Название: Inquisition*
Фендом: Supernatural
Автор: Illi
Тамлайн: альтернативное развитие событий 5.03
Рейтинг: G
Герои: Сэм
Отказ: Все принадлежит не нам
Предупреждения: встречается мат
Примечание: Inquisition — в первую очередь означает следствие, дознание, расследование, а также может означать и самокопание; во вторую очередь — это Святая Инквизиция; а в третью — суровый допрос.
читать дальшеСэм приезжает на побережье ночью. Первый отель в справочнике оказывается большим, уютным, и заполненным ровно настолько, чтобы тебя никто не замечал и не запомнил. Городок не слишком популярен у туристов. Зато здесь есть хорошая библиотека.
Сэм приезжает ночью, и портье так зевает, что, кажется, не способен даже увидеть Сэма, не то, что запомнить.
Здесь до него никому нет дела.
Во всяком случае, он очень надеется.
Библиотека действительно хорошая. Большая.
СМС сообщение 12 июня 18.13:
Привет. Я живой, новостей нет. У тебя есть что?
Ответ на СМС сообщение 13 июня 00.13:
Нормально. Живой.
«...Когда ведьмы не убивают новорожденных, они посвящают их демону. Это происходит следующим образом. При рождении ребенка повивальная бабка выносит его под каким либо предлогом из родильной комнаты и, поднимая его на руках, посвящает его князю демонов, т. е. Люциферу, и всем прочим демонам.
Приводим поучительный случай подобного посвящения. Кто-то обратил внимание на то, что его жена, при разрешении от бремени, не обратилась к повивальной бабке, а прибегла к помощи своей собственной дочери. Отец спрятался и из укромного места начал наблюдать за поступками женщин. Он увидел ритуал богохульства и бесовского жертвоприношения, а также и то, что демон помогал при появлении ребенка на свет...»
Первый раз Сэмми наткнулся на намек Якова Шпренгера и Генриха Инститориса еще три года назад. Когда сбежал от Дина в очередной раз. Эш искал следы помеченных Желтоглазым, а малыш Сэмми читал Молот Ведьм и другие умные книжки.
Тогда сопоставить ему в голову не пришло. В истории ведь не было ничего о сгоревших матерях.
А ведь к тому времени он уже знал, что это не единственный признак. Уже слышал шепот Мэри: «Прости меня…». Сэмми, ты порой поразительно невнимателен к деталям.
Когда Дин рассказал о сделке матери, Сэм вспомнил об этих строчках снова.
«...Чего же достигают ведьмы богохульными посвящениями ребенка демону? Это имеет троякую цель. Во-первых, этим ритуалом удовлетворяется их гордость и желание быть почитаемыми. Во-вторых, они делают вид, что им особенно нравится невинность, посвящаемая им. В-третьих, посвящением ребенка увеличивается число будущих помощников демонов...»
Его мать не была ведьмой. Так же как и родители большинства других «детей Азазеля». Они всего лишь заключили разовый, на одну услугу, договор, многие даже такой, который подпадал под инквизиторское определение «молчаливого». Не зная ни сути, ни условий, не осознавая того, что делают. Но от перемены мест слагаемых сумма не меняется.
«...Все дети, посвященные ведьмами демону, склоняются всю свою жизнь к чародеяниям...»
...Всю жизнь.
СМС сообщение 18 июня 18.01:
Искупался в море. Пока тишина. У тебя?
Ответ на СМС сообщение 18 июня 20.00:
Нормально.
Инквизиторы — дотошные ребята, а в сети хватает энтузиастов, которым они нравятся. Сейчас Сэм готов возблагодарить за эту дотошность. К концу недели он знает, что мальчик, чей отец оказался так внимателен, умер, не дожив до конца процесса над своей семьей. А его счастливый, наблюдательный отец...
Имя отца удается найти в списках переписи населения. И год его смерти не отличается от года смерти его семьи ни единой цифрой.
Сэма удивляет только то, что мужчина не сгорел над колыбелью раньше.
Вторая история, упомянутая в книге, оказывается еще интересней.
«В одной местности Швабии крестьянин, проходя по полям посмотреть, как растут злаки, сказал сопровождавшей его восьмилетней дочери, что для урожая необходим в самом скором времени дождь. Дочь его простодушно сказала тогда: «Отец, если ты желаешь дождя, то я сделаю так, что он скоро выпадет». Отец ответил: «Откуда ты это знаешь? Как ты это можешь?». Девочка утверждала: «И не только дождь могу я вызвать, но и градобитие и грозу». Отец: «Кто тебя этому научил?» Дочь ответила: «Моя мать. Но она запретила мне говорить кому-либо об этом». Тогда отец захотел узнать, как это делается. Девочка объяснила: «Мать передала меня одному магистру, я могу по желанию тотчас же вызвать его». Отец: «Видела ли ты его?» Она отвечала: «Временами я видела, как к матери входили и как от нее уходили какие-то мужчины. Когда я спросила, кто они, она ответила, что это наши магистры, которым я тебя отдала. Они могучи и богаты». Испуганный отец захотел узнать, может ли она вызвать дождь прямо сейчас. Дочь ответила утвердительно, но прибавила, что ей для этого необходимо немного воды».
...Руби отпихнула его от ноутбука. «Не занимайся ерундой, Сэмми! Я и так тебе скажу, согласно этой книжке тебя ждет экзорцизм, который от пытки отличается наличием придурка с библией в кадре, обычная пытка, если не будешь пускать слюни достаточно убедительно, и наконец, большой, горячий костер! Вот, я сэкономила тебе время! А теперь займись чем-нибудь действительно важным!..» Ему хотелось сжать ошметки ее души в ладони, и спросить, будет ли она еще ему указывать. Конечно, он не стал этого делать. Улыбнулся, захлопнул ноутбук. Больше при ней читать было нельзя.
При Дине — тоже.
«…признается бесовское использование ведьм для их погибели, но в то же время указывается на неосновательность их судебного преследования, т. к. они являются лишь орудием дьявола, действующими не по своей воле, а по воле действующего через них врага человеческого рода. На это надо возразить следующее. Ведьмы — это одушевленные, по собственному свободному решению действующие орудия, хотя бы они по нарочито заключенному с дьяволом договору и отказались от власти над самими собой. Ведь мы знаем из признаний ведьм — здесь я говорю о сожженных женщинах — о том, что они действительно принуждаются к участию в чародействах под страхом быть высеченными бесами, но они остаются связанными своим первым свободным обещанием, которым они отдают себя демонам…»
Он действительно тогда старался ее не злить. И Дина... старался.
Сэм думает, что треть жизни он провел в попытках не злить окружающих, треть — в бешенстве, порожденном усталостью от этих попыток, а треть — в извинениях.
Некоторые люди бесят других самим своим существованием. Некоторые особенные люди. Которые, видимо, должны быть благодарны за сам факт того, что кто-то вообще соглашается их защищать.
Эти мысли замечательно запивать холодным кофе из библиотечного автомата. Кофе кажется сладким.
СМС сообщение 5 июля 17.40:
Как ты?
СМС сообщение 5 июля 17.55:
Могу не засорять тебе память телефона.
Ответ на СМС сообщение 5 июля 17.56:
Как хочешь.
Повторный ответ на СМС сообщение 5 июля 17.57:
Живой. Здоровый.
СМС сообщение 5 июля 18.00:
Рад.
...Да, история о посвященной девочке оказывается интересной. Знакомая фамилия встречается еще раз — в протоколе суда, вернувшего доброе имя незаконно обвиненным в колдовстве отцу и сыну — посмертно. Сэм ищет еще, и находит свидетельские показания наемника. Мужчин объявили еретиками за то, что защищали жизнь ведьме. Монахине. Дочери одного и сестре другого. Все трое упрямо отрицали свою вину, несмотря на массу свидетелей, видевших, как женщина применяла магию. В протоколе позднего суда говорилось, что свидетелями были солдаты, вырезавшие монастырь, и все преступление женщины состояло в том, что она взяла в руки оружие. Что было конечно чудовищно для монахини, но не доказывало, что она ведьма.
