
Отдышавшись, Марти перевел взгляд на Дока – тот безмятежно посапывал по сне. Осторожно вернув генератор на место, Марти огляделся – они находились у самого леса, с краю была дорога, если это можно было назвать дорогой – бугристая земля с кучей камней, ее пересекал грубо сколоченный мост над хилой речушкой. Нужно было решить что делать – после того, как все с самого начала пошло не так, исследовательского пыла в Марти поубавилось. Разумнее всего было вернуться назад в будущее, но Марти прежде всего решил все же попробовать разбудить Дока - в конце концов, людей вокруг не наблюдалось. Сам он неважно разбирался в принципе работы усыпляющего генератора, но предположил, что даже крепко спящего человека возможно разбудить, плеснув на него холодной воды. Этот способ не отличался повышенной гуманностью, но другого Марти придумать не мог, поэтому, подхватив с заднего сиденья пустую бутылку из-под лимонада, он направился к речке, не забыв перед этим принять некоторые меры предосторожности – перетащить Дока на пассажирское сиденье и отогнать Делореан за кусты, чтобы с дороги его не было видно.
Из смутного отражения в речке на Марти глянуло его встревоженное лицо, но не успел он даже поднести бутылку к воде, как встревоженность, отражавшуюся в мутноватой глади сменил испуг – судя по звукам, к этому месту кто-то приближался, и приближался быстро. В следующий момент случилась две вещи – бутылка выскользнула из его взмокшей ладони, с бульканьем изчезнув под водой, и на опушку леса выбежал встрепанный рыжий человек, а вслед за ним еще несколько - в мундирах и треуголках; двое из них - с ружьями наперевес. Настигнув беглеца, они повалили его на землю, затем подняли и повели, и Марти заметил, что руки его связаны за спиной. Спрятаться куда-нибудь не было никакой возможности – место у реки было открытым, поэтому Марти постарался принять как можно более безмятежный вид – авось на него не обратят внимания, приняв за часть местной флоры.
Номер, однако, не прошел.
- Эй, ты! - крикнул ему один из преследователей. - Ты что здесь делаешь?
- Я? – Марти невинным взглядом уставился на говорившего. – Я просто гуляю, - ответил он и тут же понял, что его ответ был ошибкой – брови незнакомца сурово сдвинулись.
- Гуляешь, значит? А ты не знаешь, что ли, что находишься во владениях лорда Холланда?
- Н-нет, я наверное немного заблудился, - произнес Марти, стараясь угадать, чего же они к нему привязались. - А это частная территория, да?
- Странно ты выражаешься, - заметил незнакомец. – Может, ты заодно с этим лиходеем? – он указал на плененного мужчину, которого вели позади него двое конвоиров.
Дело явно принимало опасный оборот. А Марти понятия не имел, как выкрутиться, так как не знал, чего от него вообще хотят.
- Я с ним даже незнаком, - честно ответил Марти.
- А ну, поди сюда, - непререкаемым тоном велел мужчина.
Марти, делать нечего, подошел. Бежать от вооруженных людей было некуда, к тому же ощущение собственной правоты добавило ему уверенности – к конце концов, он ведь в самом деле ничего плохого он не сделал, а то, что он из другого века – да кому это известно?
- Пойдешь с нами, - коротко приказал незнакомец.
- Но я же ничего... - начал было Марти, но другой англичанин его перебил.
- Объяснять будешь не нам. Наше дело – присматривать за владениями лорда Холланда. Так что хватит стоять столбом. Пошел, как велено!
И грубо толкнув Марти вперед, он решительно зашагал в сторону дороги.

Необычный подозреваемый.

Марти шел рядом с англичанами, то и дело озираясь по сторонам. Его рыжий товарищ по несчастью никаких эмоций и интереса к окружающей действительности не проявлял и, шагая, смотрел в одну точку перед собой. Если бы Марти сам не видел, как резво тот убегал от преследователей, то мог бы предположить, что он слеп. Дорога привела их в небольшой городок, не отличающийся ни чистотой, ни привлекательностью. Каменные и деревянные дома, казалось, были построены по одному подобию, дорога даже на главной улице немногим отличалась от той, по которой они сюда пришли, разве что была слегка поровнее. Относительная чистота наблюдалась только у церкви. Люди разговаривали громко, часто с перебранками. Те, что были одеты получше вели себя спокойнее, но выглядели при этом так важно, будто оказались здесь случайно. Вялый транспорт представляли собой лошади – по дороге им встретились два всадника в красных мундирах, и еще один верховой – в добротном расшитом камзоле, светлых бриджах, начищенных сапогах и похожей на цилиндр шляпе, и несколько запряженных в телеги ребристых доходяг, понукаемых не менее потасканными на вид хозяевами.
Пройдя еще немного, они свернули с главной улицы, вошли в небольшое мрачное здание и оказались в тесном темном коридоре, освещаемом лишь одним окном в самом конце изрядно заплесневелой стены. У окна стояла женщина – почти девочка – тоненькая, хрупкая, с длинными слегка растрепанными волосами. Женщины на пути сюда им уже встречались, но эта чем-то особенно привлекала внимание. Она была похожа на других, но в то же время чем-то неуловимо от них отличалась, Марти никак не мог взять в толк, чем именно. Но не успел он как следует над этим задуматься, как боковая дверь отворилась, к незнакомке шагнул высокий мужчина и, сказав ей пару слов, жестом велел войти в внутрь. И, прежде, чем дверь снова закрылась, Марти успел услышать казенно-учтивый голос, произнесший:
- Непотребная девка, сэр. Приставала к честным прохожим.
И тут Марти понял, что отличало ее от других – лица встретившихся ему здесь женщин были бледноваты, лицо же исчезнувшей за дверью незнакомки играло красками, явно не своими. В современности Марти привык видеть на женщинах косметику, поэтому сразу не обратил внимание на то, что именно она и делала его незнакомку непохожей на других.
Прошло еще немного времени, и таинственная дверь поглотила рыжего беглеца, Марти подозревал, что скоро наступит и его черед, и не без волнения гадал, что же может происходить за этой дверью. Рядом с Марти осталось всего двое безмолвных конвоиров. Он было обратился к ним с расспросами, но не добился ровно ничего, кроме парочки обидных насмешек.
Дверь отворилась в третий раз, и один их охранников ловко втолкнул Марти внутрь. Марти обнаружил, что попал в небольшой зал со скамейками и широким столом с высоким креслом напротив них.
За столом сидел Док.

То есть, Марти, конечно, сразу уразумел, что это не Док, а именно тот человек, ради которого они и отправились в прошлое – судья Эмметт Браун, знаменитый в этих местах предок Дока. Но внешнее сходство было столь явным, что сразу расположило Марти к этому человеку. Браун беседовал с другим англичанином, и до Марти долетел обрывок фразы, произнесенный судьей: «Надо полагать, это дело ясное, слушанье будет завтра, понадобится викарий». Он передал собеседнику какие-то бумаги, а затем воззарился на Марти. И тут-то Марти заметил, что несмотря на неоспоримое сходство, судья Браун и Док – совершенно разные. В глазах Брауна из прошлого не было тех живых огоньков, столь характерных для взгляда Дока, выражение судейского лица было жестким, надменным, и каким-то непроницаемым - таким, что Марти внезапно почувствовал себя очень неуютно, и всеми силами захотел оказаться как можно дальше от этого места и, главное, - от судьи Брауна. И желательно в другом от него веке.
- Ваша честь, мальчишка хозяйничал в лесу лорда Холланда, неподалеку от того места, где мы взяли злоумышленника Салливана. Он, правда, утверждает, что не действовал с ним сообща. Говорит, что заблудился. Но его слова показались нам неубедительными.
- Как называешься? – коротко спросил Браун, буравя Марти немигающим взглядом.
Марти потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что обратились к нему.
- МакФлай, - ответил он, внезапно почему-то охрипнув. – Марти МакФлай, - добавил он немного увереннее. И тут же почувствовал боль - стоящий рядом англичанин с силой ткнул его кулаком под ребра:
- Добавляй «ваша честь», деревенщина!
- Что делал во владениях лорда Холланда? – продолжал допрос Браун.
- Я... просто заблудился... ваша честь Ну, и это... пить захотел. Потому и был у реки.
Браун поморщился, очевидно, не одобрив развернутый ответ.
- Кто может подтвердить?
- Ну, я был там один, - благоразумно соврал Марти, решив, что ответ «мой друг, когда очухается от разряда усыпляющего генератора» придется явно не к месту.
- Кем приходишься Салливану?
- Никем, я даже не знаю, о ком речь. Ваша честь, - поспешно поправился Марти, прежде чем охранник успел замахнуться во второй раз.
- Кто может подтвердить? – монотонно продолжал Браун.
- Никто! Я ведь говорю – был там один. Ну, заблудился же!
- Выговор у тебя странный, - заметил судья. – Откуда родом?
- Из Хилл-Вэлли, ваша честь, - последние пару слов Марти произнес с некотором отвращением, так как быть вежливым с изрядно доставшим его Брауном не хотелось.
- Кто может подтвердить?
Это было уже слишком. Марти почувствовал, что последняя струна его выдержки лопнула, и ответ сорвался сам собой.
- Говорю же вам – никто! – выкрикнул он. – Что тут вообще происходит? Вы даже понятия не имеете, в чем я виноват и виноват ли вовсе! Что вы за судья, если презумпция невиновности для вас пустой звук?! Может, сначала следует собрать доказательства того, что я совершил что-то противозаконное, а потом донимать дурацкими вопросами?
О сказанном Марти начал жалеть еще прежде, чем прозвучало последнее слово. Тишина в зале воцарилась столь жуткая, что Марти слегка замутило от нехороших предчувствий. Браун смотрел на него так, что становилось ясно – минимум лет двадцать это человек ничему не удивлялся. Какое-то время судья продолжал изумленно взирать на Марти, отчего тот почувствовал себя кроликом перед разъяренным удавом.
- Наглый отрок... - наконец обрел дар речи Браун. – Полагаю, еще один вольнодумец, посланный сеять смуту. Что же, с тобой я разберусь позже, и уж поверь, ты мне все о себе расскажешь. И хорошенько поплатишься за свою дерзость.
Он перестал прожигать Марти свирепыми льдинками и перевел взор на конвоира.
- Пока увести, я займусь этим делом завтра. На сегодня все. – он перестал обращать на окружающих внимание, вернувшись к разложенным перед ним бумагам.
Марти не успел ничего спросить или возразить, как дюжий англичанин вцепился ему в плечо и чуть ли не пинком отправил за порог.

