Фандом: Сердце меча
Автор: Изумрудная Змея.
Бета: Aerdin
Рейтинг: G
Герои: Экхарт Бон, Шейт Фарран
Жанр: общий
Дисклеймер (отказ от прав): Все права на персонажей и сюжет книг "Сердце меча" и «Мятежный дом» принадлежат Ольге Чигиринской. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
читать дальше
И нельзя сказать, что я любитель,
Проводящий время в столбняке,
А скорее слушатель и зритель,
И вращатель рюмочки в руке.
Убыстритель рюмочки, качатель,
Рассмотритель блещущей – на свет,
Замедлитель гибели, пытатель,
Упредитель, сдерживатель бед.
Александр Кушнер
Проводящий время в столбняке,
А скорее слушатель и зритель,
И вращатель рюмочки в руке.
Убыстритель рюмочки, качатель,
Рассмотритель блещущей – на свет,
Замедлитель гибели, пытатель,
Упредитель, сдерживатель бед.
Александр Кушнер
20 апреля 2624 года от Рождества Христова, или, в более привычном летоисчислении, 325 года от начала Эбера, молодой человек в полувоенной форме – синие брюки и туника, никаких знаков отличия – стоял на смотровой галерее третьего сектора станции Тепе-Хану.
- Сады Самурамати прекрасны с этой точки, не так ли? – сказал вкрадчивый голос у него за спиной.
Экхарт Бон – а молодого человека звали именно так – нехотя обернулся. Его взгляду открылось довольно нелепое зрелище. Перед ним стоял мужчина, разукрашенный, как дворец тайсёгуна во время праздника Великой Волны: кимоно сливового цвета, расшитое побегами бамбука, сине-зеленое хаори, алые хакама, черные лакированные сандалии с ярко-красным орнаментом и беленькие таби, в руке – расписной веер. По обе стороны этого щеголя стояли две сёфу с высокими прическами, в одинаковых кимоно и в сандалиях на босу ногу. У каждой за спиной висел футляр с каким-то музыкальным инструментом. Кроме того, левая держала в руках красный зонтик, а правая – серебряный термос с чеканкой. (Бон как раз недавно сталкивался с криминальной группой, снимавшей сливки с торговли гемами для удовольствий, и представлял, сколько может стоить такая парочка). Однако при этом вид у щеголя был самый простецкий: темно-русые волосы, нос картошкой и аккуратный пивной живот.
- Не знаю, я смотрел на корабли, - нехотя ответил Бон. Ему чересчур часто приходилось слышать более-менее завуалированные предложения провести вечер от любителей высоких широкоплечих блондинов.
- Вот как? – вежливо удивился щеголь. – Что ж, de gustibus… Я, признаться, плохо понимаю, как можно на что-то отвлекаться, когда имеешь возможность созерцать такую красоту.
Бон сдержал зевок, но сделал это крайне демонстративно.
- Я, видите ли, космоход. Планеты меня не слишком интересуют. Я живу в космосе.
Щеголь участливо склонил голову к правому плечу. Фраза, которую Бон сто раз слышал и повторял с гордостью, внезапно показалось ему глупой и напыщенной.
- Живете в космосе? Да, пожалуй. С определенной точки зрения, мы все живем в космосе. Более того, летим в этом самом космосе с очень неплохой скоростью. Все время, где бы мы не находились – на Жемчужине Мауи, на этой станции или в металлической коробке, именуемой космическим кораблем. Нет никакой разницы. Если вы не пилот, конечно.
Бон усмехнулся.
- А вы, как я полагаю, как раз пилот?
Бон насмешливо поклонился.
- Очень интересно. Очень. Знаете, я встречал скваттеров, которые верят, что пилоты – единственные, кто обладает бессмертной душой.
Бон презрительно пожал плечами.
- Это что-то римское, кажется? Про бессмертную душу и прочую дребедень.
- Римляне считают, что это ересь, - благожелательно улыбнулся щеголь. – Лестное верование, тем не менее, не правда ли? Для пилота, я имею в виду, не для нас, простых смертных.
Бон почувствовал, как у него напрягаются мышцы челюсти.
- Знаете, сколько носителей бессмертных душ спиваются в станционных барах, потому что боятся летать? Знаете, сколько человек из тех, кто проходит тесты, может стать пилотами и не сдохнуть от страха во время первого же прыжка? – Он щелкнул пальцами. - Способности – это то, кто заложено в клетках, в генах. И это – ничто. Важно – то, что здесь.
Он показал пальцем на свой пах.