Сэм дважды перечитал протокол, и хмыкнул. Ясно одно, о своей одержимости наемники явно не врали. Вот только едва ли ее наслала монахиня.
...Руби — гордая собой, и своей правотой Руби! — сверлила взглядом их обоих:
— Лилит убила всех. Она забила вашу драгоценную девственницу вместе с полудюжиной других людей. Так что после ваших напыщенных речей о человечности и войне… Именно ваш план привел ко всем этим жертвам! Вы знаете, как сражаться в битве? Мгновенно нападаешь и не оставляешь в живых никого, чтобы некому было бежать и докладывать боссу. Так что в следующий раз, — она пыталась поймать его взгляд, и Сэм точно знал, что торжества в ее глазах в тот момент хватило бы на легион демонов, — действуем по-моему!
Но он не смотрел, ни на нее, ни на Дина. Он думал, что опять выбрал большее зло, попытавшись выступить против обоих. Не первый, не последний, всего лишь очередной раз.
Можно было и не уточнять, какое имя в постриге приняла посвященная злу девочка. Но Сэм, для верности, уточняет.
Больше ее имя не находится ни среди живых, ни среди мертвых. Сэм думает, что она в любом случае не прожила долго.
Некоторые люди просто не способны бороться со злом. Потому что тогда пришлось бы начать с самоубийства.
Шепот хрипел где-то в темноте, дрянной, неправильный шепот. Потому что тот, кто шепчет, набирал воздух в легкие только для слов. Потому что воздух ему больше не нужен. Как и зрение.
— Должен отдать тебе должное, Сэм. Ты одурачил многих. Но, видишь ли, я знаю правду. Я знаю, каково это. Мы теперь одинаковые! Я и ты. Я знаю, каково это — таскаться с чем-то злым внутри тебя. Слишком плохо, что ты не поступил правильно и себя не убил! Я собираюсь… Как только покончу с тобой… Два последних добрых дела. Убить тебя… и убить себя.
У тебя тоже не вышло с добрым делом напоследок, правда, Сэмми? А ты ведь еще тогда подумал, что иначе и быть не может. Это казалось таким очевидным там, в темноте. Почему же ты все-таки стал действовать так же, как он?
Потому что вы действительно похожи. Не были, но стали.
Дальше поиск идет легче. К концу недели Сэм знает еще три истории. В целом, принцип ему понятен. Он не хочет его понимать, но дальше ищет только выживших. На игры с самим собой нет сил. И времени.
К началу следующей недели он впервые натыкается в протоколах на слова «печати» и «адские врата». Потом на знакомый образ действий. А потом находит и имя.
«…Был общий слух, рассказывает Петр, судья в Болтинге, что в Бернском округе тринадцать детей были съедены ведьмами; за такое злодеяние общественное правосудие расправляется довольно жестоко. Когда Петр спросил одну арестованную ведьму, каким образом они пожирают детей, она ответила: «Таким образом: преимущественно мы подстерегаем детей некрещеных, но также и крещеных, особенно если они не ограждены крестным знамением и молитвами. (Читатель, обрати внимание, подстерегают, по внушению дьявола, главным образом некрещеных, чтобы они не были крещены). Мы убиваем их, согласно нашим обрядам, когда они лежат в колыбели или с родителями; после их смерти, когда думают, что они задавлены во время сна или умерли от иной причины, мы украдкой похищаем их из могилы и варим их в кастрюле до тех пор, пока не размякнут кости и все тело не сделается жидким и годным для питья; из более густой массы мы делаем мазь, применяя ее для выполнения наших желаний волшебства и перелетов; более же жидкой массой мы наполняем пузатую бутыль; тот, кто из нее выпьет, с соответствующими при этом обрядами, становится соучастником и учителем нашей секты…»
— Поваром? — переспросил он Руби. Ведь демоны не нуждаются в пище. И тут же вспомнил, что Лилит сама недавно говорила… — И что же у нее в меню?
Руби сладко улыбнулась в ответ:
— Тебе лучше не знать.
Но он знал. Помоги ему господи, он знал.
«…После этого ученик должен принести присягу наставнику (Magisterulus), то есть маленькому наставнику (потому что так и не иначе называют они демона). (Здесь нужно заметить, что этот порядок совпадает с другими упомянутыми). Препятствия не составляет то, что демон, когда ему приносят присягу, иногда присутствует, а иногда нет, так как в этом случае он поступает хитро: он хорошо видит настроение будущего ученика, который в его присутствии как испытуемый из за страха может отступить; демон полагает, что с помощью друзей и знакомых его легче можно понудить к соглашению. Поэтому то они и называют его, в его отсутствии, маленький наставник, дабы испытуемый получил незначительное впечатление о наставнике и потому менее был напуган. Наконец он пьет из вышеупомянутой пузатой бутыли, после чего тотчас чувствует внутри себя, что он воспринимает образы нашего искусства и удерживает в памяти главнейший ритуал этой секты…»
Его долго выворачивает всухую над раковиной библиотечного туалета. Каким-то чудом никто не вваливается туда, чтобы предложить ему воду, врача, и прочие признаки фальшивого сочувствия. Когда он поднимает голову, то видит в зеркале Руби.
— Символизм, — говорила она, примерно за неделю до возвращения Дина. Валялась, по обыкновению, на диване на животе, болтала ногами в воздухе, и говорила. — Ключи. Ингредиенты, слова, знаки. Амулеты. Волшебные настои и зелья. И прочие манечки, фишки и фенечки. Все это только костыли, Сэмми, для несчастного, задуренного человеческого сознания.
— Не называй меня Сэмми. Пожалуйста.
Она дернула плечом, не скрывая раздражения.
— Я, между прочим, важные вещи говорю!
— Прости. Так что же, ты хочешь мне сказать, что люди не летают как птицы только потому, что боятся?
Она поймала его взгляд и зло сощурилась:
— Одна конкретная птичка уже давным-давно могла бы взлететь.
Отражение в стекле насмешливо ластиться щекой к косяку. «Видишь Сэмми, как я была добра к тебе? Кровь демона тебя так пугала, что глупо было не воспользоваться. Ты сам виноват. Ты, и твое ослиное упрямство! Тебе нужно было просто позволить себе, но ты не хотел. Ты хотел усидеть на двух стульях разом, и чтобы попа не трещала слишком сильно! Так что скажи спасибо, малыш Сэмми, за мою доброту, за то, что я сыграла на самом очевидном, за то, что не полезла глубже. Ведь ты бы пил, малыш Сэмми. Ты бы пил декот из трупов убитых детей, ты бы жрал демонские фекалии, ты бы целовал в задницу, кого я сказала бы, ты бы все сделал, лишь бы не сознаваться самому себе в том, что с тобой твориться на самом деле. Так удобно с костылем, Сэмми, правда? Так безопасно».
Да, думает Сэм. Да, ты права.
Спасибо, Руби.
Выживших не находится, несмотря на все старания. Имеются либо даты смерти, либо исчезновение имен из всех доступных источников информации не позже, чем через тридцать лет после рождения проклятого ребенка. Всех имен, попадавших в их орбиту, включая большую часть случайных свидетелей. Сэм платит деньги за переводы с латыни, и ловит себя на том, что пытается купить билет в Европу. Останавливает он себя все той же мыслью — нет времени на игры. Пропажа без вести, и даже сохранившийся в истории некролог не всегда означают смерть. Но изменить вырисовывающийся принцип это уже не может.
«…Если демон находит, что послушница или добровольный ученик склонны к отрицанию веры и христианского богослужения, и отказываются больше почитать «толстую женщину» (ибо так они именуют преблаженную деву Марию) и святые таинства, тогда демон простирает руку, то же делают послушницы или ученик и с клятвенно поднятой рукой обещают соблюдать это. После того как демон примет эти обеты, он тотчас прибавит: «Но этого еще недостаточно», и когда ученик спросит, что же еще надо делать, демон требует присяги, которая состоит в обещании принадлежать ему навеки душой и телом и всеми силами привлекать к нему и других лиц обоего пола…»
— … Просто байка из воскресной школы для демонов, Сэмми. Бог предпочёл ангелам людей, Люцифер взревновал, сам решил стать творцом. Он совратил человеческую душу, превратив её в самого первого демона. В пику Богу. Именно за это его заперли.