Тюремщик втолкнул упирающегося Марти в полутемное помещение и запер за ним устрашающего вида дверь. Развернувшись, Марти яростно пнул прочное дерево ногой.
- Я ничего не сделал! – отчаянно выкрикнул он. - Ничего! Вы не можете вот так просто... А как же права человека?!
- Вот только этого не хватало, - раздался хриплый голос у него за спиной.- Подкинули нам блаженного.
Марти резко обернулся и увидел, что напротив, на свалявшейся грязной соломе сидят двое заросших мужчин и смотрят прямо на него.
- Вот ведь пакость какая! - произнес другой. – С другой стороны, лучше уж блаженный, чем какой-нибудь чесоточный.
- Не скажи! Помнится, мне доводилось с одним таким сидеть. Так он днем буянил, а ночи напролет ныл да слюни пускал – мерзкое зрелище.
У Марти резко пересохло во рту, и он непроизвольно попятился к двери – говоривший вдруг поднялся и направился к нему.
- Тебя за что сюда? - спросил он, хмурясь и разглядывая Марти с высоты своего впечатляющего роста.
- Я... – Марти запнулся, подбирая слова, - я не знаю. Я ничего противозаконного не сделал. Несколько парней в треуголках привели меня к судье Брауну, а он психан... то есть, разозлился и велел запереть меня здесь. Сказал, потом разберется.
- С чего бы ему на тебя злиться? – продолжал допрашивать незнакомец.
- Я сказал, что он не имеет права предъявлять мне какие-либо обвинения, не разобравшись с фактами. Он, видимо, счел это грубостью.
Второй сокамерник Марти изумленно присвистнул.
- Как есть блаженный! – с удовольствием заключил он. – Сказать такое самому Брауну! Но, черт меня дери, мне начинает нравиться этот парень! Пусть даже и мозги у него набекрень.
- А вы тут почему? – спросил Марти, ободренный этим заявлением. Поинтересовался он, правда, больше из вежливости, нежели из искреннего желания узнать о криминальном прошлом своих соседей по заключению.
- За долги... Да чего уж там говорить. Кстати, я Уилл, а это, вон, Илай.
- М-Марти. А вы здесь давно?
- Да уж месяц, поди, - отозвался из своего угла Илай. – Да мы то что, как-нибудь обойдется. А вот того парня жаль, - понизив голос, добавил он.
Марти оглянулся и впервые заметил, что кроме них, с другой стороны каморки сидит еще один человек. Пригляделся и чуть не вскрикнул от удивления – это было тот самый беглец, которого англичане схватили перед тем как докопаться до него самого. В отличие от Илая и Уилла он не отличался разговорчивостью, просто сидел, согнув колени и опустив голову вниз.
А... почему? – шепотом спросил Марти, присаживаясь рядом с Илаем. Вслед за ним на свалявшуюся солому тяжело опустился Уилл.
- Да ведь Джосайя Салливан убил оленя во владениях местного лорда. С голодухи оно, конечно, ну да какая разница.
- Это, что же, такое страшное преступление? – изумился Марти. – Не маньяк же он какой-нибудь. Или у вас тут нельзя охотиться?
Уилл с Илаем недоуменно переглянулись.
- Парень, ты вообще откуда? С луны? Охотиться можно. Вот вчера перед отъездом лорд Холланд, сказывают, славно поохотился. Да только в своем собственном лесу. А за присвоение чужой собственности орденами не награждают. За это, знаешь ли, вешают.
- Что?!! – Марти уставился на Уилла круглыми как у совенка глазами. – Не могут же они...
- А не вешают, так на каторгу, - продолжал Илай. - А оттуда мало кто возвращается. В любом случае конец. И ему, и семье его.
У Марти аж дыхание перехватило. Неверящим взглядом он уставился на говорившего.
- А почему что-то должно случиться с его семьей? Их же ведь за это не тронут?
- А чего их трогать-то? – полушепотом, рассудил Илай. - Только жена у него слаба здоровьем; и шесть, или, сколько там, ребятишек – старшему и восьми нет. Кто их будет кормить, когда его повесят или сошлют в заокеанские колонии? С голоду помрут, да и все дела. Тут уж дело ясное.
Марти перевел потрясенный взгляд на безнадежно застывшего у стены человека.
- Но ведь не может же этого быть... Не может быть, чтобы так...
Он произнес эти слова почти беззвучно. Только сейчас до него дошел смысл слов Брауна: «это дело ясное, слушанье будет завтра, понадобится викарий».
- Но ведь судья может смягчить приговор, верно? – с надеждой спросил Марти.
- Вот уж этого не могу сказать... да и не станет Браун ничего смягчать, мы-то его уже знаем. Не такой он человек.
Марти хотел что-то сказать, но в это момент ключ в отсыревшей дубовой двери противно заскрипел, внутрь зашел один из тюремщиков, поставил на пол корявый кушин с водой, несколько глиняных мисок с каким-то сомнительного вида месивом, по ломтю хлеба к ним, и ушел.
Среди новых товарищей Марти возникло заметное оживление. Уилл с Илаем торопливо вскочили, схватили по миске и принялись жадно отхлебывать жидкость прямо из них. Даже Джосайя, рыжий беглец, как называл его про себя Марти, и тот вяло протянул руку, взял грубую посудину и стал хлебать из нее с видом сомнамбулы. Марти заглянул в свою больше ради любопытства – есть совсем не хотелось. Содержимое миски выглядело так, будто его один раз уже ели, и Марти невольно поморщился, поспешно отодвинув от себя тарелку. К тяжелому, вязкому и грязному на вид хлебу он тоже не притронулся. Илай и Уилл тем временем покончили со своей едой и удивленно взирали на Марти.
- Ты, что же, есть не будешь? – странным голосом спросил Илай.
Марти молча покачал головой.
Илай помолчал.
- Ты не похож на богача, - наконец сказал он. – А, судя по тому, что отказался от обеда, ешь ты каждый день. Откуда ты?
«Конечно, каждый день», - чуть было не ляпнул Марти, но вовремя прикусил язык.
- Я... издалека, - осторожно ответил он. – У нас там с едой получше. Так что я сейчас не голоден. Может быть, вам эта еда пригодится?
- Странный ты, - покачал головой Уилл. – Не след бы нам это делать, но уж больно жрать охота...
С этими словами он отлил часть Мартиной похлебки в миску Илая, часть плеснул в посудину Джосайи, а хлеб оставил не тронутым.
- Тебе самому пригодится, когда одумаешься, - решительно сказал он.
Марти, болезненно морщась смотрел, как омерзительное варево стремительно исчезает в трех голодных ртах и невольно испытывал чувство вины, вспоминая собственное беспечное отношение к еде. Эти люди, судя по всему, каждый день боролись за кусок хлеба, и не стремление к излишествам, легкой жизни или извращенность натуры, а именно эта борьба привела их сюда. А Марти нередко случалось перекусывать просто от скуки или с кем-то за компанию, он и представить себе не мог, каково это – голодать каждый день.
- Пожалуй, сегодня и уснуть полегче будет, - довольно произнес Илай, вылизав миску.
Марти кривовато улыбнулся, понимая, что уж он то в эту ночь точно не уснуть не сможет.

Пепел Клааса.

Уснуть ему и в самом деле не удалось, и виной тому было не только беспокойство за себя и за Дока, а также множество неприятных впечатлений. Уже к вечеру сильно похолодало, а ночью и вовсе сделалось холодно, словно поздней осенью. Марти казалось, будто он находится в холодильнике. Его сокамерники, похоже, были более устойчивы к подобного рода лишениям – они крепко спали, в то время как Марти шагал из угла в угол, надеясь хоть немного согреться. Браун, велев запереть его здесь, явно знал, что делает.
Главные вопросы, мучавшие Марти были о том, что сейчас с Доком, и что будет с ним самим, если Док, попав в беду, не сумеет его выручить. Ничего хорошего от судьи Брауна он не ждал, особенно после недвусмысленного обещания, согласно которому Марти должен был сильно пожалеть о проявленной грубости.
Однако, в камере находился человек, чья ситуации была гораздо безнадежнее, чем у Марти, и это, как ни странно, не давало ему окончательно погрязнуть в беспокойстве. Вторым поддерживающим его дух обстоятельством была злость на Брауна. К этому примешивалось разочарование и недоумение. Из-за внешнего сходства Марти невольно ассоциировал судью Брауна с Доком, но насколько был симпатичен ему Док, настолько же отвратителен Браун, не пожелавший выслушать его или хотя бы вести себя с ним по-человечески. И, судя по всему, не только с ним.
В тот самый миг, когда Марти решил, что к утру окоченеет окончательно, и Браун не сможет до него добраться, так как в этом уже не будет нужды, снаружи за стеной послышался шорох, и знакомый голос вопросительным шепотом произнес:
- Марти?.. Ты здесь?
- Док! – от затопившей его радости с Марти разом слетел весь холод.
Шорох усилился, и в тускло освещаемом луной окошке, находящимся под потолком, мелькнула лохматая голова улегшегося на землю Дока.
- Док? Все в порядке? Как ты меня нашел?
- Все хорошо! Пришлось постараться, но я рад, что успел вовремя. Все разговоры – на потом. Сейчас главное - вытащить тебя отсюда поскорее. Это окно тут очень кстати, я сейчас избавлюсь от решетки! Хорошо, что захватил с собой экстрадействующий напильник! Всегда хотел применить его практически, а тут и случай представился.
- Док, - с сомнением произнес Марти, - а ты уверен, что я через это окошко пролезу? Оно, похоже, для кошек было думано.
Ученый что-то тихонько забормотал себе под нос – очевидно, прикидывал вслух, сопоставятся ли параметры Марти с размером окошка.
- Пролезешь! – уверенно сообщил он и принялся азартно пилить решетку.
- Но... – у Марти по-прежнему оставались сомнения, - окно высоко, мне самому до него никак не добраться. И стена здесь отвесная, за нее не зацепишься, а подставить под ноги совершенно нечего. У тебя есть веревка или трос?
За стеной раздался глухой стук – Док выронил напильник.
- Трос! – воскликнул он. – Я забыл взять из Делореана трос! А возвращаться слишком долго!
- Потише! Ты других разбудишь! – взмолился Марти. – Так что же теперь делать?
- Спокойствие, Марти, все под контролем, - заверил его Док. – Я сейчас что-нибудь соображу!
Но, несмотря на бодрость этого заявления, у Марти упало сердце – судя по движениям тени снаружи, Док только что попытался вырвать себе клок волос на голове, а судя по последующему за этим ойканью, ему это удалось.
- Сейчас, сейчас... – лихорадочно шептал снаружи Док.
- Надо же! Подставить ему под ноги нечего! – вдруг произнес кто-то у Марти за спиной. Марти тут же обернулся и увидел перед собой Уилла.
- Значит, бежать задумал? – спросил он, с интересом поглядывая на Марти.
Марти молчал, не зная, что ответить. Было ясно, что Уилл все слышал, и скрывать свои намеренья бесполезно.
- В общем, ясно, - ответил за него Уилл. Затем встал под самым окном, и, слегка склонившись, уперся в стену руками.
- Ну, полезай, что ли, - велел он. – Только осторожнее, спина не казенная.
- Вы... вы хотите мне помочь? – изумился Марти.
- Почему бы и нет? – пожал плечами Уилл. - За удовольствие узнать, как ты поставил на место скотину-Брауна я многое готов для тебя сделать. Мне не хочется, чтобы ты попался ему в руки, уж он-то тебе сказанного не спустит.
- Ну... а как же вы?
- А что я?
- Может, нам всем вместе попробовать бежать? Вам, Илаю и Джосайе.
Уилл усмехнулся, словно в словах Марти скрывалось что-то забавное.
- Думаю, ты единственный, кто сможет пролезть через это окно. Но дело не в этом. Думаешь, нас здесь держат эти стены? Тебе есть, куда уйти, нам – нет. За пределами этой каморки лучше нам не будет. Ну, а Джосайю и вовсе можно было бы не запирать. Куда бы он сбежал? У него тут семья.
- Я, - начал было Марти, но почему-то не нашелся, что на это ответить. – Спасибо!
- Ну, мне так долго стоять-то? – недовольно спросил Уилл.
- Док! – громким шепотом позвал Марти, заметив, что тень от руки Дока потянулась за очередным клочком волос, и тем самым приостановил самоистязание. – Я сейчас вылезу, помоги мне!
- Неловко вскарабкавшись на плечи Уилла, Марти дотянулся до освобожденного от решетки окна и, с большим трудом протиснувшись через него, оказался на свободе. Пожалуй, впервые за всю жизнь он радовался тому, что не отличается Танненскими габаритами.
- Уилл? – позвал он снаружи. – А у вас из-за меня не будет неприятностей?
- О чем это ты? – зевком ответил Уилл. – Я ничего не знаю, мы по ночам крепко спим. Ну, прощай! Не попадайся больше Брауну!
- Прощайте! Спасибо вам! – Марти сомневался, что отошедший Уилл его слышал, но все равно должен был еще раз это сказать.
- Поторопись Марти! – велел Док, устанавливая решетку на место, чтобы их побег не бросался в глаза. - Надо успеть уйти подальше, пока охрана находится с другой стороны!
Не теряя времени, воссоединившиеся друзья пересекли площадь и укрылись за дальней изгородью, чтобы перевести дыхание.
- Рад видеть тебя, Марти! – просиял Док. – Я здорово переволновался! - Но, думаю, раз ты в этом местечке на плохом счету, то безопаснее будет прервать наше путешествие и вернуться назад в будущее.
- Док, подожди! Мы пока не можем вернуться, есть одно дело! – взволнованно возразил Марти.
- Дело? – удивился Док. – Какое же?
- Я видел Брауна... - сказал Марти, толком не зная, с чего начать.
Глаза ученого вспыхнули.
- Ты его видел? Ну, каков он?!
- Внешне – вылитый ты. Ну, может, если вас рядом поставить, будет заметно, что вы разные. Но он... – Марти запнулся. Необходимость все рассказать боролось в нем с нежеланием огорчить друга. – Он... он меня сюда и засадил, - выдавил из себя Марти.
- Святые угодники! За что? Я думал, ты оказался в тюрьме по какому-то досадному недоразумению!
- Да, и это недоразумение носит твою фамилию, - насупился Марти.
- Так... расскажи-ка ты мне все и по порядку, - велел Док, недоуменно проводя рукой по уже и без того всклоченным волосам.
Марти по возможности сдержанно передал другу все, что случилось с ним после того, так Дока вырубило собственным гениальным изобретением. По ходу его рассказа лицо Дока мрачнело все больше и больше.
- Видишь, что теперь будет? Они зашлют его в Британскую колонию – в Австралию, или куда там еще, а его семья умрет, потому что некому будет их прокормить. И это дело решенное, я уже слышал. Я просто не понял тогда, о чем речь. Но мы ведь можем что-то сделать, правда? – в голосе Марти зазвенела надежда. – У нас же есть Делореан, и мы можем... ну, можем...
- Сделать что? Вернуться в прошлое этого прошлого и предупредить Джосайю об опасности? Да он наверняка примет нас за нечистую силу, и чего доброго лишиться рассудка! Это ведь восемнадцатый век, Марти.
- Но если мы ничего не сделаем, его сошлют на каторгу или повесят!
- «Dura lex, sed lex», - нахмурившись, произнес Док.
- Что? – не понял Марти.
- «Закон суров, но это закон». Латынь.
- Ты, что же, согласен? – вытаращился на него Марти.
- Нет, конечно, в этом случае – нет, я просто констатирую факт. Таковы законы того времени. То есть, времени, куда мы попали. Дело действительно ясное, и если защите не удастся доказать, что Джосайя невиновен, он и его семья обречены. А из того, что ты мне рассказал, я предвижу, что Браун не станет беспокоиться по поводу того, чтобы вникать в суть дела или пытаться выяснить оправдательные факты. Он держит вверенный ему город в крепкой узде, а попытаться оправдать человека, покусившегося на чужую собственность – собственность дворянина - значить подорвать все устои.
- К черту такие законы! – выкрикнул Марти. – Нельзя наказывать человека так жестоко, только потому, что он от голода решился подстелить оленя!
- Далеко не все согласятся с тобой, Марти. И не только в восемнадцатом веке. Ты был бы удивлен, узнав, как много людей из нашего времени сказали бы на это что-то вроде: «Правильно, иначе никакого порядка не добьешься» или «Он знал, на что шел», или «Зато другим неповадно будет».
- Тогда они просто ненормальные! - с запальчивой горечью произнес Марти. – Если бы это коснулось их самих, или кого-то из их семьи, они бы заговорили по-другому.
- «...и пепел Клааса стучал ему в сердце», - проговорил Док, задумчиво глядя на взъерошенного от волнения Марти.
- Док, ты о чем? – Марти недоуменно тряхнул головой.
- Это просто цитата из «Легенды о Тиле». Книга такая.
- И про что книга?
- Так просто не расскажешь. Когда-нибудь ты ее прочитаешь и поймешь, с кем я тебя сравнил. Сравнение, может, и не совсем верное, но именно оно пришло мне на ум. И приходит всегда, когда речь идет о чем-то, с чем нельзя мириться.
Марти помолчал. Пожалуй, Док впервые за все время их знакомства оставил его вопрос без конкретного ответа, отделавшись фразой очень похожей на надоедливое «вырастешь – узнаешь». Но в душе Марти сейчас не было места для обиды – там бушевала горечь, возмущение непоправимой несправедливостью и еще что-то, чего бы он сам себе не смог объяснить.
- Марти? – Док тронул его за плечо, и тот поднял на него взгляд. – Я догадываюсь, что ты сейчас чувствуешь. Этой беде никакая машина времени не поможет. Но у меня возникла другая идея.
- Какая? – прошептал Марти, боясь спугнуть надежду.
- Очень рискованная и не дающая никаких гарантий, но это все же лучше, чем бездейственность. Заседание суда пройдет завтра, и вести его будет Эмметт Браун. Но только Эмметт Браун из будущего. И он сделает все возможное, чтобы подвести дело к оправдательному приговору.