- Секс? – заинтересованно спросил щеголь.
- Яйца, - резко ответил Бон. – Мужество. Отвага. Называйте, как хотите. Это и есть бессмертная душа ваших скваттеров.
Он повернулся, собираясь уходить.
- Вы – пилот Рива, - сказал ему в спину странный собеседник.
Бон обернулся.
- Да. Экхарт Бон из клана синоби.
- Очень приятно. Шейт Фарран из дома Адевайль.
* * *
Шейт Фарран был младшим сыном бедного торговца, то есть, по меркам дома Адевайль, трижды никем. Его отец был слишком плохим пилотом и слишком неудачливым коммерсантом, чтобы летать в далекие рейсы, и первые восемнадцать лет своей жизни юный Шейт провел, болтаясь в семейном корабле между четырьмя-пятью вавилонскими планетами. После того, как выяснилось, что способностей пилота у него нет, перед ним стоял выбор из трех профессий: навигатор, бортмеханик, карго-мастер. Очевидно, этот выбор показался ему скудным. В восемнадцать лет Фарран каким-то чудом сдал экзамены на чин и поступил на службу в канцелярию Правого Министра.
Там он затерялся на десять лет. Карьеру он делал неспешно, по миллиметру в год. То, что эта улитка ползет ни куда-нибудь, а на гору Фудзи, стало ясно, когда он женился на дочери Правого Министра. Это было не такое уж большое достижение – дочь была незаконная, а Правый Министр был очень склонен к тому роду досуга, от которого появляются сыновья и дочери, как законные, так и побочные, так что этого добра у него было достаточно. Тем не менее, Фарран превратился в чиновника для особых поручений и начал бороздить просторы Вселенной. Он перемещался с планеты на планету без всякой видимой цели и без какого-нибудь понятного плана. Именно в это время он попал в поле зрения синоби, потому что среди пунктов его назначения часто попадались римские планеты.
Затем разразился грандиозный скандал. Какой-то недоброжелатель Правого Министра (скорее всего, Левый Министр), раскопал, что все поездки Фаррана, в том числе – посещение премьеры «Набукко» в императорской опере на Эрин, были оплачены Директорией. На инфоконференциях стоял несмолкающий вопль о министре, который развлекает своего зятя за счет казны. Фарран выдержал паузу, а затем объявил, что все его служебные командировки были совершены исключительно ради блага Вавилона, и отчет в них он готов дать императору лично. Солнце, юный и любопытный, заинтересовался и соблаговолил отчет выслушать.
Записи этой занимательной беседы не было в досье Шейта Фаррана, которое Бону дал резидент синоби на Мауи. Бон дал себе слово по возвращении на Картаго попытаться добыть более полное досье. Ему очень хотелось знать, каким образом посещение оперы может пойти на благо Вавилона.
Как бы то ни было, Шейт Фарран продолжил летать на самые разные планеты по самым разнообразным поводам. Во время поездок, которые выглядели, как увеселительные прогулки, он всячески намекал, что решает важные государственные задачи, а во время поездок, которые напоминали скучные деловые командировки, непременно давал понять, что просто развлекается. В обоих случаях, он совершенно не скрывал, что лукавит.
На планетах, которые он посещал, к нему относились с юмором. В Вавилоне, правда, юмор иногда был довольно недобрым – дом Адевайль считал его не слишком достойным представителем, а другие дома не слишком любили дом Адевайль и его представителей. Сатирики высмеивали плебейскую внешность Фаррана, раннюю полноту и вычурную манеру одеваться. В Риме внешность политиков мало кого заботила, зато манера вавилонского чиновника появляться повсюду в сопровождении двух сёфу вызывала целую гамму эмоций. Кто-то, плохо знакомый со специализацией гемов, предположил, что девушки – на самом деле телохранительницы Фаррана. Версия была смехотворной, но неизменно следовала за Фарраном на римских планетах. Скорее всего, эти слухи он сам и распускал.
Среди его увлечений значились каллиграфия, аквариумистика и классическая музыка. Детей у него не было.
* * *
- Эй, а почему шторы закрыты? – недовольно спросил Бон.
В ресторане, как в большинстве домов на Мауи, все окна выходили к морю. Однако плотные темные деревянные жалюзи на каждом окне позволяли видеть только три тонких полоски: нежно-розовую, ослепительно-синюю и золотисто-голубую – пляж, залив и небо.
Фарран ласково улыбнулся.
- Не насытится око зрением… Вам действительно нужен весь залив?
- Не особенно, - вздохнул Бон. – Спасибо, стул дали, а без залива я как-нибудь обойдусь.