— Лилит?
— Она гораздо старше, чем кажется.
Руби смотрела такими большими, честными глазами, что захотелось на нее рявкнуть, но он решил, что не время придираться. Он решил, что шанс остановить апокалипсис навсегда — важнее.
Внимательней, Сэмми. Внимательней к мелочам.
Ангелы презирают людей. Сэм помнит Уриэля и помнит Захарию. «Ты, тупой клубок неуверенности и отвращения к себе!» Возможно, от Люцифера это и пошло. Ангелы делятся на тех, в ком люди вызывают любопытство, и тех, в ком вызывают – недоумение, в лучшем случае. А если ты видишь нечто, что должно быть совершенным, к чему тебя обязывают относиться с привязанностью и теплом, но что тебе не кажется не то, что достойным, но просто приятным — что ты сделаешь?
Сэм вспомнил Дина, но не позволил себе отвлечься.
«…дьявол стал спорить с самим богом, кому из них удастся создать самую красивую в мире вещь. И в то время, как дьявол, засучив рукава, стал в своей кузнице ковать прекраснейшую вещь, бог из паука создал солнце, и дьявол был посрамлен. Мертвый бог, бог отошедшего прошлого, поганый бог, конечно, мог быть только побежден настоящим, действительным, живым богом.
Однако, будучи всезнайкой и всесторонним искусником, дьявол все свое внимание и все свои необыкновенные способности сосредоточивает на том, чтобы как можно больше вредить человечеству, как можно сильнее ударить по людям, как можно глубже подорвать власть бога над людьми…»
Мастер, вздумавший посрамить другого мастера, может, конечно, портить его творения. Но не просто испортить, а изменить и улучшить, создать из предмета недоумения и неприязни то, что будет казаться совершенным — куда менее банально.
Почти год назад Сэм спросил у Руби, зачем сжигать все, что осталось от ритуала, даже если речь шла о простых ведьминых мешочках. Руби оскалилась ему в лицо:
— После лабораторной работы, Сэмми, хорошие мальчики, знающие словосочетание «техника безопасности», моют пробирки, стол, и главное, как следует прибирают использованный материал.
Пожар в Ривергроув, в маленьком городке, в котором на столбе было вырезано «Кроатон». Они с Дином даже не удивились. И даже не попытались узнать, что стало с теми, кто выехал из города вместе с ними. Не хотели знать.
И еще в одном городке, с колоколом на центральной площади. И с телами, небрежно припрятанными по подвалам, и брошенными открыто. У них не было времени….
…Прибирать использованный материал.
…Сам решил стать творцом….
…Он тотчас прибавит: «Но этого еще недостаточно»…
Карандаш с треском ломается в руке.
Он не берет в руки телефонную трубку. Даже не смотрит в ее сторону.
Он смотрит на потолок в своей комнате. Он закрывает глаза, и видит Дина, который стоит у Импалы и улыбается. Сэм снова тогда ушел. А Дин снова пошел за ним. «Ты не можешь меня защитить», — говорит он Дину.
Дин улыбается.
«Ты не можешь меня защитить, — повторяет он. — Не можешь, Дин. Ты не должен, мало ли что там сказал отец, мало ли чего мне хочется! Ты не обязан!.. Пожалуйста».
Но Дин все равно это говорит. Видно, что он боится Сэма куда больше, чем того, что ждет их обоих, но он все равно говорит:
«Я могу хотя бы попытаться».
И это так потрясающе здорово, что Сэм просыпается. И несколько минут остро ненавидит и Дина, и отца, и весь мир.
…Если бы ты не пытался, если бы просто оставил меня там, дал умереть, как другим, как всем, если бы ты не рвался так защищать, и ведь даже не потому, что хотел, только потому что не мог иначе, не знал, не хотел знать, кто я на самом деле, потому что некого было больше, потому что приказали!
…Если… тебя оставили бы в покое. Оставили в живых.
А потом он просыпается окончательно, и понимает, кого ненавидит на самом деле. А еще понимает, что умрет, если будет думать об этом дальше. И нужно немедленно прекратить, потому что пафосно вскрытые вены — и проще, и честнее, но он не стал этого делать сразу, не будет и теперь.
Значит надо встать и сесть за ноутбук.
Ему так и не удается понять, как отцам-инквизиторам удалось загнать Лилит обратно в ад. Прикинуть, кто из сожженных ведьм был результатом предыдущей лабораторной работы, оказывается проще. Девушка сгорела на костре в конце семнадцатого века, и имя Лилит больше не всплывало в показаниях колдунов. Во всяком случае, следующие лет сто. Будто бы этой смерти оказалось достаточно. Сэм долго, внимательно перечитывает найденные протоколы, пока не ловит себя на мрачном, мазохистском удовольствии. Тогда он откладывает документы в сторону.
Возможно, если бы он все-таки поехал в Европу, и добрался до того, что не было выложено в сеть, он бы смог понять детали. Возможно, это даже помогло бы. Раньше.
«Не очень-то много толку в Хэд-энд-Шолдерз, когда голова в тумбочке», — Дин презрительно щурится с соседнего кресла. — «Но ведь ты, малыш Сэмми, уже прорвался в дамки, и теперь игра идет по новым правилам. Когда эта фигня могла помочь, чем была занята твоя голова? Нет, я всегда говорил, что практика, она куда доходчивей теории, а уж что играть в адскую рулетку с хорошенькой цыпочкой куда интересней, чем сушить мозги пыльными томами, и вовсе сомнений не вызывает. Но Сэмми, мать твою, с какого перепугу ты вбил себе в голову, что ты настолько хороший игрок, чтобы так вот запросто ставить на кон свою семью, свою душу, и весь долбаный мир в придачу?!»
Сэм хочет сказать: «Заткнись!». Он думает, что сейчас в любом случае не время жевать сопли насчет Дина, своей вины, обид и страхов, нездоровой уникальности и прочей неконструктивной фигни, но внезапно останавливается, в том числе и физически встает, и долго таращится в стену комнаты, сжимая и разжимая кулаки. Он кажется себе слоном в посудной лавке, ему и хочется что-то разбить, и страшно пошевелиться.
Ну-ка, вспомни, Сэм, что было последней каплей? Какая мысль открыла врата Люцифера? Вспомни, напрягись. Твой брат звал тебя из-за закрытой двери, твой Magisterulus призывал тебя не медлить и закончить начатое дело, но чьи слова ты слышал? О чем ты думал, когда ломал последнюю печать?
О брате?
О мире?
Об апокалипсисе?
— Ты превратился в выродка. В монстра. И даже не можешь укусить? Прости, но я сейчас просто расплачусь от умиления!
…Ты думал только о себе.
И о чем, мать твою, ты думаешь вот сейчас? И весь этот долбаный месяц?! Что — вот что — ты — реального — сделал?!
Ноутбук ломать нельзя. И потому он оборачивается к стене, и ударяет в нее кулаком. И еще раз, и еще, и еще, не замечая, что воет от нестерпимой боли.
…На знания полагаться нельзя.
...На проклятье полагаться нельзя.
...На силу воли полагаться нельзя.
…На свое мнение полагаться нельзя.
…На Дина полагаться нельзя.
…На друзей полагаться нельзя.
…На ангелов полагаться нельзя.
…На демонов тем более.
Бля. На что тогда можно?
Он идет прогуляться, просто почувствовать свежий ветер на лице. И сразу же замечает слежку. Он не удивлен. Только говорит себе, что времени не осталось. Совсем.
Он возвращается в библиотеку и начинает новый поиск.