Открытая книга.

Эмметт Лоурен Браун мирно почивал в своей спальне, лежа как обычно на спине, и вытянув руки вдоль тела над одеялом. Его вроде бы крепкий сон внезапно прервался, но стоило ему открыть глаза, как он снова вернулся в забвение – не успев ничего понять или почувствовать.
- Чистая работа, Марти, - одобрительно заметил Док, забирая, протянутый ему другом усыпляющий генератор и пряча его в карман. - Теперь мы тут можем спокойно хозяйничать, но вести себя все же нужно тихо, подозреваю, что в доме есть прислуга.
Он устроил светильник на столе так, чтобы тот удобно освещал комнату и склонился над своим двойником из прошлого. Марти тем временем разглядывал помещение, в котором они оказались – это была самая аккуратная и самая скучная комната, которую ему доводилось видеть. По сравнению с этим, комната педанта Дейва казалась просто свинарником. А комната самого Марти из этого сравнения и вовсе выбывала.
Спящий Браун выглядел уже не таким грозным как днем, да и белый ночной колпак на его голове вызывал у Марти комические ассоциации, но он по-прежнему не испытывал к судье ни малейшей приязни, и будь на то его воля, предпочел бы и вовсе его не видеть.
- План все тот же, - окончив свой осмотр, сообщил Док. – Я переоденусь в одежду Брауна, приду на судебное заседание и попытаюсь подвести дело к оправдательному приговору. Если мне это удастся и никто ничего не заподозрит, то мы сможем спасти Джосайю и его семью, и сами вернуться назад в будущее.
Марти кивнул, хотя сомнения одолевали его все больше. Первая часть плана – пробраться в дом Брауна - удалась, благодаря ловкости Марти, перелезшего через забор в сад, чтобы открыть ворота, и универсальной отмычке Дока, открывшей для них остальные двери, но во второй части этой идеи Марти виделись серьезные недостатки. Точнее – маловылолнимые.
- Док, а что же Браун? Ведь он-то будет знать, что не присутствовал на этом заседании. И потом... ты говоришь, что сам проведешь заседание... но ведь ты же не юрист, как же ты...
- Насчет Брауна надо еще подумать, - согласился Док, не дослушав вопрос. – А что касается заседания... Ну, я ведь провел некоторое время в юридическом колледже, кое-что помню, к тому же, история права меня даже интересовала. Основные принципы судебной системы Великобритании восемнадцатого века мне известны, так что, думаю, я справлюсь. Главное – чтобы меня в самом деле все приняли за судью Брауна, вот за это я беспокоюсь больше всего...
Последние слова Док произнес рассеянным голосом, словно обращался к самому себе, так как вдруг увлекся бумагами на столе Брауна, разложенными там так аккуратно, что смотреть было страшно.
- Хм, - произнес он, перебирая какие-то книжки в кожаных переплетах. Потом достал из кармана отмычку, не церемонясь открыл секретер, и извлек на свет еще несколько таких книжек. – Хм...
- Что такое? – заинтересовался Марти.
- Дневники Брауна. И его рабочие записи, документы, письма... Марти! – воскликнул Док, забыв, видимо, что недавно взывал к тишине. – Я, кажется, нашел клад!
- Не понял? Зачем тебе его записи? Какое это имеет отношение к делу?
- Самое прямое! – Док возбужденно зашагал по комнате. – Если я получше узнаю Брауна, его дела и прочее, мне не придется завтра ходить в темноте. Ну, фигурально выражаясь, я имею в виду. Так что думаю, мне надо немедленно приступить к их изучению.
- Хорошо, а что делать мне? - с готовностью отозвался Марти.
Док, с трудом оторвавшись от какого-то документа, перевел взгляд на младшего друга.
- А тебе лучше всего сейчас поспать немного, - сказал он, подметив осунувшийся вид Марти. – Думаю, на один день приключений достаточно, а до завтрашнего утра нам все равно никаких активных действий не светит.
- А как же ты? – удивился Марти.
- А я сегодня отоспался в Делореане на пару дней вперед. Так что я посижу здесь, почитаю, может, найду что-нибудь особенно полезное. В любом случае, лишняя информация нам не повредит.
- Тогда ладно, - согласился Марти и залез в больше кресло, стоящее напротив кровати Брауна-Который-Не-Док. Он не думал, что уснет, но отдохнуть немного все же не мешало. Однако, стоило ему устроиться в кресле поудобнее, как мысли в голове начали разбегаться,и вскоре он остался один на один с приятной темнотой сна.
Уснувший Марти не видел как Док долго перелистывал страницы записных книжек, потом, оглянувшись на своего свернувшегося в кресле в немыслимой позе спутника во времени, подошел к кровати Брауна, бесцеремонно сдернул с него верхнее одеяло и накинул его на ежившегося во сне Марти. Затем снова вернулся к бумагам и сидел за ними до самого рассвета.

Марти проснулся от толчка.
- Мам... – сонно пробормотал он, не разжимая век, - я не пойду сегодня в школу... я же ее уже... закончил.
Толчок повторился, уже более настойчиво; Марти зевнул, потянулся, открыл глаза и... дернулся в сторону, словно от нечистой силы. При этом он задел рукой подлокотник кресла, и боль в ушибленной руке возвестила, что это вовсе не ночной кошмар.
Над Марти навис судья Браун – взгляд горит возмущением, брови сдвинуты чуть ли не под прямым углом, упавшая на лоб прядь седых волос подрагивает как гребень у разъяренного индюка.
- Вот, значит, как? – злобно прошипел Браун. – Сбежал и тайком пробрался в мой дом?
Не понимая, что происходит, Марти перевел потрясенный взгляд с судьи на кровать – Брауна там, разумеется, не было. И куда исчез Док было тоже непонятно.
- Так с какой целью ты сюда явился? – сузив глаза, грозно проскрипел Браун.
Проигрывать, так с музыкой.
- Не ваше дело! – грубо ответил Марти и, вскочив, попытался оттолкнуть судью со своего пути.
- Полегче, Марти! – совсем иным тоном проговорил Браун. Лицо его тоже враз изменилось – глаза потеплели, хмурая морщинка поперек лба исчезла. – Это же я, Док!
- Док?! - Марти обалдело уставился на говорившего.
- Ну да! – Док обрадованно кивнул. Марти, однако было не до радости.
- А где же тогда Браун?
- Я оттащил его в будуар, - ученый махнул рукой в сторону смежной двери.
- Зачем ты меня так напугал?! - возмутился Марти. - Ты представить себе не можешь – просыпаешься, а тут такое...
- Ммм... прости, Марти, но я должен был убедиться, что в самом деле могу сойти за судью Брауна. Решил, что если даже ты примешь меня за него, то наше предприятие может иметь успех.
Марти с трудом перевел дух и обессиленно рухнул в кресло.
- Дай в себя прийти, - попросил он.
- Давай! – охотно согласился Док. – А я тебе пока расскажу, как нам повезло.
- Повезло?
- Я всю ночь читал дневники Брауна и заметки его о делах – узнал о нем и его окружении очень многое. Это на редкость педантичный человек, он по вечерам подробно описывает каждый свой день, даже если в этот день он подхватил простуду и все время провел в кровати. Через записи в этих книгах открывается сущность Брауна, теперь я могу представить, как вести себя, чтобы сойти за него перед другими. Еще я проверил и обнаружил, что мне не составляет труда в точности подделать его почерк. Это все упрощает. Пока Браун будет здесь спать, я проведу судебное заседание. Будем надеяться, что у нас там все получится. Затем мы вернемся сюда, и я запишу в дневник Брауна все что произошло – от его лица. Потом я возьму бутылку вина, несколько ложек которого Браун каждый вечер принимает по предписанию лекаря (она здесь, в шкафчике), вылью оттуда половину, а часть плесну в стакан и оставлю его на ночном столике. Так что впоследствии он будет думать, что не помнит о заседании потому что после него выпил больше обычного (мужчины у нас в роду никогда не отличались устойчивостью к крепким напиткам). В людом случае, запись в дневнике подтвердит, что он присутствовал на заседании и вынес приговор, только не помнит этого. Так что если его и будут одолевать какие-то сомнения, он даже себе самому ничего не сможет доказать. Ну, как тебе? – сделав эффектную паузу, спросил Док.
- Гениально! – искренне восхитился Марти.
- Да, кстати, ты заменишь Генри. Это оправдает твое присутствие на суде, если тебя там кто-нибудь узнает. Я скажу, что наказал тебе поработать на меня.
- А кто такой Генри?
- Ах, да! Это бедный родственник Брауна, пятнадцатилетний внук его двоюродной сестры. Он исполняет при Брауне обязанности писчего, проще говоря, протоколирует заседания, а потом начисто переписывает их в отчетную книгу. В своих записях Браун сетует на то, что мать Генри сильно захворала, и ему пришлось отпустить мальчика на пару дней к семье. Знаешь, он довольно пространно пишет о причиненных ему неудобствах, но при этом не выражает ни капли сочувствия несчастью Генри. К сожалению, это многое о нем говорит... - Док помолчал. - Ну, как бы там ни было, Герни сейчас отсутсвует, так что ты...
Не успел Док договорить, как в дверь постучали. Марти встрепенулся.
- Завтрак подан, господин Браун! - раздался за дверью женский голос.
- Это Марта, кухарка, - шепотом пояснил Док. А вслух спросил:
- Вы поставили второй прибор, как я просил?
- Да, сэр!
- Хорошо! Мы с моим гостем скоро спустимся.
Марти вдруг почувствовал, что жутко проголодался. Да и шутка ли – со вчерашнего утра у него во рту ни крошки не было. Сейчас бы он даже согласился на тюремный хлеб. А вот чтобы соблазниться той похлебкой, потребовалось бы поголодать еще дня три-четыре. Насколько же голодны должны были быть его товарищи по камере, чтобы с таким аппетитом есть это мерзкое варево?
Завтрак в столовой оказался простым, но необычайно вкусным. Марти отдал должное домашней выпечке и свежайшему маслу. Что касается молока – такого вкусного он в жизни своей не пил. Но едва первый голод было утолен, как ему снова вспомнился скудный ужин Уилла с Илаем, и есть окончательно расхотелось.
Покончив с завтраком, друзья дождались девяти часов утра и отправились в здание суда, где должна была решиться участь Джосайи Салливана.

Оставшиеся две главы "Играя роль" и "Дорога уходит в даль" можно прочитать здесь (не могу запостить их сразу из-за того, что полный текст фанфика превышает допустимый объем записи).

@темы: фик, коллаж, миди

---

Назад в будущее.

[Scally]

Название: Знакомство.
Автор:  Scally.
Фандом: Назад в будущее.
Размер: мини.
Персонажи: Эмметт "Док" Браун, Марти МакФлай.
Категория: джен.
Жанр: легкий юмор.
Рейтинг: G.
Саммари: Актуальный вопрос - как же познакомились и подружились Марти и Док?


Руки Марти ныли по гитаре. Не обязательно самой лучшей, можно даже подержанной, но своей. Конечно, гитара у него была – обычная, Марти даже помнил ее первоначальный медовый оттенок, но если появилась возможность создать свою группу и выступать, то без электронной гитары не обойтись. Однако, гитара – не пакетик леденцов, так просто ее не купишь. А непредвиденные расходы в виде разбитого школьного окна (без умысла, просто когда новичок средней школы пытается отбиться от гориллоподобного старшеклассника своим скейтбордом, окружающие предметы могут случайно пострадать) подкосили и без того хрупкое финансовое положение пятнадцатилетнего Марти, поэтому он, возвращаясь с расчетом в лавку мистера Стоуна, решился наконец попросить о прибавке.
- Прибавка? - прошуршал усами мистер Стоун, хозяин продуктовой лавки, у которого Марти занимался доставкой товаров на дом покупателям. – Что-то не помню я, чтобы речь когда-то шла о прибавке.
- Когда вы принимали меня на работу, сэр, то сказали, что через три месяца повысите мне плату, если будете мною довольны, - вежливо, но твердо напомнил Марти.
- Разве? Впрочем, может и говорил, хм... Претензий у меня к тебе, пожалуй, нет. Но, знаешь, в мое время мальчики не требовали прибавки. Они вели себя скромнее.
- Прошло уже пять с половиной, - на всякий случай добавил Марти, пропуская назидательный тон своего работодателя мимо ушей.
- Ну ладно-ладно, будет тебе прибавка, - недовольно согласился мистер Стоун. – А пока, вот, отнеси последний заказ.
- Последний заказ? – удивился Марти. – Но я ведь уже все разнес, сейчас почти девять часов вечера!
- Незадолго перед закрытием магазина позвонил еще один клиент и сделал заказ, - непререкаемо пояснил лавочник. - Он настаивал, чтобы его прислали сегодня же, так как завтра начинаются выходные. Поэтому будь добр выполнить мое поручение. Деньги занесешь в понедельник, я сейчас закончу с кассой и ухожу домой. Коробка с адресом в кладовой – ты сразу увидишь.
Подавив вздох, и бормоча себе под нос что-то о рабовладельческом строе, усталый Марти поплелся в кладовую. Ящик с заказом выглядел небольшим, но оказался неожиданно увесистым. В тусклом свете одинокой лампочки Марти разобрал адрес заказчика, а ниже - его имя. Товар надлежало доставить доктору Эмметту Брауну.