Сам Фарран сидел на пятках на татами и чувствовал себя, судя по его довольному лицу, очень удобно, несмотря на то, что его голова находилась на уровне солнечного сплетения Бона.
- Вы юный варвар, - сказал он, хихикая. – Все Рива – варвары. Вы же заметили, как называется этот ресторан?
- Мори-но аварэ. Это какой-то знаменитый сёгун?
- Моно-но аварэ.
Фарран потянулся палочками к стоявшей на столе большой морской раковине, полной мелких осьминогов и моллюсков.
- «Аварэ», - сказал он, заглотнув осьминога, - это восклицание, выражающее радость, надежду... или жалость. А моно-но аварэ – это то, что мы ощущаем, видя красоту вещей. В основном это печаль, конечно.
Бон с подозрением покрутил в руках мутноватый хрустальный бокал и отхлебнул бледно-желтого вина. С его точки зрения, человек, который прилетел на Мауи накануне Плясок Паре, и занимается тем, что ощущает печаль, вероятно, где-то во время полета стукнулся головой. Наверное, после выхода из дискрета слишком резко встал с койки. Сам Бон чувствовал нечто похожее на печаль только потому, что обе сёфу тренькали на своих музыкальных инструментах что-то заунывное.
- Мауи, в общем-то, довольно веселое место, - сказал он осторожно.
Светильник на столе чуть заметно мигал – вероятно, отошли контакты в световоде. Бон пощелкал по нему большим пальцем.
- Да, - согласился Фарран, - веселое. И красивое. И именно поэтому как нельзя больше подходит для того, чтобы испытывать нежную грусть. Нельзя не печалиться, видя что-то настолько прекрасное и зная, что скоро оно погибнет. Этот светильник абсолютно исправен, к слову.
- Эстетика… - хмыкнул Бон. – Что значит – скоро погибнет?
Фарран приподнял свой бокал так, чтобы тот попал в полоску света из окна.
- Мы – Юг. Не в географическом смысле, не трудитесь вспоминать навигационные карты. Юг – это не расположение относительно Ядра. Это, если хотите, образ жизни. Наши праздники, наши войны, наши планеты, наши гемы – все это можно определить одним словом: Юг. В этом наша сила, и в этом наша гибель. Потому что Югу всегда противостоит Север. Грубый, аскетичный, холодный и расчетливый. Север, который развивает технологии, в то время, как мы наслаждаемся красотой моря. Север, которому тесно на своих землях. И который рано или поздно захочет заполучить наши.
- Рим, - жестко сказал Бон.
- Рим, - ответил Фарран, улыбнулся, и отпил из своего бокала.
Идея про Север и Юг показалась Бону занятной, и он мысленно отложил ее в сторону, чтобы обдумать на досуге. Его поразило другое – слово «мы». До сих пор большинство людей, которых он встречал, под этим словом понимали свою семью, свой экипаж или своих приятелей. В целом это «мы» включало в себя не более десяти человек. Ему приходилось встречать людей, для которых «мы» означало клан. Когда тайсёгун произносил речи, «мы» означало «Рива». А теперь перед Боном сидел человек, который для которого «мы» значило Вавилон. И человек этот был не императором в обсидиановой короне, а толстым чиновником из канцелярии Правого Министра.
- Если будет война, я бы не ставил на Рим, - сказал он задумчиво. – Мы лучше воюем.
- Мы – это Рива? – ласково спросил Фарран. Бон осекся. – Кенан – тоже неплохие воины. Но дело не в этом. Вы синоби, вы должны это понимать не хуже меня. Часто ли вам приходилось добывать римские технологии?
Бон изо всех сил старался сдержать самодовольную ухмылку, но это получилось у него не очень хорошо.
- А охранять вавилонские технологии от римлян?
Бон задумался.
- У Кассино и Микаге свои службы безопасности, но они, кажется, в основном боятся друг друга. Римлянам производство гемов и биоконструктов вроде бы ни к чему, у них это запрещено.
- Да, - согласился Фарран. – Поэтому они нас и победят.
- Потому что они не производят гемов?
- Потому что мы охотимся за их технологиями, а наши им ни к чему.
Бон потянул себя за нижнюю губу.
- Занятно. Значит, римляне нас скоро завоюют. И что вы намерены предпринять по этому поводу?
Глаза Фаррана насмешливо блеснули.
- По этому поводу, - сказал он ласково, - я намерен заказать десерт. На Мауи делают великолепную пастилу. Рекомендую.