«…Скончался Сэмюель Кольт в самый разгар Гражданской войны, в 1862 году. В возрасте 48 лет, от «естественных причин», как писали тогдашние газеты. Прежде чем стать эксклюзивным поставщиком армии северян, он построил несколько заводов и для южан…»
«…Опасаясь, что сын разнесет фабрику, отец отправил его учиться в университет. Но Сэмюэль продолжал свои опыты и там. Результатом стал сильный пожар, вспыхнувший в университетском здании. Кольта исключили из университета…»
Человек, уравнявший всех в правах, и всего за два года до своей смерти от «естественных причин» и за год до начала гражданской войны построивший самую большую в мире ловушку на демонов.
Человек, закрывший врата последним.
Или открывший?
Это детали, и на самом деле важны не они, важно то, что это все те же врата. Уже которую сотню лет, уже в которой стране — все те же.
Сэм не надеется найти Кольт — так. Он просто подозревает, что Кольт и врата в Вайоминге — не единственное наследство. После войны всегда остается больше оружия, чем можно себе представить.
Сэм надеется найти Кольт — иначе.
«Доступ к следственным материалам по делу о взрыве в монастыре Мэриленда закрыт»
Сэма это не беспокоит. Не первый раз.
Кольт был у Лилит. Или у кого-то помельче рангом, но тогда его все равно отдали Лилит. Азазель не упрятал его в ад, с чего бы Лилит поступать так же? Шансов что он был у нее с собой мало. Но они есть.
Дин улыбался той кривой улыбочкой, которую Сэм ненавидел. Это была не его улыбка, Дин научился ей в аду. Сэм даже точно знал, у кого научился - Сэм лично его убил. В том числе и за эту улыбку.
— Я буду сражаться до последнего человека, но давай начистоту. Нам не удержать снежную лавину, и ты это знаешь. Чёрт побери, да тебе ли не знать!
Да, Сэм знает. Как никто другой. Но что, это значит, что разумнее было бы просто сдаться?
Он не может не думать, что проще всего было бы начертить знак или закопать шкатулку на перекрестке. Но ему больше нечем их подчинять, и... ой, да не ври ты себе уже.
В любом случае, во-первых, он не собирается больше ошибаться с информационной подготовкой, а во вторых, кто-нибудь и без того вскоре появится. Ведь время вышло.
Почти.
Он возвращается в мотель. Он не заходит в бар, даже не притормаживает возле открытой двери. Взгляд на забулдыгу в потертой кожаной куртке падает случайно, и Сэм леденеет. Но уже в следующий миг понимает, что ошибся.
А еще через миг его накрывает волна бешенства.
Дин напивался. Снова. Пил виски, как воду, и его не волновало, что на следующий день им выходить против оборотня, и у него снова будут дрожать руки. Он выходил на охоту с дрожащими руками, и стрелял, и промахивался. Но Сэм делал вид, что не замечает. Просто старался получше целиться сам. А что он еще мог сделать? Разве он мог чем-то помочь? Ему было так жаль.
До тошноты.
Руби усмехалась полными губами:
— Жалость — удел слабых. Равному можно сочувствовать, равному можно помочь. Помогать слабому — лишь тратить силы. Его можно только жалеть.
Сэм стоит посреди улицы и обливается холодным потом.
— Дура. И ты, Сэмми, полный, клинический, неизлечимый идиот!
Значит, считаешь, что если бы ты умер пораньше, Дина оставили бы в покое и он бы выжил? Сэмми, кретин, нет, ты действительно так думаешь?!
Сэм до рези в глазах вглядывается в забулдыгу в кожаной куртке. Человек привстает с места, и грузно оседает на стойку. У него короткая стрижка ежиком.
А ну-ка, малыш Сэмми, попробуй выполнить простенькое упражнение на визуализацию образа и моделирование ситуации. Давай-ка вспомним на минуточку все, что мы знаем о Дине. Теперешний Дин, собравший себя после ада, готовый объявить крестовый поход против Люцифера, научившийся посылать в жопу ангелов так, что они туда и идут, и глядящий на братца без розовых очков — сумеет выжить, если ты сдохнешь? Может быть. Да что там может, наверняка. Он же тебя отпустил, помнишь? На все четыре стороны, с полным правом гробить свою жизнь по своему вкусу. В то время как прошлый Дин непременно закатил бы многочасовую истерику — помнишь, ты еще к ней готовился? Так, а теперь подумай и скажи еще раз — смог бы не нынешний, прошлый Дин выжить, провалив отцовское предсмертное задание, которое считал самым важным, что у него в жизни есть? Даже если бы его каким-то чудом не сочли материалом, который нужно аккуратно прибрать?! И думаешь, если бы ты был мертв, ты бы смог чем-то ему помочь?
Сэм мотнул головой. Можно подумать, я сейчас могу.
Дин вваливался в номер мотеля, и падал на кровать, не раздеваясь, чтобы забыться муторным, душным сном, часа на четыре. А Сэм долго смотрел ему в лицо, и заходился от непонятной, удушливой ярости.
Он мог помочь ему снять ботинки. Он мог помочь ему укрыться. Он мог сходить и купить ему кофе. Он не мог только ему помочь.
Но сейчас ярость направлена не на Дина. Сэм тупо повторяет про себя раз за разом, что Руби — дура, и сам он дурак. Да, это правда, сочувствуют равным, а жалеют того, кому бессильны помочь. Тот, кто бессилен - жалеет! Да к черту и силу, и бессилие, и весь этот гнилой морок разом, потому что факт — вот он. Стоит тут, посреди улицы приморского городка, глотает соленый ветер и полощет себе мозги всякой ерундой. Живой, и даже, если не считать слегка поехавшей крыши, здоровый. И даже брат его жив, и тоже здоров, по крайней мере, две недели назад еще был, и достаточно, чтобы набрать СМС. А должны быть — мертвыми. БЫЛИ мертвыми, оба. Если бы не его упрямый брат….
А если бы он сам не сумел дойти до конца, с Руби? Если бы отступил — кто бы появился взамен? И как долго они сумели бы защищаться? Впрочем, не так уж и важно то, что начинается со слов «если бы». И прости меня господи, что мне так насрать на то, что творится в мире только потому, что мы оба живы. Я эгоист, ты знаешь, да? Для меня то, что мы живы — главное.
Пока дышу — надеюсь?
— Они слишком хорошо это знают, — тихо сказал Дин, — ты мое слабое место, Сэмми. А я — твое.
Сэм осторожно взял его за руку.
Неправда, хочет сказать нынешний Сэм, отсюда, из своего одиночества. Мне не нужно слабое место. Мне нужно…
— Сила, — насмешливо говорит Война, — жажда власти.
Неправда, говорит Сэм. Все-таки ты паршиво разбираешься в людях. Ты видишь худшее, и тебе кажется, что это все, что есть.
А разве нет? Смеется кто-то, кого Сэм пока еще не видел. Разве в тебе есть что-то хорошее?
Сэм поворачивается к нему спиной. С другой стороны — Дин. Он копается во внутренностях Импалы, щелкает пальцами, и барабанит по рулю под музыку. Ест кошмарный бургер, облизывает пальцы по-детски. Говорит что-то глупое, чуть склонив голову на бок, как щенок.
И улыбается. Обычной, светлой улыбкой.
«Мы нагадили, мы убираем. Вот и все».
СМС сообщение 18 июля 22.12:
«Загляни в электронную почту. Будешь проезжать Мэриленд — подумай об этом».
Сэм отправляет сообщение и ждет. Он снова замечает слежку, и прислоняется к стене, пережидая острый приступ ломки — хнычущей, слезливой тоски, «а может все-таки…», «а если…», «а помнишь, как все было просто?». Пережидает точно так же, как пару лет назад пережидал видение и головню боль.
Он больше не помнит, как просто. Он вообще ничего не помнит, ему больше нечего вспоминать.
Он ждет.
Ответа от Дина, реакции таинственного соглядатая или его чуть менее таинственного хозяина, прихода заказанных книг о заводах Кольта и данных дополнительных экспертиз по делу о взрыве в Мэриленде, наконец, когда официантка донесет до него чашечку с приличным натуральным кофе.
Сэм ждет.
Это единственное, что ему сейчас остается — ждать.
И — надеяться?..