Первым порывом Марти было запереть кладовую и улизнуть домой – ну ее, эту прибавку, но с мистером Стоуном шутки были плохи – этак и вовсе можно места лишиться, и что тогда с гитарой? Значительным усилием воли Марти заставил себя подхватить коробку и выйти из лавки. Поддернув шорты и обмотав спортивную кофту вокруг пояса (начало осени выдалось на редкость жарким), Марти вытащил из-под крыльца свой скейтборд и привычно заскользил на нем по тусклому вечернему асфальту. Его мысли невольно возвращались к разговору одноклассников, подслушанному в школьной раздевалке.
- Жаль, Фостера у нас больше не будет, - сокрушался толстяк Белл, даже перед физкультурой умудряясь заправляться огромным хот-догом. – Так прикольно было гонять его на переменах!
- Ничего! – утешил его приятель-второгодник Грейди. – У нас теперь есть МакФлай. Правда, МакФлай?
Марти покрутил колесико плеера, делая вид, что прибавляет звук в наушниках. Он здесь был меньше всех и понимал, что является заманчивой целью, хотя всерьез трогать его пока не решались (скейтборд, срикошетивший о чужой лоб и застрявший в стекле, может и вредит сбережениям, но выгодно отражается на репутации).
- А куда он делся-то? - продолжал Белл. Я не помню, чтобы он говорил о переезде.
«Так он и стал бы тебе о чем-то говорить», - усмехнулся про себя Марти.
Грейди сделал большие глаза и присвистнул:
- Переехал? Да ты что? Я думал, все это знают. Его папаша не поладил с их соседом – доктором Брауном – а тот, полный псих, их всех и прикончил – всю семейку!
- Да ну? – ахнул доверчивый Белл, забыв даже откусить хот-дог.
- Ну да!
- И сколько лет ему за это дали? Пожизненное, наверное!
- А он до сих пор на свободе, ведь доказать ничего нельзя, - уверено заявил Грейди. - Браун растворил тела в аммиаке. У него дома целая лаборатория для опытов. Ни одной кошки в округе не осталось. Да и люди исчезают не впервые. - Грейди сообщил все это столь буднично, будто растворение соседей в аммиаке было обычным времяпровождением жителей Хилл-Вэлли.
Марти невольно прислушался. Его дом находился не так уж далеко от дома Брауна, но район располагался неудобно, и Марти в тех местах не бывал – да и нужды не было, никто из его знакомых там не жил. Доктора Брауна ему, правда, видеть приходилось, но только однажды - на фотографии в газете. Марти совершенно не помнил, о чем была та статья, но сейчас перед его глазами живо предстал специфический образ ученого – длинные спутанные волосы, глаза навыкате и взгляд фанатика.
Не то чтобы Марти особо верил в болтовню своих одноклассников, но все же при мысли о появлении в доме доктора Брауна в темное время суток ему становилось не по себе. Была тому виной озабоченность Марти по-поводу встречи с мистером Брауном, или кошка, выскочившая на дорогу (утешало, что хоть в чем-то Грейди оказался неправ) – сказать трудно, но, не успев доехать до места назначения каких-нибудь сто метров, Марти обнаружил, что лежит на асфальте, справа от него замедляют вращение колесики перевернутого скейтборда, а слева валяется помятая коробка с заказом. Сильные толчки боли в левом колене взывали к переосмыслению гардероба – плотные джинсы в подобной ситуации пришлись бы куда более кстати, чем шорты. Впрочем, было кое-что похуже разбитого колена – громкий «звяк», раздавшийся из коробки под действием гравитации. Постанывая, Марти поднялся и безнадежно уставился на помятую упаковку. Хорошо, если только пиво. А вдруг что покрепче, а значит и дороже?
Удивляясь, что картон до сих пор не промок, Марти снова подхватил коробку, сунул скейтборд в узкую заплечную сумку и, прихрамывая, направился к дому ученого. Делать было нечего. Лучше попробовать договориться и самому возместить убытки, чем выслушивать гневные тирады мистера Стоуна после того как ему позвонит недовольный клиент с жалобой. Как отнесется к данному происшествию сам доктор Браун, Марти не знал и оставшийся путь до дома предпочел об этом не думать.
Марти дошел до входной двери (дом выглядел просторным, но ветхим) и, опасаясь, что жидкость вскоре все же протечет и зальет прихожую, поставил коробку на землю и позвонил. Звонить пришлось долго. Марти уже начал думать, что произошла ошибка, тем более, что света за плотными шторами в гостиной не было видно, как вдруг дверь резко распахнулась, и Марти увидел перед собой хозяина дома.
Он и сейчас являл поразительное сходство со своей газетной копией. Седые волосы беспорядочно разметались, глаза безумно поблескивали, пуговицы на рубашке были застегнуты по какой-то странной системе, на шее, наподобие галстука, болталась прозрачная трубка, а из кармана почти белого рабочего халата кокетливо выглядывало нечто, в лучшем случае напоминающее розоватый шнур.
- Рад тебя видеть, проходи! – как с цепи сорвался доктор Браун. - Я думал, ты придешь днем, но мне, конечно, все равно. Делаем, как и договаривались, но еще хочу сказать, если тебе что-то особо приглянется, можешь взять себе. Что угодно, кроме машины, разумеется. Если встретишь Эйнштейна, не беспокойся, он вполне дружелюбный. Вопросы есть?
Обалдевший Марти молча кивнул.
- Спрашивай!
- Вы доктор Браун?
- Да, я доктор Эмметт Латроп Браун. Ах, ну конечно, твоего имени я не знаю. Впрочем... ну да это сейчас неважно... Очень невежливо с моей стороны, извини!
- Марти МакФлай.
- Очень приятно! Ну так что, за работу?
Марти беспомощно огляделся, не понимая, что происходит, и кто же все-таки ошибся – он, мистер Стоун или сам Эмметт Браун.
- Вы ведь делали сегодня заказ в лавке Джона Стоуна? Я вам его принес, - сказал Марти, надеясь, что в его фразе отсутствует даже намек на двусмысленность.
Несколько секунд в глазах Брауна отражалось недоумение, а затем он хлопнул себя по лбу с такой силой, что Марти забеспокоился – не пришлось бы вызывать неотложку.
- Ну, конечно! – воскликнул ученый. – Разумеется! Все верно! А я уж подумал, что ты по объявлению об уборке в моем гараже. Отлично, отлично... Сейчас отыщу бумажник.
- Подождите, сэр... – смущенно остановил его Марти. – Насчет вашего заказа... Я случайно выронил его по дороге, и там кое-что разбилось. Правда, я все очень внимательно рассмотрел и, кажется...
Но закончить свою мысль Марти так и не пришлось.
- Святые угодники! – завопил Браун. Его глаза, и без того навыкате, вытаращились так, что Марти подумал – еще немного и придется подбирать их с пола. Развить свое предположение Марти не успел – доктор Браун без предупреждения втащил его в гостиную и повернул лицом к свету одной из многих, но единственной горевшей настольной лампы. Затем оттянул ему нижнее левое веко и озабоченно произнес:
- Так... склеры черезчур бледные, сам ты тоже бледноват. Майки, тебя сильно тошнит? Дышать больно?
- Меня вообще не тошнит! – возмутился Марти. – Что вы делаете? И меня зовут Марти!
- Нервная система возбуждена, путает имена, - продолжал бубнить доктор Браун. – Нужна щелочь... раствор один к десяти.... или...
- Я, может, лучше потом приду? – робко спросил Марти, мысленно прикидывая расстояние до двери, которая, по счастью, была еще открыта, и начиная жалеть, что прогулял все лекции о поведении в экстремальных ситуациях в исполнении какого-то заезжего преподавателя.
- Ни в коем случае! Я должен понаблюдать за тобой. У некоторых воздействие уксусных паров может вызвать летальную аллергическую реакцию, если вовремя не принять меры...
- Эээ... так в коробке был уксус?
- Уксусная эссенция! И как долго ты возился над разбитыми бутылками?
- Я над ними не возился. Я просто рассмотрел коробку, жидкость там даже не протекла, хотя я слышал, что бутылки разбились. Я сейчас принесу коробку...
- Я сам! – остановил его Браун и метнулся в прихожую.
Вернулся он минут через десять и, судя по взгляду, первые несколько секунд был удивлен видеть Марти в своей гостиной. До этого до Марти доносилось звяканье, шуршание, несколько чертыханий и одни «Святые угодники!».
В правой руке доктор Браун победоносно держал единственную целую бутылку уксуса.
- Остальные пришлось утилизировать, - жизнерадостно сообщил он. – Хорошо, что бутылки были дополнительно плотно упакованы, поэтому жидкость не протекла наружу.
- Мне очень жаль, - пробормотал Марти, - я вам все возмещу.
- Да ничего, Мэрфи, - отмахнулся Браун. – Мне-то всего и нужна была одна бутылка. Задумал я тут один опыт, для которого необходимо немного уксуса...
- Правда? А зачем вы тогда остальные заказывали? – спросил изумленный Марти, прежде чем догадался, что это не его дело.
- Ну... видишь ли, я немного рассеянный, сам часто все опрокидываю и разбиваю. Я примерно и рассчитывал, что когда дойдет до дела, из пяти бутылок целой останется одна. Да... Однако, где это тебя так угораздило? – указав на поврежденное колено Марти, сменил тему доктор Браун.
Марти коротко поведал ему о происшествии, повлекшим за собой гибель большей части подопытного материала.
- Повезло тебе! – сказал изобретатель. Но, поймав недоуменный взгляд Марти, добавил:
- Совсем недавно я создал новое антисептическое средство, которое заживляет раны быстро, надежно и безболезненно, не оставляет следов, не пачкает одежду и не имеет неприятного запаха. Мое средство пока не запатентовано, но стоит мне решить эту задачу, как оно, уверен, вытеснит все остальные аналогичные препараты с аптекарского рынка! Так что ставь ногу на табуретку, я обработаю «Бальзамом Брауна» твою рану, и завтра ты снова сможешь гонять на этой своей доске с колесами.
Доктор Браун полез за аптечкой, а Марти, поколебавшись, поставил ногу на выдвинутую табуретку. Колено выглядело скверно и здорово болело, на несколько дней о скейтборде можно было забыть, что бы там не говорил Браун.
Промыв рану, изобретатель со скромным достоинством продемонстрировал Марти непрозрачный пузырек с каракулями на этикетке. Чудодейственные свойства бальзама, как показалось Марти, были изрядно преувеличены. По крайней мере, стоило смоченному этой жидкостью бинту коснуться колена, как Марти дернулся и зашипел от боли. Браун снова вытаращил глаза чуть ли не дальше собственного носа:
- Что, разве больно?!
- Скажем так – я бы предпочел йод, - как можно дипломатичнее ответил Марти.
Брови ученого досадливо сдвинулись.
- Но ведь я же на себе проверял! Впрочем, то была экзема... Вероятно, универсальность средства еще нуждается в доработке...
Он вдруг метнулся к столу и яростно зашуршал разложенными там бумагами.
- Что вы делаете, Док? – полюбопытствовал уже вполне освоившийся в обществе чудаковатого заказчика Марти.
- Вычеркиваю слово «безболезненный» из описания препарата, - бодро пояснил Браун.
Между тем, Марти почувствовал удивительную перемену – колено совсем перестало болеть. Он покачал ногой и удивился еще больше, не ощутив ни малейшего дискомфорта.
- Ух ты, а оно и в самом деле действует!
- Не хватало еще, чтобы оно не действовало! – отозвался Браун. – Я столько времени на него потратил. Однажды решил, что уделяю недостаточно внимания фармакологии, и вот... А ты случайно не интересуешься наукой, Мэтти? – неожиданно поинтересовался изобретатель.
- Не особенно, – честно ответил Марти. – Есть вещи поинтереснее. Ну... для меня.
- Например? – доброжелательно уточнил Браун.
Марти не хотелось откровенничать по-поводу своих интересов, он знал, что за этим последует обычная реакция взрослых – в лучшем случае снисходительный взгляд, но не ответить на прямо заданный вопрос было бы грубостью, поэтому он все же сдержанно сказал:
- Музыка. Особенно рок-н-ролл. Я люблю играть на гитаре... больше всего на свете.
- Музыка... - задумчиво повторил доктор Браун. – Понимаю... Я и сам когда-то... Впрочем, наука интересовала меня куда больше. Больше всего на свете. И по сей день ничего не изменилось. Хотя могло бы... но я рад, что сумел преодолеть все, что мешало мне стать ученым, и занимаюсь сейчас любимым делом. А ты, как я понимаю, хочешь стать профессиональным музыкантом?
- Думаю, что да. По крайней мере, никем другим я быть не хочу. Мы с приятелями решили организовать свою группу. Здорово будет, если получится. Не все так просто, конечно. Толком мы сможем начать только когда у меня будет своя электронная гитара. Зато место для репетиций у нас уже есть – гараж Джеймса. – Марти, почуяв в докторе Брауне родственную душу, неожиданно для себя разговорился. Об их идее с группой пока еще никто не подозревал, Марти не торопился делиться своими планами, зная, что ни родители, не учителя его идею не одобрят, а посчитают, что эта затея только будет отнимать время от школьных занятий.
- Что ж ты сразу не сказал, что тебе нужна гитара? – пожал плечами доктор Браун. – Подожди-ка...
Оставив Марти недоумевать по-поводу того, почему он сходу должен был поделиться с незнакомцем мечтами о гитаре, Браун вышел из гостиной и через несколько минут, вернулся, неся в руках – у Марти аж дух захватило – первоклассную электронную гитару.
- Подойдет? – спросил он. – Год назад я приобрел ее для важных опытов со звуком. Но с тех пор она так и пылится у меня на чердаке. Очень нерационально, я считаю. Инструмент, на котором не играют – что может быть печальнее? Разве что проблема, которую не исследуют. Так что, если подходит, можешь взять ее себе.
- Подходит? Вы шутите? – севшим голосом спросил Марти. – Она великолепна!
- Ну и славно... Футляр, правда, не закрывается, ну да как–нибудь донесешь.
- Но я не могу ее взять, - с трудом произнес Марти. – Она же вам стоила кучу денег. Если бы вы подождали, пока я заработаю...
В ответ на это Браун свирепо замотал головой.
- Твоя дилемма мне понятна, но это было бы нечестно. Во-первых, я ею не пользуюсь, а, во-вторых, эта гитара досталась мне с великолепной скидкой, так как магазин, где я ее купил закрывался. Но учти, что я не бескорыстен. Когда твоя группа прославится, я ожидаю получить бесплатный билет на концерт в Хилл-Вэлли.
- Ух ты... я даже не знаю, что сказать. Спасибо, Док!
Браун улыбнулся, отчего его лицо приобрело почти нормальное выражение.
- У меня еще есть вопрос... – не удержался Марти, - а для каких опытов можно использовать гитару?
- А ты забегай как-нибудь ко мне, я тебе все покажу. Сейчас не получится - нужно будет кое-что подготовить. И готов поспорить, Марти, ты удивишься, насколько интересной может быть наука! Можешь даже не сомневаться!
Марти уже и не сомневался. К тому же, Доку в очередной раз за вечер удалось его удивить – он все-таки вспомнил, что на самом деле его зовут Марти. Это, конечно, тоже могло быть случайностью, память его нового знакомого не давала никаких гарантий, но Марти приятнее было думать, что на Дока нашло озарение.

@темы: фик, мини

---

[emerald]

Название: Большой побег
Автор: Изумрудная змея, tigrjonok
Фандом: гугенотская трилогия Дюма, фильм "История игрушек. Большой побег"
Размер: миди
Пейринг/Персонажи: Шико, Генрих III, Келюс, Шомберг, д'Эпернон, Можирон, герцог Майеннский, герцог Неверский, Анна Ягеллонка
Категория: джен
Жанр: юмор
Рейтинг: от G до PG-13
Краткое содержание: о том, как Генрих Валуа стал королем Польши, и о том, как он перестал им быть.
Задание: фильм "История игрушек: Большой побег"
Предупреждение: история - это гвоздь, на который мы вешаем свою картину. И география - тоже.
Примечание: всё, что сделал предъявитель сего, сделано без получения материальной выгоды и без посягательства на авторское право
Написано на ФБ-2012 за команду Дюма.

Его королевское высочество, Александр-Эдуард-Генрих де Валуа, герцог Ангулемский, Орлеанский, Анжуйский, Бурбонский и Овернский, генерал-интендант Франции, предавался меланхолии.

– Шико, – сказал он томным голосом, – мне скучно.

Шико покосился за окно, где полным ходом шла осада Ла-Рошели, и ничего не ответил. За время осады Генрих был ранен только один раз, и то легко, так что он имел полное право жаловаться на скуку.

Миньоны, лежавшие на бархатных подушках, лениво подтвердили, что им тоже очень-очень скучно.

– Меня никто не любит, – продолжил безутешный принц.

Миньоны, не вставая с пола, выразили желание умереть за своего повелителя, если потребуется.

– Мой брат меня не любит, – уточнил Генрих. – Он не желает меня видеть. Он сослал меня на эту войну с гугенотами. Когда он был ребенком, то у него не было никого ближе меня, а теперь он вырос, и я ему надоел! Я – словно старая игрушка, которую отправили на чердак. Пустой, пыльный, заросший паутиной чердак. Там я и проведу всю свою жизнь, медленно покрываясь плесенью, и в конце концов меня съедят мыши.

– Ваша матушка, я думаю, пошлет вам какую-нибудь кошку, – предположил Шико.

Генрих грустно улыбнулся.

– Моя матушка не любит моих друзей.

– У женщин, даже у самых лучших, бывают свои необъяснимые причуды, – согласился Шико. – Как можно смотреть, скажем, на д’Эпернона и не испытывать горячего желания его усыновить? Уму непостижимо!

– Мария Клевская вышла замуж и не ответила на мое последнее письмо, – с горечью продолжил Генрих. – Эта женщина разбила мне сердце.

Келюс в знак сочувствия поцеловал ему руку.

– Я несчастлив во Франции, Шико.

– Попробуй пообедать, сын мой, ты увидишь, тебе станет легче.

– Решено! Я буду польским королем!

Шико посмотрел на миньонов с упреком.

– Неблагодарные придворные! Ваш принц сошел с ума, а вы молчите!

– Польша – прекрасная страна, – сказал Можирон наставительно. – Край настоящих мужчин!

– Значит, вам там делать нечего.

– О красоте польских дам ходят легенды.

– Возможно, но ко мне эти легенды почему-то ни разу не заходили.

– Польские леса простираются на три дня пути.

– Я не хожу по грибы так далеко.

– А какая там охота! Медведи, лоси, дикие быки!

Шико с подозрением взглянул на Генриха.

– Сын мой, я с удовольствием посмотрю на то, как Можирона съест медведь или затопчет дикий бык, но зачем ехать для этого в Польшу? В Лувре есть собственный зверинец.

– Поляки ждут меня, – величественно сказал Генрих. – Они жаждут видеть меня своим королем.

– Откуда ты знаешь, они ведь не говорят по-французски?

– Они написали мне письмо на латыни.

Шико схватился за голову.

– Какое письмо, на какой латыни? Сын мой, попроси Келюса вышить у себя на штанах географическую карту, может быть, тогда ты соблаговолишь на нее посмотреть. В Польше холодно. Ты утонешь в сугробе!

– Видели бы вы, какие соболя на польских послах, – завистливо отозвался д’Эпернон.

– В холодной стране может не быть вина, вы об этом подумали?

– Поляки очень богаты, – вмешался Шомберг, – а где есть деньги, там есть и все остальное.

– Франция тоже не бедная страна, насколько я заметил. Зачем возить анжуйское вино так далеко? Оно может испортиться в дороге. Не лучше ли остаться там, где виноград зреет прямо у тебя под боком?

– Лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме, – с ученым видом процитировал Генрих.

– Юлий Цезарь был великий человек, однако, заметь, он не говорил, что лучше быть королем Польши, чем королем Франции. Ты, сын мой, я смотрю, решил перейти на латынь, чтобы поляки тебя лучше понимали? Что ты будешь делать, если окажется, что там говорят только по-польски?

Генрих снисходительно улыбнулся.

– Шико, согласись, что это крайне неправдоподобно.


* * *

В тот самый день, когда кортеж герцога Анжуйского торжественно выехал из Парижа через ворота Сен-Дени, одинокий всадник, закутанный в плащ, покинул город через ворота Сент-Оноре и поскакал на юг по Орлеанской дороге.

За несколько дней до отъезда Генриха в Польшу Шико внезапно почувствовал, что самый воздух Парижа ему опротивел. К тому же, он предполагал, что чем дальше от него герцог Анжуйский, тем ближе к нему будут кредиторы, и решил, что будет нелишним переместить себя и свой кошелек на несколько десятков лье южнее.

– Чего, собственно, я боюсь? – спросил он сам себя, когда Париж остался далеко позади. – Почему бы ему и не стать королем Польши? Нет ничего дурного в том, чтобы быть королем, особенно если твои подданные тебя любят, а подданные моего Генриха, похоже, от него в восторге. Что плохого они ему сделают? Конечно, они захотят его женить… – на этом месте Шико засмеялся. – Что ж, пусть попробуют. Не завидую я королеве, которой придется соперничать с Келюсом. Нет, с Генрихом будет все хорошо.

Дойдя до этого утешительного пункта в своих рассуждениях, Шико пришпорил свою лошадь.

– Однако, – спросил он сам себя, – если в этой польской авантюре все действительно так радужно, почему я не поехал вместе с ними? Возможно, еще не поздно передумать?
Королевский кортеж едет медленно, я догоню его к концу дня. Воображаю, как удивится Генрих и какую рожу скорчит д’Эпернон.

Шико натянул поводья.

– Да, – пробормотал он, – но тогда мне придется ехать в Польшу. Ничего не имею против Польши, должно быть, чудесная страна, особенно когда ты в ней король, но мне-то корону никто не предлагает. Уехать из Франции… быть может, навсегда…

Его лошадь начала объедать придорожные кусты.

– Вот мудрое животное, – сказал себе Шико. – Когда не знаешь, что делать, надо обедать. А поскольку я не лошадь и листвой не питаюсь, то мне стоит доехать до какого-нибудь города и найти там харчевню.

Если бы вино в харчевне оказалось плохим, а еда невкусной, то, вероятно, Шико повернул бы свою лошадь мордой к северу и пустился бы догонять своего Генриха. Но так как и то, и другое было превосходным, то Шико, выйдя из харчевни, направился дальше на юг. Две бутылки анжуйского вина убедили его в том, что Генрих прекрасно обойдется без него, а он – без Генриха.

Вино постепенно выветрилось, но решение Шико осталось неизменным даже несколько дней спустя, когда он приехал в Орлеан. И, вероятно, он последовал бы дальше на юг, если бы в орлеанском соборе Святого креста его глазам не предстало бы дивное видение.
Лицо видения было густо набелено, над маленькими глазками изгибались тонкие черные брови, на сморщенных щеках пылал румянец, поверх впалых губ была нарисована карминовая улыбка. На фиолетовом платье не было живого места от кружев, лент, искусственных цветов и жемчужин.

– Прекрасная полячка сегодня принарядилась, – насмешливо прошипел кто-то за плечом Шико.

– Полячка? – переспросил он, невольно вздрогнув.

– Княгиня Сангушко. Она была фрейлиной польской королевы, и сама вышла замуж за поляка, но потом сбежала от него во Францию. Сумасшедшая старуха.

Шико твердо решил держаться от княгини подальше, и, видимо, чтобы получше исполнить свое намерение, после окончания службы подал ей святую воду.

– Я вас не знаю, – резко сказала княгиня, и Шико заметил, что в ее голосе слышен скорее итальянский, чем польский акцент.

– Вы не можете меня знать, сударыня, – ответил он с поклоном, – я проездом в вашем прекрасном городе. Мой повелитель стал польским королем, я остался без места, так что…

Он не договорил. Княгиня вцепилась ему в руку с такой силой, что, казалась, поцарапала кость.

– Проводите меня до дома, – велела она.

Шико повиновался. По дороге старуха начала хихикать, жеманиться, закрывать лицо веером и бросать на своего провожатого убийственные взгляды. Встречные прохожие смеялись им в лицо и отпускали шуточки. В другое время Шико посмеялся бы вместе с ними, но теперь ему было страшно: княгиня, улыбаясь и кокетничая, все так же крепко сжимала его руку.

«Прекрасная полячка» жила на соседней улице, в мрачном особняке, окруженном высоким забором. Подойдя к калитке, Шико остановился: на мгновение ему показалось, что если он войдет в этот дом, то уже не выйдет оттуда никогда. Старая княгиня заметила его колебания и усмехнулась.

– Вы любите своего принца? – спросила она тихо.

Шико молча кивнул и последовал за ней.

– Вам сказали, что я полька, – продолжила она, зайдя в дом. – Они невежды, я родом из Милана. Я приехала в Польшу вместе с Боной Сфорца, когда император Карл выдал ее за польского короля Сигизмунда. У нее было двенадцать фрейлин, нас называли «куколки королевы Боны». Теперь осталась только я одна.

– Вы спросили, люблю ли я своего принца…

– Да, потому что вы должны поехать в Польшу и увезти его оттуда.

Шико молча опустился в кресло.

– Ваш Генрих дурак. Чего он только не обещал полякам: разрешил им восставать, если они будут недовольны, – а польская шляхта всегда недовольна! – обещал содержать армию за свой счет, послать французский флот на Балтику и, наконец, воевать с Иваном Грозным. Вы хотя бы знаете, кто такой Иван Грозный?

– Нет, но это неважно. Генрих держит слово только до тех пор, пока ему это выгодно, это у него от матери.

– Его заставят, не беспокойтесь. Королева Бона умела заставлять людей делать то, что она хочет, это какое-то старинное литовское колдовство. Она правила сначала за мужа, а потом за сына, и оба полностью подчинялись ей. Только один раз сын ослушался ее, один раз. Он женился на Варваре Радзивилл, женился тайно, Бона ничего не знала. А когда узнала, Варвара сразу умерла. Не от яда, нет. А король больше никогда не перечил своей матери.