Фендом: Supernatural
Автор: Illi
Тамлайн: альтернативное развитие событий 5.03
Рейтинг: G
Герои: Сэм
Отказ: Все принадлежит не нам
Предупреждения: встречается мат
Примечание: Inquisition — в первую очередь означает следствие, дознание, расследование, а также может означать и самокопание; во вторую очередь — это Святая Инквизиция; а в третью — суровый допрос.
читать дальшеСэм приезжает на побережье ночью. Первый отель в справочнике оказывается большим, уютным, и заполненным ровно настолько, чтобы тебя никто не замечал и не запомнил. Городок не слишком популярен у туристов. Зато здесь есть хорошая библиотека.
Сэм приезжает ночью, и портье так зевает, что, кажется, не способен даже увидеть Сэма, не то, что запомнить.
Здесь до него никому нет дела.
Во всяком случае, он очень надеется.
Библиотека действительно хорошая. Большая.
СМС сообщение 12 июня 18.13:
Привет. Я живой, новостей нет. У тебя есть что?
Ответ на СМС сообщение 13 июня 00.13:
Нормально. Живой.
«...Когда ведьмы не убивают новорожденных, они посвящают их демону. Это происходит следующим образом. При рождении ребенка повивальная бабка выносит его под каким либо предлогом из родильной комнаты и, поднимая его на руках, посвящает его князю демонов, т. е. Люциферу, и всем прочим демонам.
Приводим поучительный случай подобного посвящения. Кто-то обратил внимание на то, что его жена, при разрешении от бремени, не обратилась к повивальной бабке, а прибегла к помощи своей собственной дочери. Отец спрятался и из укромного места начал наблюдать за поступками женщин. Он увидел ритуал богохульства и бесовского жертвоприношения, а также и то, что демон помогал при появлении ребенка на свет...»
Первый раз Сэмми наткнулся на намек Якова Шпренгера и Генриха Инститориса еще три года назад. Когда сбежал от Дина в очередной раз. Эш искал следы помеченных Желтоглазым, а малыш Сэмми читал Молот Ведьм и другие умные книжки.
Тогда сопоставить ему в голову не пришло. В истории ведь не было ничего о сгоревших матерях.
А ведь к тому времени он уже знал, что это не единственный признак. Уже слышал шепот Мэри: «Прости меня…». Сэмми, ты порой поразительно невнимателен к деталям.
Когда Дин рассказал о сделке матери, Сэм вспомнил об этих строчках снова.
«...Чего же достигают ведьмы богохульными посвящениями ребенка демону? Это имеет троякую цель. Во-первых, этим ритуалом удовлетворяется их гордость и желание быть почитаемыми. Во-вторых, они делают вид, что им особенно нравится невинность, посвящаемая им. В-третьих, посвящением ребенка увеличивается число будущих помощников демонов...»
Его мать не была ведьмой. Так же как и родители большинства других «детей Азазеля». Они всего лишь заключили разовый, на одну услугу, договор, многие даже такой, который подпадал под инквизиторское определение «молчаливого». Не зная ни сути, ни условий, не осознавая того, что делают. Но от перемены мест слагаемых сумма не меняется.
«...Все дети, посвященные ведьмами демону, склоняются всю свою жизнь к чародеяниям...»
...Всю жизнь.
СМС сообщение 18 июня 18.01:
Искупался в море. Пока тишина. У тебя?
Ответ на СМС сообщение 18 июня 20.00:
Нормально.
Инквизиторы — дотошные ребята, а в сети хватает энтузиастов, которым они нравятся. Сейчас Сэм готов возблагодарить за эту дотошность. К концу недели он знает, что мальчик, чей отец оказался так внимателен, умер, не дожив до конца процесса над своей семьей. А его счастливый, наблюдательный отец...
Имя отца удается найти в списках переписи населения. И год его смерти не отличается от года смерти его семьи ни единой цифрой.
Сэма удивляет только то, что мужчина не сгорел над колыбелью раньше.
Вторая история, упомянутая в книге, оказывается еще интересней.
«В одной местности Швабии крестьянин, проходя по полям посмотреть, как растут злаки, сказал сопровождавшей его восьмилетней дочери, что для урожая необходим в самом скором времени дождь. Дочь его простодушно сказала тогда: «Отец, если ты желаешь дождя, то я сделаю так, что он скоро выпадет». Отец ответил: «Откуда ты это знаешь? Как ты это можешь?». Девочка утверждала: «И не только дождь могу я вызвать, но и градобитие и грозу». Отец: «Кто тебя этому научил?» Дочь ответила: «Моя мать. Но она запретила мне говорить кому-либо об этом». Тогда отец захотел узнать, как это делается. Девочка объяснила: «Мать передала меня одному магистру, я могу по желанию тотчас же вызвать его». Отец: «Видела ли ты его?» Она отвечала: «Временами я видела, как к матери входили и как от нее уходили какие-то мужчины. Когда я спросила, кто они, она ответила, что это наши магистры, которым я тебя отдала. Они могучи и богаты». Испуганный отец захотел узнать, может ли она вызвать дождь прямо сейчас. Дочь ответила утвердительно, но прибавила, что ей для этого необходимо немного воды».
...Руби отпихнула его от ноутбука. «Не занимайся ерундой, Сэмми! Я и так тебе скажу, согласно этой книжке тебя ждет экзорцизм, который от пытки отличается наличием придурка с библией в кадре, обычная пытка, если не будешь пускать слюни достаточно убедительно, и наконец, большой, горячий костер! Вот, я сэкономила тебе время! А теперь займись чем-нибудь действительно важным!..» Ему хотелось сжать ошметки ее души в ладони, и спросить, будет ли она еще ему указывать. Конечно, он не стал этого делать. Улыбнулся, захлопнул ноутбук. Больше при ней читать было нельзя.
При Дине — тоже.
«…признается бесовское использование ведьм для их погибели, но в то же время указывается на неосновательность их судебного преследования, т. к. они являются лишь орудием дьявола, действующими не по своей воле, а по воле действующего через них врага человеческого рода. На это надо возразить следующее. Ведьмы — это одушевленные, по собственному свободному решению действующие орудия, хотя бы они по нарочито заключенному с дьяволом договору и отказались от власти над самими собой. Ведь мы знаем из признаний ведьм — здесь я говорю о сожженных женщинах — о том, что они действительно принуждаются к участию в чародействах под страхом быть высеченными бесами, но они остаются связанными своим первым свободным обещанием, которым они отдают себя демонам…»
Он действительно тогда старался ее не злить. И Дина... старался.
Сэм думает, что треть жизни он провел в попытках не злить окружающих, треть — в бешенстве, порожденном усталостью от этих попыток, а треть — в извинениях.
Некоторые люди бесят других самим своим существованием. Некоторые особенные люди. Которые, видимо, должны быть благодарны за сам факт того, что кто-то вообще соглашается их защищать.
Эти мысли замечательно запивать холодным кофе из библиотечного автомата. Кофе кажется сладким.
СМС сообщение 5 июля 17.40:
Как ты?
СМС сообщение 5 июля 17.55:
Могу не засорять тебе память телефона.
Ответ на СМС сообщение 5 июля 17.56:
Как хочешь.
Повторный ответ на СМС сообщение 5 июля 17.57:
Живой. Здоровый.
СМС сообщение 5 июля 18.00:
Рад.
...Да, история о посвященной девочке оказывается интересной. Знакомая фамилия встречается еще раз — в протоколе суда, вернувшего доброе имя незаконно обвиненным в колдовстве отцу и сыну — посмертно. Сэм ищет еще, и находит свидетельские показания наемника. Мужчин объявили еретиками за то, что защищали жизнь ведьме. Монахине. Дочери одного и сестре другого. Все трое упрямо отрицали свою вину, несмотря на массу свидетелей, видевших, как женщина применяла магию. В протоколе позднего суда говорилось, что свидетелями были солдаты, вырезавшие монастырь, и все преступление женщины состояло в том, что она взяла в руки оружие. Что было конечно чудовищно для монахини, но не доказывало, что она ведьма.
Сэм дважды перечитал протокол, и хмыкнул. Ясно одно, о своей одержимости наемники явно не врали. Вот только едва ли ее наслала монахиня.
...Руби — гордая собой, и своей правотой Руби! — сверлила взглядом их обоих:
— Лилит убила всех. Она забила вашу драгоценную девственницу вместе с полудюжиной других людей. Так что после ваших напыщенных речей о человечности и войне… Именно ваш план привел ко всем этим жертвам! Вы знаете, как сражаться в битве? Мгновенно нападаешь и не оставляешь в живых никого, чтобы некому было бежать и докладывать боссу. Так что в следующий раз, — она пыталась поймать его взгляд, и Сэм точно знал, что торжества в ее глазах в тот момент хватило бы на легион демонов, — действуем по-моему!
Но он не смотрел, ни на нее, ни на Дина. Он думал, что опять выбрал большее зло, попытавшись выступить против обоих. Не первый, не последний, всего лишь очередной раз.
Можно было и не уточнять, какое имя в постриге приняла посвященная злу девочка. Но Сэм, для верности, уточняет.
Больше ее имя не находится ни среди живых, ни среди мертвых. Сэм думает, что она в любом случае не прожила долго.
Некоторые люди просто не способны бороться со злом. Потому что тогда пришлось бы начать с самоубийства.
Шепот хрипел где-то в темноте, дрянной, неправильный шепот. Потому что тот, кто шепчет, набирал воздух в легкие только для слов. Потому что воздух ему больше не нужен. Как и зрение.
— Должен отдать тебе должное, Сэм. Ты одурачил многих. Но, видишь ли, я знаю правду. Я знаю, каково это. Мы теперь одинаковые! Я и ты. Я знаю, каково это — таскаться с чем-то злым внутри тебя. Слишком плохо, что ты не поступил правильно и себя не убил! Я собираюсь… Как только покончу с тобой… Два последних добрых дела. Убить тебя… и убить себя.
У тебя тоже не вышло с добрым делом напоследок, правда, Сэмми? А ты ведь еще тогда подумал, что иначе и быть не может. Это казалось таким очевидным там, в темноте. Почему же ты все-таки стал действовать так же, как он?
Потому что вы действительно похожи. Не были, но стали.
Дальше поиск идет легче. К концу недели Сэм знает еще три истории. В целом, принцип ему понятен. Он не хочет его понимать, но дальше ищет только выживших. На игры с самим собой нет сил. И времени.
К началу следующей недели он впервые натыкается в протоколах на слова «печати» и «адские врата». Потом на знакомый образ действий. А потом находит и имя.
«…Был общий слух, рассказывает Петр, судья в Болтинге, что в Бернском округе тринадцать детей были съедены ведьмами; за такое злодеяние общественное правосудие расправляется довольно жестоко. Когда Петр спросил одну арестованную ведьму, каким образом они пожирают детей, она ответила: «Таким образом: преимущественно мы подстерегаем детей некрещеных, но также и крещеных, особенно если они не ограждены крестным знамением и молитвами. (Читатель, обрати внимание, подстерегают, по внушению дьявола, главным образом некрещеных, чтобы они не были крещены). Мы убиваем их, согласно нашим обрядам, когда они лежат в колыбели или с родителями; после их смерти, когда думают, что они задавлены во время сна или умерли от иной причины, мы украдкой похищаем их из могилы и варим их в кастрюле до тех пор, пока не размякнут кости и все тело не сделается жидким и годным для питья; из более густой массы мы делаем мазь, применяя ее для выполнения наших желаний волшебства и перелетов; более же жидкой массой мы наполняем пузатую бутыль; тот, кто из нее выпьет, с соответствующими при этом обрядами, становится соучастником и учителем нашей секты…»
— Поваром? — переспросил он Руби. Ведь демоны не нуждаются в пище. И тут же вспомнил, что Лилит сама недавно говорила… — И что же у нее в меню?
Руби сладко улыбнулась в ответ:
— Тебе лучше не знать.
Но он знал. Помоги ему господи, он знал.
«…После этого ученик должен принести присягу наставнику (Magisterulus), то есть маленькому наставнику (потому что так и не иначе называют они демона). (Здесь нужно заметить, что этот порядок совпадает с другими упомянутыми). Препятствия не составляет то, что демон, когда ему приносят присягу, иногда присутствует, а иногда нет, так как в этом случае он поступает хитро: он хорошо видит настроение будущего ученика, который в его присутствии как испытуемый из за страха может отступить; демон полагает, что с помощью друзей и знакомых его легче можно понудить к соглашению. Поэтому то они и называют его, в его отсутствии, маленький наставник, дабы испытуемый получил незначительное впечатление о наставнике и потому менее был напуган. Наконец он пьет из вышеупомянутой пузатой бутыли, после чего тотчас чувствует внутри себя, что он воспринимает образы нашего искусства и удерживает в памяти главнейший ритуал этой секты…»
Его долго выворачивает всухую над раковиной библиотечного туалета. Каким-то чудом никто не вваливается туда, чтобы предложить ему воду, врача, и прочие признаки фальшивого сочувствия. Когда он поднимает голову, то видит в зеркале Руби.
— Символизм, — говорила она, примерно за неделю до возвращения Дина. Валялась, по обыкновению, на диване на животе, болтала ногами в воздухе, и говорила. — Ключи. Ингредиенты, слова, знаки. Амулеты. Волшебные настои и зелья. И прочие манечки, фишки и фенечки. Все это только костыли, Сэмми, для несчастного, задуренного человеческого сознания.
— Не называй меня Сэмми. Пожалуйста.
Она дернула плечом, не скрывая раздражения.
— Я, между прочим, важные вещи говорю!
— Прости. Так что же, ты хочешь мне сказать, что люди не летают как птицы только потому, что боятся?
Она поймала его взгляд и зло сощурилась:
— Одна конкретная птичка уже давным-давно могла бы взлететь.
Отражение в стекле насмешливо ластиться щекой к косяку. «Видишь Сэмми, как я была добра к тебе? Кровь демона тебя так пугала, что глупо было не воспользоваться. Ты сам виноват. Ты, и твое ослиное упрямство! Тебе нужно было просто позволить себе, но ты не хотел. Ты хотел усидеть на двух стульях разом, и чтобы попа не трещала слишком сильно! Так что скажи спасибо, малыш Сэмми, за мою доброту, за то, что я сыграла на самом очевидном, за то, что не полезла глубже. Ведь ты бы пил, малыш Сэмми. Ты бы пил декот из трупов убитых детей, ты бы жрал демонские фекалии, ты бы целовал в задницу, кого я сказала бы, ты бы все сделал, лишь бы не сознаваться самому себе в том, что с тобой твориться на самом деле. Так удобно с костылем, Сэмми, правда? Так безопасно».
Да, думает Сэм. Да, ты права.
Спасибо, Руби.
Выживших не находится, несмотря на все старания. Имеются либо даты смерти, либо исчезновение имен из всех доступных источников информации не позже, чем через тридцать лет после рождения проклятого ребенка. Всех имен, попадавших в их орбиту, включая большую часть случайных свидетелей. Сэм платит деньги за переводы с латыни, и ловит себя на том, что пытается купить билет в Европу. Останавливает он себя все той же мыслью — нет времени на игры. Пропажа без вести, и даже сохранившийся в истории некролог не всегда означают смерть. Но изменить вырисовывающийся принцип это уже не может.
«…Если демон находит, что послушница или добровольный ученик склонны к отрицанию веры и христианского богослужения, и отказываются больше почитать «толстую женщину» (ибо так они именуют преблаженную деву Марию) и святые таинства, тогда демон простирает руку, то же делают послушницы или ученик и с клятвенно поднятой рукой обещают соблюдать это. После того как демон примет эти обеты, он тотчас прибавит: «Но этого еще недостаточно», и когда ученик спросит, что же еще надо делать, демон требует присяги, которая состоит в обещании принадлежать ему навеки душой и телом и всеми силами привлекать к нему и других лиц обоего пола…»
— … Просто байка из воскресной школы для демонов, Сэмми. Бог предпочёл ангелам людей, Люцифер взревновал, сам решил стать творцом. Он совратил человеческую душу, превратив её в самого первого демона. В пику Богу. Именно за это его заперли.