– Да, – задумчиво сказал Шико, – но королева Бона, насколько я знаю, умерла.

– Но перед смертью она поведала все свои секреты дочери. Теперь Анна Ягеллонка заставляет людей делать то, что она хочет.

Княгиня сняла с шеи золотой медальон и протянула Шико.

– Если окажетесь в Вавельском замке, передайте ей это.


* * *

Для коронации Генрих заказал себе три костюма по самой последней парижской моде: из золотой парчи для помазания в соборе, из белого шелка для торжественного приема и из пурпурного бархата для ужина. Скептики могли бы заметить, что Генрих уехал из Парижа несколько месяцев назад, так что его представления о последней парижской моде несколько устарели. На это будущий польский король, вероятно, ответил бы, что, насколько ему известно, последняя парижская мода всегда находится там же, где он сам.

Польша оказала ему самый роскошный прием. Он еле добрался до Кракова: каждый польский магнат, чье поместье находилось на пути следования короля, считал своим долгом зазвать кортеж Генриха к себе и закатить по этому поводу трехдневный пир. Через две недели Шомберг, стараясь не двигать головой, шепотом спросил:

– Здесь всегда столько пьют, сир?

– Не может быть, – оптимистично ответил Генрих, – они бы уже все умерли.

Огорчало его только одно: он не мог выговорить название страны, королем которой готовился стать. Он попытался было упражняться произносить слова «Речь Посполитая» по утрам, но с похмелья это оказалось особенно невыносимо. С другой стороны, по вечерам, во время пиров, Генрих выговаривал эти слова совершенно непринужденно, но поляки почему-то его совсем не понимали. Говорить просто «Польша» оказалось, по словам его польской свиты, «неполитично», потому что в непроизносимую Речь Посполитую входила еще и Литва.

Города нового королевства Генриха тоже обладали какими-то возмутительными названиями.

– Познань, – терпеливо повторял князь Ежи Бжегский. – Щецин. Быдгощ. Лодзь. Ленчица.

Излишне говорить, что самого Ежи Генрих называл «принц Жорж».

Однако коронация должна была пройти на латыни, и Генрих твердо надеялся блистать. Его свита также постаралась не посрамить честь Франции. Особенно величественный вид имел герцог Майеннский, одетый в розовый бархат, затканный золотыми дроздами.

Перед отъездом в Польшу как-то само получилось, что к свите Генриха добавились два герцога – Майеннский и Неверский. Против черноусого и круглолицего Лудовико Гонзага Генрих ничего не имел: герцог был женат на Генриетте, сестре обожаемой Марии Клевской. Майенн, с другой стороны, был братом совсем не обожаемого Генриха де Гиза. Впрочем, Майенн вел себя прилично, много пил, еще больше ел, добродушно улыбался миньонам и при каждом удобном случае норовил обнять короля. Еще одно ритуальное объятие он совершил прямо перед выездом на коронацию, и Генрих едва не задохнулся в его розовом брюхе.

Жители Кракова приветствовали своего короля радостными криками, а тот приветливо улыбался им со спины белой лошади. К сожалению (а может быть, к счастью), краковчане выражали свои верноподданнические чувства по-польски, и Генрих не понимал, что именно они говорят.

– А который из них король? Тот толстый?

– Нет, дура, который весь в золоте, как Ченстоховская икона.

– Гляди, гляди, у короля в ухе серьга! Как у бабы!

– Сам ты баба, это чтоб богатство свое показать. Смотри, жемчужина какая!

– Чудно-то как, братцы, девица – и верхом. Да еще, гляди-ка, и при сабле.

– Какая ж это девица, она с усами. Такая поцелует – век не опомнишься.

– Дух-то какой от нашего короля, ровно как от цветочной лавки! Сразу видно – благородный господин.

У входа с кафедральный собор Святых Станислава и Вацлава произошла небольшая неприятность: наперерез кортежу кинулся какой-то человек с бумагами в руках, сунул эти бумаги Генриху под нос и закричал:

– Ты обещал, король, подписывай!

Генрих иногда с беспокойством думал, что наобещал полякам много лишнего. Однако он был сыном своей матери и полагал, что обещанного три года ждут. Он взял из рук просителя (в котором узнал одного из гостеприимных магнатов) бумаги, подписал их и милостиво улыбнулся.

В соборе он опустился на колени перед архиепископом Гнезненским и шепотом спросил его по-французски:

– Что такое я подписал, отец мой?

– Свободу вероисповеданий, Ваше Величество, – неодобрительным шепотом ответил архиепископ.

Генрих нахмурился. Такой подлости от своих новых подданных он никак не ожидал.

– Мне говорили, что у вас нет гугенотов, – сердито прошипел он.

– Гугенотов нет, – успокоил его архиепископ. – А кальвинисты есть.

И с этими словами он увенчал Генриха короной Болеслава Храброго.


* * *

Пир в честь коронации затянулся почти до утра, и, когда новоявленный польский король наконец смог удалиться в свои покои, за окнами Вавельского замка уже брезжил рассвет. Оказавшись у себя в спальне, Генрих бессильно опустился в кресло и внимательно вгляделся в лица своих миньонов. Келюс мрачно подкручивал усы, Шомберг сживал в руке эфес своей шпаги, д’Эпернон хмурился, и только Можирон чему-то загадочно улыбался.

– Я предупреждал, что это плохая идея, – начал д’Эпернон.

– Ты предупреждал? – изумился Келюс.

– Да, именно я. И что, ты хочешь сказать, что я был неправ?

– Все не так уж плохо… – попытался сказать Можирон.

Генрих попытался улыбнуться.

– Да, Можирон прав, все не так уж и плохо. Я не думаю, что мои подданные убивают друг друга во время каждого королевского ужина, должно быть, это была просто досадная случайность. Надеюсь, что мне удастся смягчить здешние нравы. Например, я завтра же велю, чтобы к моему столу больше не подавали водку.

– И вилки, – вставил Шомберг.

– Что?

– Эти серебряные трезубцы, которые лежали возле каждого блюда, называются вилки. Достаточно того, что поляки приходят на пир с оружием, незачем им еще и раздавать острые предметы за столом. Дикий обычай.

– Поляки ими едят, – вмешался Можирон.

– Как это? – изумился Келюс. – Вместо ножей? Но этой штучкой ничего нельзя отрезать.

– Вместо рук. На вилку накалывают еду…

– Я не знаю насчет еды, но лично мне чуть не выкололи глаз.

– А по-моему, это очень элегантный обычай, и руки не пачкаются.

– Да, конечно, когда выкалываешь кому-то глаз, самое главное – не испачкать руки.

– Можирон, – с подозрением спросил д’Эпернон, – а с каких это пор ты так хорошо разбираешься в польских обычаях? Это тебя та хорошенькая блондинка просветила? Как ее, кстати, зовут?

– Пани Эльжбета Сенявская, – стыдливо ответил Можирон.

– Как?!

– Пани Эльжбета Сенявская.

Д’Эпернон обреченно развел руками.

– Вы видите, сир? Мы уже потеряли Можирона. Он ест вилкой, разговаривает по-польски и скоро зарежет Шомберга у вас за ужином.

Генрих утомленно закрыл глаза.

– Я уверен, друзья мои, что это всего-навсего досадное недоразумение, и я непременно приму меры по этому поводу, но завтра… завтра… А сейчас оставьте меня, я хочу спать.

Миньоны, еле слышно переругиваясь, удалились. Генрих вздохнул и прошептал:

– Шико, где ты?

Возможно, на следующий день король действительно запретил бы водку и вилки, однако его отвлекли. За обедом герцог Майеннский спросил, желает ли его величество выбрать подарок своей невесте самостоятельно или доверит это деликатное занятие кому-нибудь из своих приближенных. Если бы за столом был Шико, он гордился бы своим королем: Генрих невозмутимо доел крылышко куропатки, запил вином, недрогнувшей рукой поставил кубок на стол и только затем спросил:

– Моей невесте?

– Да, сир.

– Забавно, я как-то упустил из виду, что у меня есть невеста. И кто же она?

– Принцесса Анна Ягеллонка.

Шомберг, менее сдержанный, чем его король, поперхнулся куском оленины.

– Вот как, – ровным голосом продолжил Генрих. – Скажите, герцог, а кто именно сообщил вам, что эта уважаемая дама – моя невеста?

Майенн растерялся.

– Но, сир… все поляки уверены, что вы женитесь на ней.

– Вот как? Возможно, они также уверены в том, что женщина, которая на четыре года моложе моей матушки, сможет подарить мне наследника. Хотелось бы мне знать, на чем основывается такая завидная уверенность.

Майенн смутился.

– Боюсь, что я неудачно выразился, сир.

– Более чем, – негромко заметил Келюс.

– Поляки уверены, что вы женитесь на принцессе Анне, потому что… гм… сама принцесса Анна считает себя вашей невестой, а Польское королевство – своим приданным.

Генрих вздохнул.

– Как это печально. Прошу вас, герцог, навестите эту даму и объясните ей всю глубину заблуждения, в котором она пребывает. Не забудьте заверить ее в моем глубочайшем почтении.

Майенн прижал обе руки к своему объемистому животу.

– Сир, прошу вас, скажите ей об этом сами. Она может мне не поверить, а если поверит, то будет страшно оскорблена тем, что вы сообщили ей такую деликатную весть через посредника.

– Он боится, что принцесса Анна отрубит ему голову, – шепотом сказал Шомберг д’Эпернону.

– Это невозможно, у него нет шеи.

Генрих вытер руки льняной салфеткой.

– Вы правы, герцог, я сам пойду к ней. Будьте любезны, составьте мне компанию.


* * *

Миньоны томились в приемной, ожидая запершегося в своем кабинете Генриха.

Почти сразу по прибытии в Польшу короля охватила страсть к эпистолярному жанру. Каждый день он писал длиннющие письма королеве-матери – что было хотя бы понятно, – Марии Клевской и Луизе де Водемон – что было обидно, но не слишком неожиданно, – а также многочисленным родственникам и даже «любимому» брату Карлу – что, говоря по чести, уже не лезло ни в какие ворота.

– Мы так скоро забудем, как он выглядит, – пожаловался Келюс.

– Ты преувеличиваешь, мы видим его каждый вечер.

– Каждую ночь, ты хочешь сказать. Ночью много не разглядишь.

– Особенно если пить столько, сколько принято в этой стране.

– Лично я предпочитаю попойки скучнейшим церемониям, так что Генрих тысячу раз прав.

– Возможно, церемонии казались бы королю менее скучными, если бы они велись на понятном языке, – осторожно предположил Можирон.

– Ты мудр, как сам Сократ. Надо устроить реформу местного церемониала. А то я столько пить не в состоянии.

Можирон, успевший при помощи пани Сенявской довольно прилично ознакомиться с польским языком, покраснел и потупился.

– Не получится, – подвел итог неудачной дискуссии Шомберг. – Дождемся восстания шляхты.

Миньоны не очень понимали, что такое «восстание шляхты», о котором говорилось в подписанных Генрихом документах, но все равно дружно содрогнулись.

– Так продолжаться не может, – вернулся к первоначальной теме Келюс. – Сколько можно письма писать?!

– Тем более кровью… – задумчиво протянул Шомберг.

– Что?!

– Мой впечатлительный друг, – ехидно заметил Людовико Гонзага, оторвавшись от письма, которое сосредоточенно читал последние полчаса, – боюсь, вы спутали с кровью красные чернила.

– Где вы тут видели красные чернила?

– Не видел, – охотно согласился Гонзага. – Наверное, государь их все извел.

– Очень правдоподобно, – фыркнул Келюс. – Послушайте, герцог, вы что, заразились от государя его новым… увлечением? Что вы там читаете?

– А вы, я смотрю, заразились от местного дворянства вспыльчивостью и нескромностью. Впрочем, последнее качество и так присутствует у вас в избытке.

– Господа, прошу вас! – поспешил вмешаться Можирон.

– Местная атмосфера плохо на нас влияет, – кивнул Шомберг. – Скоро мы все передеремся, причем за обедом и вилками. А король начнет говорить по-польски и пить свою кровь в знак уважения к подданным.

– Это вряд ли, – спокойно возразил Гонзага, сворачивая письмо и спрыгивая с подоконника. – В Париже такие вольности не одобрят.

– Герцог, вы уверены, что ваш желудок справился со вчерашними возлияниями? – светским тоном осведомился Келюс.

– Вполне. Хотел бы надеяться, что ваш тоже, господин де Келюс. Отправляться в дальний путь с больной головой в высшей степени неразумно.

– На что это вы намекаете?

– В самом деле, господа, давайте возьмем пример с господина Шомберга и переймем у поляков их восхитительную прямоту. Моя дорогая супруга пишет весьма любопытные вещи о том, что происходит в нашей дорогой Франции.

– Хорошо иметь глаза в Париже. Особенно находясь в Польше, – отсалютовал герцогу Можирон.

– Воистину. Герцогиня Неверская сообщает, что король Карл при смерти. Более того, она полагает, что Его Величество покинет наш грешный мир еще до того, как письмо достигнет этих холодных краев. И не сочтите меня хвастуном, но моя дорогая супруга в таких вопросах не ошибается.

Миньоны временно лишились дара речи.

– Как вы полагаете, господа, эта новость – достаточное основания для того, чтобы ослушаться приказа короля и потревожить его уединение?


* * *

Если герцог Гонзага рассчитывал обрадовать или хотя бы удивить короля своими новостями, то он сильно просчитался.

Генрих сидел за столом и, вопреки обыкновению, не писал очередное письмо, а задумчиво вертел в руке кинжал размером с небольшой меч. Не успели вошедшие выразить или хотя бы почувствовать удивление по этому поводу, как король размахнулся и запустил этим кинжалом в висевшую на стене картину.