— Лилит?
— Она гораздо старше, чем кажется.
Руби смотрела такими большими, честными глазами, что захотелось на нее рявкнуть, но он решил, что не время придираться. Он решил, что шанс остановить апокалипсис навсегда — важнее.
Внимательней, Сэмми. Внимательней к мелочам.
Ангелы презирают людей. Сэм помнит Уриэля и помнит Захарию. «Ты, тупой клубок неуверенности и отвращения к себе!» Возможно, от Люцифера это и пошло. Ангелы делятся на тех, в ком люди вызывают любопытство, и тех, в ком вызывают – недоумение, в лучшем случае. А если ты видишь нечто, что должно быть совершенным, к чему тебя обязывают относиться с привязанностью и теплом, но что тебе не кажется не то, что достойным, но просто приятным — что ты сделаешь?
Сэм вспомнил Дина, но не позволил себе отвлечься.
«…дьявол стал спорить с самим богом, кому из них удастся создать самую красивую в мире вещь. И в то время, как дьявол, засучив рукава, стал в своей кузнице ковать прекраснейшую вещь, бог из паука создал солнце, и дьявол был посрамлен. Мертвый бог, бог отошедшего прошлого, поганый бог, конечно, мог быть только побежден настоящим, действительным, живым богом.
Однако, будучи всезнайкой и всесторонним искусником, дьявол все свое внимание и все свои необыкновенные способности сосредоточивает на том, чтобы как можно больше вредить человечеству, как можно сильнее ударить по людям, как можно глубже подорвать власть бога над людьми…»
Мастер, вздумавший посрамить другого мастера, может, конечно, портить его творения. Но не просто испортить, а изменить и улучшить, создать из предмета недоумения и неприязни то, что будет казаться совершенным — куда менее банально.
Почти год назад Сэм спросил у Руби, зачем сжигать все, что осталось от ритуала, даже если речь шла о простых ведьминых мешочках. Руби оскалилась ему в лицо:
— После лабораторной работы, Сэмми, хорошие мальчики, знающие словосочетание «техника безопасности», моют пробирки, стол, и главное, как следует прибирают использованный материал.
Пожар в Ривергроув, в маленьком городке, в котором на столбе было вырезано «Кроатон». Они с Дином даже не удивились. И даже не попытались узнать, что стало с теми, кто выехал из города вместе с ними. Не хотели знать.
И еще в одном городке, с колоколом на центральной площади. И с телами, небрежно припрятанными по подвалам, и брошенными открыто. У них не было времени….
…Прибирать использованный материал.
…Сам решил стать творцом….
…Он тотчас прибавит: «Но этого еще недостаточно»…
Карандаш с треском ломается в руке.
Он не берет в руки телефонную трубку. Даже не смотрит в ее сторону.
Он смотрит на потолок в своей комнате. Он закрывает глаза, и видит Дина, который стоит у Импалы и улыбается. Сэм снова тогда ушел. А Дин снова пошел за ним. «Ты не можешь меня защитить», — говорит он Дину.
Дин улыбается.
«Ты не можешь меня защитить, — повторяет он. — Не можешь, Дин. Ты не должен, мало ли что там сказал отец, мало ли чего мне хочется! Ты не обязан!.. Пожалуйста».
Но Дин все равно это говорит. Видно, что он боится Сэма куда больше, чем того, что ждет их обоих, но он все равно говорит:
«Я могу хотя бы попытаться».
И это так потрясающе здорово, что Сэм просыпается. И несколько минут остро ненавидит и Дина, и отца, и весь мир.
…Если бы ты не пытался, если бы просто оставил меня там, дал умереть, как другим, как всем, если бы ты не рвался так защищать, и ведь даже не потому, что хотел, только потому что не мог иначе, не знал, не хотел знать, кто я на самом деле, потому что некого было больше, потому что приказали!
…Если… тебя оставили бы в покое. Оставили в живых.
А потом он просыпается окончательно, и понимает, кого ненавидит на самом деле. А еще понимает, что умрет, если будет думать об этом дальше. И нужно немедленно прекратить, потому что пафосно вскрытые вены — и проще, и честнее, но он не стал этого делать сразу, не будет и теперь.
Значит надо встать и сесть за ноутбук.
Ему так и не удается понять, как отцам-инквизиторам удалось загнать Лилит обратно в ад. Прикинуть, кто из сожженных ведьм был результатом предыдущей лабораторной работы, оказывается проще. Девушка сгорела на костре в конце семнадцатого века, и имя Лилит больше не всплывало в показаниях колдунов. Во всяком случае, следующие лет сто. Будто бы этой смерти оказалось достаточно. Сэм долго, внимательно перечитывает найденные протоколы, пока не ловит себя на мрачном, мазохистском удовольствии. Тогда он откладывает документы в сторону.
Возможно, если бы он все-таки поехал в Европу, и добрался до того, что не было выложено в сеть, он бы смог понять детали. Возможно, это даже помогло бы. Раньше.
«Не очень-то много толку в Хэд-энд-Шолдерз, когда голова в тумбочке», — Дин презрительно щурится с соседнего кресла. — «Но ведь ты, малыш Сэмми, уже прорвался в дамки, и теперь игра идет по новым правилам. Когда эта фигня могла помочь, чем была занята твоя голова? Нет, я всегда говорил, что практика, она куда доходчивей теории, а уж что играть в адскую рулетку с хорошенькой цыпочкой куда интересней, чем сушить мозги пыльными томами, и вовсе сомнений не вызывает. Но Сэмми, мать твою, с какого перепугу ты вбил себе в голову, что ты настолько хороший игрок, чтобы так вот запросто ставить на кон свою семью, свою душу, и весь долбаный мир в придачу?!»
Сэм хочет сказать: «Заткнись!». Он думает, что сейчас в любом случае не время жевать сопли насчет Дина, своей вины, обид и страхов, нездоровой уникальности и прочей неконструктивной фигни, но внезапно останавливается, в том числе и физически встает, и долго таращится в стену комнаты, сжимая и разжимая кулаки. Он кажется себе слоном в посудной лавке, ему и хочется что-то разбить, и страшно пошевелиться.
Ну-ка, вспомни, Сэм, что было последней каплей? Какая мысль открыла врата Люцифера? Вспомни, напрягись. Твой брат звал тебя из-за закрытой двери, твой Magisterulus призывал тебя не медлить и закончить начатое дело, но чьи слова ты слышал? О чем ты думал, когда ломал последнюю печать?
О брате?
О мире?
Об апокалипсисе?
— Ты превратился в выродка. В монстра. И даже не можешь укусить? Прости, но я сейчас просто расплачусь от умиления!
…Ты думал только о себе.
И о чем, мать твою, ты думаешь вот сейчас? И весь этот долбаный месяц?! Что — вот что — ты — реального — сделал?!
Ноутбук ломать нельзя. И потому он оборачивается к стене, и ударяет в нее кулаком. И еще раз, и еще, и еще, не замечая, что воет от нестерпимой боли.
…На знания полагаться нельзя.
...На проклятье полагаться нельзя.
...На силу воли полагаться нельзя.
…На свое мнение полагаться нельзя.
…На Дина полагаться нельзя.
…На друзей полагаться нельзя.
…На ангелов полагаться нельзя.
…На демонов тем более.
Бля. На что тогда можно?
Он идет прогуляться, просто почувствовать свежий ветер на лице. И сразу же замечает слежку. Он не удивлен. Только говорит себе, что времени не осталось. Совсем.
Он возвращается в библиотеку и начинает новый поиск.
«…Скончался Сэмюель Кольт в самый разгар Гражданской войны, в 1862 году. В возрасте 48 лет, от «естественных причин», как писали тогдашние газеты. Прежде чем стать эксклюзивным поставщиком армии северян, он построил несколько заводов и для южан…»
«…Опасаясь, что сын разнесет фабрику, отец отправил его учиться в университет. Но Сэмюэль продолжал свои опыты и там. Результатом стал сильный пожар, вспыхнувший в университетском здании. Кольта исключили из университета…»
Человек, уравнявший всех в правах, и всего за два года до своей смерти от «естественных причин» и за год до начала гражданской войны построивший самую большую в мире ловушку на демонов.