– Третья пуговица сверху, государь. Поздравляю, – торжественно провозгласил герцог Майеннский, не без усилий вытаскивая оружие и передавая его королю. – Вы выиграли.

Генрих самодовольно улыбнулся и залпом выпил из небольшого бокала какую-то прозрачную жидкость.

– Это то, что я думаю? – потрясенно прошептал д’Эпернон и поежился. От одного вида столь популярного в этой стране крепкого напитка ему вот уже неделю делалось дурно.

– Сомневаюсь, – неуверенно ответил Келюс. – Еще несколько дней назад он собирался запретить этот… напиток. Государь, – прибавил он громче, – простите наше вторжение, но…

– Заходите, – махнул рукой Генрих, – присоединяйтесь к нашему состязанию. – Он указал головой на стоявший на столе графин.

– Какому… состязанию?

Генрих вопрос проигнорировал.

– Выбирайте мишень, Майенн.

– Государь, у нас важные новости, – быстро заговорил пришедший в себя Гонзага. – Его Величество Карл IX нас покинул.

– Разве? – прошептал Можирон. – А я думал…

– А ты не думай, – так же тихо посоветовал ему Келюс. – Какая разница, когда тут такое творится!

– В самом деле? Какая жалость. Что ж, мир праху его, – равнодушно протянул Генрих и присовокупил фразу, смысл которой не понял никто, кроме остолбеневшего Можирона. – Так что же вы, Майенн? Я жду.

– Ваше Величество, – вмешался Гонзага, – боюсь, у нас не так много времени. Нам нужно как можно быстрее вернуться в Париж.

– Зачем это? – с невинным видом поинтересовался Майенн. – Польский король должен находиться в Польше.

– А король Франции – в Париже.

– Вот и замечательно! Значит, все на своих местах и можно спокойно веселиться. – Генрих опрокинул очередной бокал. – Это в счет моей будущей победы, Майенн. Вы же знаете, я все равно попаду в любую из выбранных вами мишеней.

– Разумеется, Ваше Величество. Но почему бы нам сначала не дослушать ваших друзей? Думаю, это может быть интересно.

– В самом деле? – Генрих повернул голову и посмотрел на Гонзага. – Что ж, пожалуй. Так что там у вас? Mów.

«Когда это он выучил польский?» – подумал Шомберг.

«Зачем он учил польский?!» – испугался Келюс.

Можирон, не тратя время на раздумья, тихонько пятился к двери.

– Государь, – не сдавался Гонзага, – ваше место в Париже.

– Ошибаетесь, мое место здесь. Я король Речи Посполитой.

– Я предупреждал вас, государь, – вмешался Майенн. – Эти люди хотят разлучить вас с вашим народом!

– У них ничего не выйдет, – успокоил собеседника Генрих.

– Боюсь, ваши подданные не будут столь же понимающими, как Ваше Величество.

– Да, это весьма вероятно, – грустно подтвердил Генрих. – Наша шляхта такая беспокойная.

– Наша?! – хором ужаснулись миньоны и Гонзага.

– Вы мне надоели. Эй, стража!

Миньоны предприняли попытку последовать примеру Можирона и ретироваться, но было поздно.

– Да его подменили! – не верил своим ушам д’Эпернон. – Он что, посадит нас под домашний арест за предложение вернуться в Париж?!

– Хорошо бы, – вздохнул совершенно деморализованный Гонзага. – Я слышал, в этой стране принято сажать сразу на кол.


* * *

Шико стоял перед резиденцией «короля Речи Посполитой» и раздумывал над тем, как попасть внутрь. Небольшой, но весьма поучительный опыт жизни в Лувре, как и разговор с фрейлиной Боны Сфорца убедил его в том, что ломиться в дверь, пусть даже открытую, в данном случае будет не слишком разумно. Конечно, выбраться впоследствии будет еще труднее, но задачи следовало решать по мере поступления, тем более что и первую он пока не решил.

«Глупость наказуема, – мысленно вздохнул Шико. – Некоторые философы полагают дружбу глупостью. Следовательно, дружба наказуема. Что и требовалось доказать».

– Шико, друг мой! – раздалось справа.

Шико не успел ничего понять, как оказался в объятиях разряженного господина.

– Как же ты вовремя! – продолжал восторгаться господин, по-видимому, не собираясь выпускать Шико из объятий.

– Прошу прощения, сударь. А, это вы, господин Можирон. Право, не ожидал…

– Ожидал, – перебил его взволнованный Можирон. – Ты говорил, что приезд сюда – плохая идея, и ты был прав.

Шико насторожился.

– Что тут у вас происходит?

– Некогда объяснять. Слушай. Покои короля на третьем этаже в правом крыле, покои наших друзей [тут Шико протестующее крякнул, но Можирон этого не заметил] на том же этаже в левом крыле. Они под арестом.

– Покои? – не удержался Шико.

– Нет, Келюс, Шомберг и остальные. Шико, прошу тебя, поторопись. У меня, к сожалению, срочное дело, – Можирон скосил глаза на довольно элегантный портшез. Шико смог разглядеть только белокурую головку и тонкую руку с унизанными перстнями пальцами.

– Да уж, очень срочное!

– И вот еще. Надеюсь, не понадобится, но… Если что, проход к подземным камерам на первом этаже у главного входа, – добавил Можирон, убегая.

Тут Шико встревожился уже не на шутку.

– Можирон, стойте. Как я туда попаду?

Можирон замер на полпути к ожидавшему портшезу.

– Скажите, что вы гонец из Лотарингии.

– Почему из Лотарингии? Впрочем, не важно, хоть из Ватикана. Я что, по-вашему, похож на гонца?

Можирон возвел очи горе и указал на томившуюся от скуки охрану:

– Господин Шико, по-вашему, эти люди могут заметить разницу?


* * *

– Ваша стража беспечна, – провозгласил Шико удивленным его появлением миньонам. – И твердолоба. К сожалению, только в прямом смысле слова. – Он демонстративно потер костяшки пальцев.

– Признаться, я удивлен, что вы отправились к нам, а не к королю, – осторожно заметил ставший подозрительным Гонзага.

– О, не удивляйтесь. Можирон любезно объяснил мне, где найти короля и вас, но в том, что касалось короля, он ошибся. Генрике там нет.

Миньоны переглянулись.

– Опять какой-нибудь праздник, – уныло вздохнул д’Эпернон.

– Что ж, примите мои соболезнования в связи с вашим на нем отсутствием.

– Не стоит.

– Тем более что мы на него пойдем. Прямо сейчас, – решительно заявил Келюс, поправляя эфес шпаги с таким видом, словно собрался по меньшей мере в логово дракона.

– И через час снова окажемся под арестом. Благодарю покорно.

– Так чем же вы рассердили короля, мои беспечные друзья? В других обстоятельствах я бы поостерегся спрашивать, но присутствие здесь герцога ограничивает мое воображение.

– Я бы предпочел, чтобы подтвердились ваши предположения, – мрачно возразил Гонзага. – А рассердили мы короля тем, что предложили ему вернуться в Париж.

– В самом деле? Я подозревал, что эти края плохо на него повлияют, но я не думал, что настолько сильно. И настолько быстро.

– Да уж куда сильнее. Он считает себя поляком.

– Учитывая его происхождение, это кажется весьма сомнительным, – возразил Шико. – Хотя по Парижу и ходили одно время определенные, не слишком лестные для Ее Величества Екатерины, слухи, я готов поставить бутылку анжуйского вина против воды из ближайшей лужи, что поляки в тех слухах не фигурировали.

– Он говорит по-польски и пьет водку, – объяснил Шомберг.

– В таком случае, Можирона тоже придется записать в поляки, – блеснул осведомленностью о недавних событиях Шико.

– К черту местные нравы! Он не хочет возвращаться в Париж.

– Да, это аргумент. Даже Можирон, как я понимаю, не возражает, а у него, в отличие от Генриха, есть весьма привлекательная светловолосая причина для того, чтобы остаться.

– Они что-то с ним сделали! – продолжал сокрушаться Келюс. – Вот только что?

– Подменили?

– Кем?

– Подкупили?

– Чем? Принцессой Анной?

Миньоны содрогнулись.

– Заколдовали? – буднично предположил Шико.

– Нам не до шуток. Время уходит.

А Шико между тем размышлял, стоит ли ему делиться полученными от бывшей фрейлины сведениями или пока повременить.

– Интересное предположение, господин Шико. Боюсь, я вынужден с ним согласиться.

Заговорщики подпрыгнули от неожиданности.

– Ай-ай-ай, вы не следите за дверями. Как неразумно, – покачал головой Можирон.

– Зато вы, сударь, поступили в высшей степени разумно, так быстро ретировавшись из кабинета короля! – вспыхнул Келюс.

– Приму твои слова за комплимент, друг мой. Тем более что проведенное на свободе время я потратил к нашей общей пользе.

Шико громко фыркнул.

– Не смейся, Шико. Видишь ли, мне удалось узнать, что случилось с королем. – Можирон выдержал эффектную паузу. – И как это исправить.


* * *

Позднее Шико утверждал, что поиски библиотеки были самой трудной частью их польского приключения. Правда, поиски эти несколько облегчались тем, что почти все обитатели Вавельского замка находились на пиру, устроенном королем по случаю своей помолвки, но все равно задача была не легкой.

– Если здесь все на польском… – с сомнением протянул д’Эпернон.

– Чем гадать, проверь на практике, – Келюс запустил в него первым попавшимся фолиантом и осторожно углубился в соседний. – Тем более что по крайней мере этот на латыни.

– Как удачно, – съехидничал Шико. Книга, которую он ухватил с ближайшей полки, оказалась на французском, но делиться этим открытием Шико не спешил.

– Можирон, ты уверен, что нам не нужен священник?

– Пани Сенявская сказала, что нет. Только сам обряд.

– И как тебе, хотел бы я знать, удалось получить эти сведения.

– Способом, не слишком приличным дворянину, Келюс, – покраснел Можирон.

Миньоны заинтересованно переглянулись. Обладающий не слишком живым воображением д’Эпернон представил затемненный альков и шелковые путы. Более знакомый с местными нравами Шомберг склонялся в сторону раскаленных щипцов для завивки волос, использованных не по назначению. Встревоженный, а потому донельзя раздраженный Келюс с удовольствием вообразил целый пыточный застенок. И только практичный Шико решил, что Можирон просто-напросто подкупил свою любовницу. «Интересно, чем? – думал Шико, лихорадочно перелистывая страницы. – У него же нет денег. Не рассказами же о последней парижской моде, в самом деле».

– Кажется, я нашел, – осторожно, словно боясь спугнуть удачу, провозгласил Гонзага.

Миньоны и Шико немедленно склонились над найденной книгой.

– Вот уж не думал, что обряд изгнания беса такой несложный, – протянул д’Эпернон. – Послушать клириков, так это целая проблема.

– Может, поищем что-нибудь другое? – с сомнением предложил Можирон. – Этот выглядит каким-то… жестоким.

– Я всегда подозревал, что вас в детстве слишком мало пороли, господин де Можирон, – возразил Гонзага. – Что же тут жестокого?

Шико немедленно решил, что герцога пороли в детстве слишком часто, но оставил это соображение при себе. Вслух же сказал:

– Сомневаюсь, что вы найдете что-то, не включающее в себя использование кнута или иных средств для умерщвления плоти. Что ставит перед нами один вопрос: где мы эти средства раздобудем?

Келюс покраснел до корней волос и что-то пробормотал.

– Что-что, сын мой? – развеселился Шико.

– Вот уж не подозревал в тебе такой… набожности, – восхитился Шомберг.

Келюс громко выругался.

– Но и от этого бывает польза. Аминь. – Шико с шумом захлопнул фолиант. – Не стой столбом, сын мой, иди за своими розгами, веригами и что там у тебя еще в запасе.

– Надеюсь, после этого король не воспылает любовью к умерщвлению плоти, – вздохнул Можирон. – Не хотелось бы мне регулярно принимать участие в самобичевании и крестных ходах.

– Будем надеяться, этого не случится, – согласился Шико. – Тут поневоле проникнешься уважением к королеве-матери. Она отвратила Генриха от гугенотов самостоятельно, а мы вынуждены прибегать к помощи поляков, римлян и клириков. Да еще и с риском для жизни.


* * *

Шико бродил по Вавельскому замку с целой корзиной бутылок и под видом все того же «гонца из Лотарингии» угощал немногочисленную стражу. Сказать по правде, он предпочел бы в этот момент находиться в покоях короля, но Келюс весьма резонно заявил, что нейтрализовать охрану может только Шико, потому что всех остальных они знают. На это возразить было нечего.

Первое время Шико опасался что-нибудь напутать. Можирон велел ему заучить три фразы по-польски и произносить их подряд с небольшими паузами. На вопрос: «А что будет, если они ответят что-нибудь непредусмотренное?» – миньоны только нервно рассмеялись, что, естественно, не прибавило Шико спокойствия. Но все шло строго в соответствии с ожиданиями, и постепенно Шико расслабился и вернулся мыслями к несчастному Генриху, оставленному на милость пятерых дуралеев, которые однажды уже прошляпили все, что было можно.

«Что-нибудь напутают, – растравлял себя Шико, передавая очередную бутылку очередному улыбающемуся охраннику. – Поменяют ударения. Пропустят абзац. Перестараются с кнутом. С каких это пор д’Эпернон говорит на латыни? Он и французский-то не всегда понимает. И откуда, хотел бы я знать, у Шомберга сонное зелье?»

За этими интересными размышлениями время летело незаметно, и когда корзина опустела, Шико даже немного удивился.

– Итак, бутылка последняя, следовательно, охранник тоже был последний. По крайней мере, так уверял Гонзага. Надеюсь, он умеет считать, – вздохнул Шико вслух и направился в покои Генриха.

Перед дверью Шико прислушался. В комнате было тихо. Шико осторожно приоткрыл створку и осмотрелся.

Можирон держал фолиант и заканчивал читать латинский текст. Келюс с кнутом в руке стоял в стороне и вытирал пот со лба. Остальные удерживали вырывающегося Генриха. Вроде, пока все шло по плану.

Не успел Шико прийти к этому заключению, как Генрих рванулся и выдернул левую руку из захвата д’Эпернона. Тот тихо, но отчетливо выругался, и в этот же момент Можирон завершил последнюю фразу.

Шико вжал голову в плечи. Не то чтобы он был суеверен, но события последних дней несколько поумерили его скептицизм. Гром, однако, не грянул. Воцарилась тишина.

– Государь, – осторожно позвал Келюс.

Шико подошел ближе.

– Che cosa è? – громко вопросил Генрих и сел на постели.

Миньоны вздрогнули. Шико возвел очи горе.

– Che cosa succede? – продолжал вопрошать Генрих.

– Это итальянский, – наконец сообразил Гонзага.

– Замечательно, – вздохнул Шико. – Что ж, прогресс налицо. По крайней мере, итальянцем он, действительно, является, пусть и наполовину.

Между тем, Генрих вскочил и принялся одеваться, многословно о чем-то рассуждая. К сожалению, по-прежнему по-итальянски.

– Надо сматываться, – решил Гонзага. – С этим потом разберемся.

– Прекрасная мысль, герцог. И как, по-вашему, мы это сделаем?

– Что именно? Смотаемся или разберемся?

– Для начала, хотя бы первое. Генрике, сын мой, ты поедешь с нами в Париж?

– Certo. Che cosa devo fare qui?

– Я пойду займусь лошадьми, – протараторил Гонзага и быстро ретировался.

Миньоны и Шико переглянулись.

– Значит так, – начал Келюс. Вид он при этом имел весьма решительный, но остановить его Шико не успел. Келюс подошел к Генриху и бесцеремонно схватил короля за руку. – Пойдемте с нами, сир.

– Perfettamente! – радостно откликнулся Генрих и обнял Келюса за плечи. Тот покраснел и застыл на месте.

– Может, мы все-таки пойдем? – осторожно предложил Шомберг спустя пару минут. Келюс и Генрих не обратили на него внимания. Король что-то нашептывал Келюсу на ухо (видимо, по-прежнему по-итальянски), Келюс, хотя наверняка не понимал ни слова, тем не менее все сильнее заливался краской.

– Император Карл говорил, что по-итальянски надо говорить с дамами, а с друзьями – по-французски. Ты все перепутал, сын мой. Впрочем, не в первый раз, – вздохнул Шико. – Ты прав, Шомберг, нам пора.


* * *

Если Шико думал, что на этом их неприятности закончились, то он очень ошибался. Прямо у ворот Вавельского замка их поджидала небольшая, но хорошо вооруженная компания.

– Государь, куда вы направляетесь в такое раннее время?

Услышав этот голос, Шико решил переместиться поближе к королю. Впрочем, следующий оратор заставил его изменить решение.

– Мой дорогой государь, – простонал женский голос, и взорам заговорщиков предстала Анна Ягеллонка.

– Lasciaci, abbiamo fretta! – пророкотало из середины их небольшой группы.

«Олухи», – мысленно чертыхнулся Шико.

– Что они с ним сделали? – грозно спросила принцесса сжавшегося Майенна.

– Ваше… Высочество…

«Похоже, пришла пора вытащить козырную карту, – вздохнул Шико. – Знать бы еще, шестерка это или туз».

– Ваше Высочество, как удачно, что мы вас встретили! – воскликнул Шико. – Я опасался, что мне придется покинуть эти прекрасные края, так и не выполнив возложенного на меня поручения. Герцог, прошу вас, передайте Ее Высочеству этот медальон.

Гонзага бросил на Шико убийственный взгляд, но послушно спешился и подошел к принцессе. Передав медальон, однако, он отпрыгнул в сторону и снова взлетел в седло с такой поспешностью, что более бдительная охрана его немедленно бы пристрелила.

– Что там? – шепотом спросил Шомберг.

– М-м-м… – многозначительно промычал Шико. Выдавать свою неосведомленность ему не хотелось.

Принцесса размышляла, задумчиво поглаживая расстегнутый медальон.

– В самом деле… – пробормотала она. – В этот раз выборы могут пройти удачнее…

– Но Ваше Высочество!

– Не смею вас задерживать, государь, – приняла решение Анна. – Удачной прогулки.

Дважды повторять не пришлось. Заговорщики сорвались с места. Вслед им несся крик Майенна:

– Стреляйте, черт вас возьми!

– Охрана понимает по-французски? – на скаку спросил Шомберг.

– Нет, – успокоил его Можирон.

– Как удачно. Мне начинает нравиться эта страна. И все же, Шико, что было в том медальоне?

– Портрет Эрнеста Габсбурга, – ответил за него Гонзага.

– Любовь зла, – философски заметил Можирон. – Не так ли, господин Шико?

Вопрос остался без ответа. Шико по-прежнему ничего не понимал, но был твердо намерен этого не показывать.


* * *

– На этих лошадях мы далеко не ускачем, – заметил Шико, когда до границы оставалось рукой подать.

– Герцогиня Неверская позаботилась о подставах и прочем, – успокоил его Гонзага.

– Незаменимая женщина! – восхитился Можирон.

– Рад видеть, что ты, наконец, оценил прекрасный пол, – пробормотал Шико себе под нос.

– Что вы сказали?

– Я сказал… Черт, погоня!

Шико и в самом деле услышал стук копыт. А вскоре послышался и свист пуль.

– На мост, быстрее! – завизжал д’Эпернон и сам же немедленно последовал этому совету.

Генрих, однако, натянул поводья и принялся разворачивать коня.

«Что происходит в его итальянской голове?! – чертыхаясь, спрашивал себя Шико, повторяя этот в высшей степени глупый маневр. – Никогда не слышал, чтобы итальянцев называли самоубийцами. В моем образовании сплошные пробелы! Что за черт?»

То ли поляки стреляли из рук вон плохо, что было маловероятно, то ли и в самом деле хотели только задержать, а не убить Генриха, но почти все пули попали в росший у моста старый дуб. С дерева посыпались листья и труха, а вслед за тем рухнула и пара сухих веток. Одна с треском свалилась под ноги коню Шомберга, вторая – по счастью, не слишком большая – угодила Генриху прямо по голове. Выстрелы немедленно прекратились.

Келюс, Шомберг и Можирон окружили отряхивающегося, но удержавшегося в седле короля. Несколько поляков в компании герцога Майеннского галопом подъехали ближе.

– Государь, простите, – сокрушался предводитель поляков. – Но… Зачем вы нас покидаете?

Тут Шико пожалел, что не последовал примеру миньонов и не приблизился к королю, пока была такая возможность.

«Сейчас он начнет говорить с ним по-итальянски», – с содроганием подумал Шико.

Генрих, однако, с минуту молчал, а потом заговорил на латыни:

– Мое присутствие требуется в Париже, друзья мои. Мой брат, король Карл, скончался, и французскому королевству нужен правитель. – Шико чуть не схватился за голову. – Я вернусь через месяц, не позже, – продолжил Генрих. – А может быть даже раньше. – И Генрих пустился в пространные заверения.


* * *

– Думаешь, они ему поверят? – тихо спросил Келюс Шомберга.

– Мы скоро это выясним, – спокойно ответил немец.

Можирон же осторожно указал глазами на оказавшегося за спиной у поляков Шико, который отчаянно делал королю и его спутникам какие-то знаки.

– Что он хочет?

– Не знаю. Что это за знак? Фигура танца? Клешня краба? Тиски? – хором гадали миньоны тихим шепотом.

– Нас четверо, их двадцать. Как можно взять в тиски двадцать человек в нашей ситуации? – резонно возразил Гонзага. Но Келюс, Шомберг и Можирон его не слушали, осторожно разворачивая коней, чтобы зайти с флангов.

Шико сделал какой-то совсем отчаянный пасс, и тут Генрих спешился, приблизился к немедленно последовавшему его примеру поляку и заключил его в объятья – такие крепкие, будто собирался задушить. Шико сразу успокоился.

– Друг мой, – сказал Генрих, снимая с пальца кольцо с крупным бриллиантом. Келюс решил, что король просто не помнит имени этого человека. – Примите в знак моей дружбы, и прошу, не задерживайте нас больше. Чем раньше я уеду, тем быстрее вернусь.

Дальнейших переговоров миньоны не слышали, но, похоже все шло хорошо. Один раз Келюс напрягся – когда поляк схватился за кинжал, – но тот всего лишь уколол свой палец.

– Гадость, – пробормотал Келюс. – Чего можно ждать от страны, в которой в доказательство своей преданности пьют собственную кровь?

– Ты предпочел бы, чтобы пили кровь того, кому клянутся? – осведомился подъехавший Шико.

– Я бы предпочел убраться отсюда как можно быстрее и как можно дальше.

– Твое желание сейчас исполнится. Поехали, господа, они его отпустили.

– Наивные, – пожалел поляков Можирон.


* * *

Вероятно, того же мнения придерживался и герцог Майеннский. Во всяком случае, не успели король и его спутники пересечь мост, как по ним снова ударили выстрелы. Обернувшись, Шико увидел Майенна с аркебузой в руке, подъехавшего на своей лошади к самому обрыву.

– Сколько у него зарядов?

– Вы меня об этом спрашиваете? – возмутился Шико. – Хотя, зная Майенна, рискну предположить, что он запасся целым арсеналом.

В подтверждение этого мнения с польского берега снова ударили выстрелы. Послышалось жалобное ржание. Поляки, видимо, недовольные тем, что Майенн пытается убить их «великодушного» короля, подстрелили его лошадь.

– Он умеет плавать? – забеспокоился Гонзага, наблюдая за летящим в воду герцогом Майеннским.

– Нет, – ответил Шико. – Как удачно, не правда ли? Герцог, куда вы?!

– Наверное, надо ему помочь? – спросил сердобольный Можирон.

– Кому, Гонзага или Майенну? Впрочем, не беспокойся, дитя мое. Майенну и так помогут, а Гонзага в помощи не нуждается. Он отличный пловец, – спокойно – и, что важнее, по-французски – пояснил Генрих.

– Сын мой, ты своим примером опровергаешь выводы самых авторитетных ученых мужей, – вздохнул Шико. – Все утверждают, что суровые края закаляют людей, делают их тверже. Ты же и твои друзья, я боюсь, набрались в этом странной стране опасной мягкости.

– Что ты хочешь сказать?

– Всего лишь то, что Гонзага, безусловно, благородный человек, но я не сомневаюсь, что однажды мы все, и ты, сын мой, в первую очередь, очень горько об этом пожалеем.

– Еще бы. Этот попутчик нас надолго задержит. Что мы будем с ним делать, сир?

– Оставим на первом же постоялом дворе, – решил Генрих. – Что же еще?

– Поехали, – вздохнул Шико, глядя на реку со смешанными чувствами. Настроение его, однако, немного улучшилось, когда он увидел подъезжающего Гонзага, за спиной которого сидел герцог Майеннский. Мокрый, злой и разочарованный, герцог до ужаса напоминал игрушечного медведя.


* * *

– Поляки ужасные люди! – сидя в очередной гостинице, обличал своих бывших подданных Генрих. – Грубые пьяницы. Кто может столько пить? – Шомберг отвел глаза. Теперь, когда Польша осталась позади, сомнительное первенство по способности поглощать спиртное в свите короля снова принадлежало именно ему. – Безбожники! Свобода вероисповедания, надо же! – Герцог Гонзага хотел что-то сказать, но вовремя закашлялся. – Язычники!

– О да, – воскликнули миньоны хором. С этой претензией короля могли согласиться все.

– Право, сын мой, ты мне больше нравился, когда говорил по-итальянски. Я хотя бы не понимал всех тех глупостей, которые ты изрекаешь.

– Мэтр Шико, вы грубы, совсем как мои бывшие подданные.

– Какое оскорбление! Неужели ты думаешь, что я не смогу превзойти поляков, если захочу? Не беспокойся, в настоящий момент я не имею такого желания. Но скажи мне, сын мой, тебе не кажется, что мы чрезмерно удалились на юг? Или ты полагаешь, что поляки настолько грубы, что до сих пор нас преследуют?

– Не понимаю, о чем ты, Шико. Мы едем прямо.

– Мои познания в географии, конечно, не идеальны, но, сдается мне, Париж несколько севернее.

– Мы едем не в Париж, мэтр Шико, – снисходительно объяснил ему Генрих. – Мы едем в Венецию. Всегда хотел посетить эту замечательную страну, и так удачно, что она по дороге. А Париж никуда не убежит. – Высказав это наблюдение, Генрих величественно удалился.

– Вам не кажется, что…

– …Король не совсем пришел в себя после польских приключений? Кажется, – вздохнул Шико, поднимаясь. – Ничего-то вам нельзя доверить. Что ж, придется взять дело в свои руки, – и Шико последовал за королем.

– Нам нельзя?! – возмутился Келюс. – Как будто это была наша идея.

Можирон потупился.

– Как вы думаете, что он задумал? – обеспокоено спросил д’Эпернон.

– Самое страшное, что можно придумать в такой ситуации, – буднично ответил Гонзага. – Держу пари, он отправился сочинять письмо королеве-матери.


КОНЕЦ

@темы: Дюма, кроссовер, фик, миди