Человек, закрывший врата последним.
Или открывший?
Это детали, и на самом деле важны не они, важно то, что это все те же врата. Уже которую сотню лет, уже в которой стране — все те же.
Сэм не надеется найти Кольт — так. Он просто подозревает, что Кольт и врата в Вайоминге — не единственное наследство. После войны всегда остается больше оружия, чем можно себе представить.
Сэм надеется найти Кольт — иначе.
«Доступ к следственным материалам по делу о взрыве в монастыре Мэриленда закрыт»
Сэма это не беспокоит. Не первый раз.
Кольт был у Лилит. Или у кого-то помельче рангом, но тогда его все равно отдали Лилит. Азазель не упрятал его в ад, с чего бы Лилит поступать так же? Шансов что он был у нее с собой мало. Но они есть.
Дин улыбался той кривой улыбочкой, которую Сэм ненавидел. Это была не его улыбка, Дин научился ей в аду. Сэм даже точно знал, у кого научился - Сэм лично его убил. В том числе и за эту улыбку.
— Я буду сражаться до последнего человека, но давай начистоту. Нам не удержать снежную лавину, и ты это знаешь. Чёрт побери, да тебе ли не знать!
Да, Сэм знает. Как никто другой. Но что, это значит, что разумнее было бы просто сдаться?
Он не может не думать, что проще всего было бы начертить знак или закопать шкатулку на перекрестке. Но ему больше нечем их подчинять, и... ой, да не ври ты себе уже.
В любом случае, во-первых, он не собирается больше ошибаться с информационной подготовкой, а во вторых, кто-нибудь и без того вскоре появится. Ведь время вышло.
Почти.
Он возвращается в мотель. Он не заходит в бар, даже не притормаживает возле открытой двери. Взгляд на забулдыгу в потертой кожаной куртке падает случайно, и Сэм леденеет. Но уже в следующий миг понимает, что ошибся.
А еще через миг его накрывает волна бешенства.
Дин напивался. Снова. Пил виски, как воду, и его не волновало, что на следующий день им выходить против оборотня, и у него снова будут дрожать руки. Он выходил на охоту с дрожащими руками, и стрелял, и промахивался. Но Сэм делал вид, что не замечает. Просто старался получше целиться сам. А что он еще мог сделать? Разве он мог чем-то помочь? Ему было так жаль.
До тошноты.
Руби усмехалась полными губами:
— Жалость — удел слабых. Равному можно сочувствовать, равному можно помочь. Помогать слабому — лишь тратить силы. Его можно только жалеть.
Сэм стоит посреди улицы и обливается холодным потом.
— Дура. И ты, Сэмми, полный, клинический, неизлечимый идиот!
Значит, считаешь, что если бы ты умер пораньше, Дина оставили бы в покое и он бы выжил? Сэмми, кретин, нет, ты действительно так думаешь?!
Сэм до рези в глазах вглядывается в забулдыгу в кожаной куртке. Человек привстает с места, и грузно оседает на стойку. У него короткая стрижка ежиком.
А ну-ка, малыш Сэмми, попробуй выполнить простенькое упражнение на визуализацию образа и моделирование ситуации. Давай-ка вспомним на минуточку все, что мы знаем о Дине. Теперешний Дин, собравший себя после ада, готовый объявить крестовый поход против Люцифера, научившийся посылать в жопу ангелов так, что они туда и идут, и глядящий на братца без розовых очков — сумеет выжить, если ты сдохнешь? Может быть. Да что там может, наверняка. Он же тебя отпустил, помнишь? На все четыре стороны, с полным правом гробить свою жизнь по своему вкусу. В то время как прошлый Дин непременно закатил бы многочасовую истерику — помнишь, ты еще к ней готовился? Так, а теперь подумай и скажи еще раз — смог бы не нынешний, прошлый Дин выжить, провалив отцовское предсмертное задание, которое считал самым важным, что у него в жизни есть? Даже если бы его каким-то чудом не сочли материалом, который нужно аккуратно прибрать?! И думаешь, если бы ты был мертв, ты бы смог чем-то ему помочь?
Сэм мотнул головой. Можно подумать, я сейчас могу.
Дин вваливался в номер мотеля, и падал на кровать, не раздеваясь, чтобы забыться муторным, душным сном, часа на четыре. А Сэм долго смотрел ему в лицо, и заходился от непонятной, удушливой ярости.
Он мог помочь ему снять ботинки. Он мог помочь ему укрыться. Он мог сходить и купить ему кофе. Он не мог только ему помочь.
Но сейчас ярость направлена не на Дина. Сэм тупо повторяет про себя раз за разом, что Руби — дура, и сам он дурак. Да, это правда, сочувствуют равным, а жалеют того, кому бессильны помочь. Тот, кто бессилен - жалеет! Да к черту и силу, и бессилие, и весь этот гнилой морок разом, потому что факт — вот он. Стоит тут, посреди улицы приморского городка, глотает соленый ветер и полощет себе мозги всякой ерундой. Живой, и даже, если не считать слегка поехавшей крыши, здоровый. И даже брат его жив, и тоже здоров, по крайней мере, две недели назад еще был, и достаточно, чтобы набрать СМС. А должны быть — мертвыми. БЫЛИ мертвыми, оба. Если бы не его упрямый брат….
А если бы он сам не сумел дойти до конца, с Руби? Если бы отступил — кто бы появился взамен? И как долго они сумели бы защищаться? Впрочем, не так уж и важно то, что начинается со слов «если бы». И прости меня господи, что мне так насрать на то, что творится в мире только потому, что мы оба живы. Я эгоист, ты знаешь, да? Для меня то, что мы живы — главное.
Пока дышу — надеюсь?
— Они слишком хорошо это знают, — тихо сказал Дин, — ты мое слабое место, Сэмми. А я — твое.
Сэм осторожно взял его за руку.
Неправда, хочет сказать нынешний Сэм, отсюда, из своего одиночества. Мне не нужно слабое место. Мне нужно…
— Сила, — насмешливо говорит Война, — жажда власти.
Неправда, говорит Сэм. Все-таки ты паршиво разбираешься в людях. Ты видишь худшее, и тебе кажется, что это все, что есть.
А разве нет? Смеется кто-то, кого Сэм пока еще не видел. Разве в тебе есть что-то хорошее?
Сэм поворачивается к нему спиной. С другой стороны — Дин. Он копается во внутренностях Импалы, щелкает пальцами, и барабанит по рулю под музыку. Ест кошмарный бургер, облизывает пальцы по-детски. Говорит что-то глупое, чуть склонив голову на бок, как щенок.
И улыбается. Обычной, светлой улыбкой.
«Мы нагадили, мы убираем. Вот и все».
СМС сообщение 18 июля 22.12:
«Загляни в электронную почту. Будешь проезжать Мэриленд — подумай об этом».
Сэм отправляет сообщение и ждет. Он снова замечает слежку, и прислоняется к стене, пережидая острый приступ ломки — хнычущей, слезливой тоски, «а может все-таки…», «а если…», «а помнишь, как все было просто?». Пережидает точно так же, как пару лет назад пережидал видение и головню боль.
Он больше не помнит, как просто. Он вообще ничего не помнит, ему больше нечего вспоминать.
Он ждет.
Ответа от Дина, реакции таинственного соглядатая или его чуть менее таинственного хозяина, прихода заказанных книг о заводах Кольта и данных дополнительных экспертиз по делу о взрыве в Мэриленде, наконец, когда официантка донесет до него чашечку с приличным натуральным кофе.
Сэм ждет.
Это единственное, что ему сейчас остается — ждать.
И — надеяться?..
@темы: фик, Supernatural
-
-
30.11.2009 в 14:22-
-
30.11.2009 в 17:47-
-
30.11.2009 в 18:31-
-
30.11.2009 в 21:35